Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Конечно, деятельность Ежова была преступной, однако не с точки зрения тогдашних законов, а с позиций сегодняшнего дня. А в те далекие времена всё, что нынешней Прокуратурой ставилось Ежову в вину, было лишь усердным выполнением приказов политического руководства страны. Не случайно, нигде в заключении Прокуратуры не упоминается о мотивах преступных действий Ежова, хотя это первый вопрос, который выясняется при расследовании любого преступления. У обвинения образца 1940 г., как бы к нему сейчас ни относиться, была все-таки своя логика: Ежов — замаскировавшийся контрреволюционер и иностранный шпион, поставивший целью свержение существующего в стране социалистического строя, чем и обусловлены все его преступления. В отсутствие же данной цели действия Ежова превращаются в бессмысленный набор чисто садистских акций.

Более того, без этой цели всё им совершенное уже не имеет отношения и к статье 58-7 (вредительство), поскольку под нее подпадают лишь действия, совершенные с контрреволюционным умыслом. В постановление пленума Верховного Суда СССР от 31 декабря 1938 г. специально подчеркивалось, что статья 58-7 может применяться лишь в тех случаях, когда обстоятельствами дела установлено, что обвиняемый действовал с контрреволюционной целью{499}. Ну а поскольку с позиций сегодняшнего дня никаких оснований считать Ежова контрреволюционером нет, то и статья 58-7 на него распространяться не может.

Данная статья, так же как и все другие, была использована чисто утилитарно — как способ узаконить убийство человека, который, выполнив волю Сталина, должен был уйти из жизни, приняв на себя всю ответственность за то, что творилось в стране в 1937–1938 гг. На самом деле ни под одну из расстрельных статей тогдашнего уголовного кодекса реальные, а не вымышленные (типа шпионажа или убийства жены) действия Ежова не подпадали и не могли подпасть, поскольку ответственность за усердное выполнение преступных приказов руководителей государства советским уголовным кодексом, естественно, не предусматривалась.

Действия Ежова по отношению к существующей тогда государственной власти не были преступными, потому и пришлось придумывать разные фантастические обвинения типа шпионажа. Преступной была деятельность самой этой власти по отношению к собственному народу, и именно таким, по идее, мог бы быть главный вывод проводившегося прокуратурой разбирательства. Но это вело в конечном итоге к реабилитации Ежова, что было недопустимо, поэтому ГВП пошла традиционным путем.

Еще с конца 50-х гг., занимаясь по жалобам родственников проверкой обоснованности обвинений, предъявленных в суде работникам НКВД сталинского периода, Прокуратура в своих постановлениях, содержащих отказ в реабилитации, разъясняла, что хотя многие из обвинений и не могут считаться доказанными, но, ввиду причастности осужденного к проведению массовых репрессий и применению недозволенных методов следствия[132], то есть действий, подпадающих (по мнению Прокуратуры) под признаки преступления, предусмотренного статьей 58-7 Уголовного кодекса РСФСР, реабилитация проведена быть не может.

В случае с Ежовым Прокуратура также сосредоточилась на доказательстве его причастности к преступлениям, которые, при расширительном толковании статьи 58-7, можно было подвести под ее формулировки, если, конечно, не принимать во внимание то, что, при отсутствии у обвиняемого контрреволюционного умысла, данная статья не может применяться по определению.

В то же время, учитывая, что дочь Ежова в своем обращении в ГВП апеллировала к принятому в 1991 году Закону «О реабилитации жертв политических репрессий», необходимо было отказать в ее просьбе также и на основании данного закона. Одна из его статей содержит перечень лиц, не подлежащих реабилитации: обоснованно осужденные за шпионаж, выдачу военной или государственной тайны, переход военнослужащего на сторону врага, а также за террористический акт или диверсию. На данную статью Закона как на еще один аргумент, подтверждающий невозможность реабилитации, Прокуратура и сослалась, проигнорировав тот факт, что обвинение Ежова в шпионаже ею самой было признано недоказанным, террористический акт Ежову не инкриминировался (только подготовка), а все остальные пункты не имеют к нему даже и формального отношения.

Возможно, поэтому, когда в начале марта 1998 года в Военной коллегии Верховного Суда РФ получили заключение Прокуратуры по делу Ежова и ознакомились с ним, предложенная схема отказа от реабилитации была сочтена недостаточно надежной. Военные судьи решили идти в этом вопросе своим путем, и, хотя вариант Прокуратуры полностью отвергнут не был, на первый план вышли уже совершенно другие аргументы.

С решением, которое Военная коллегия приняла по данному делу, широкая общественность ознакомилась в ходе открытого судебного заседания, состоявшегося 4 июня 1998 года и проходившего в присутствии многочисленных представителей средств массовой информации. Повторив все основные доводы Прокуратуры и подтвердив, что осуждение Ежова в 1940 году было вполне правомерным, Военная коллегия своему решению отказать ему в реабилитации дала тем не менее совсем иное обоснование.

«Целью Закона [ «О реабилитации жертв политических репрессий»], — гласило заключение Военной коллегии, — является реабилитация жертв репрессий, подвергнутых таковым в результате террора государства… По смыслу закона жертвами репрессий должны признаваться граждане, невинно пострадавшие от преследования государства, носителями политики которого являлись соответствующие должностные лица, и в первую очередь, занимавшие высшие должностные посты. К ним, безусловно, относился Ежов, являвшийся руководителем органов внутренних дел государства. И именно при нем и под его руководством, как это усматривается из материалов дополнительной проверки, репрессии стали носить организованный характер и получили массовое распространение… Ежов лично являлся одним из тех руководителей государства, кто организовывал, а также лично проводил массовые незаконные преследования невиновных граждан… Поэтому Ежов, являясь прямым виновником репрессий, не может быть признан жертвой им же организованного террора и, следовательно, лицом, подпадающим под действие материальной части Закона «О реабилитации жертв политических репрессий»{500}[133].

Предложенное Военной коллегией теоретическое обоснование отказа в реабилитации превращало вопрос из юридического (виновен — не виновен) в разновидность философского — может или нет считаться жертвой репрессии человек, причастный к их организации. Такая постановка вопроса позволяла обойтись без тех уязвимых для критики аргументов, которыми Военной коллегии пришлось бы обосновывать свою позицию, согласись она с мнением Прокуратуры. Теперь же все претензии к ее решению могли предъявляться лишь на логическом уровне, и, кстати, основания для таких претензий, безусловно, имелись.

В самом деле, ничто ведь не мешало Ежову, побыв некоторое время орудием террора, стать затем его жертвой, но только жертвой не «им же организованного террора», как это утверждается в определении Военной коллегии, а террора, организованного Сталиным. Статья 3 Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» гласит:

«Подлежат реабилитации лица, которые по политическим мотивам были осуждены за государственные и иные преступления»{501}.

Ежов как раз и был по политическим мотивам осужден за государственные и иные преступления. В Законе ничего не говорится о том, что прошлая жизнь жертвы должна быть безукоризненной в политическом, нравственном или каком-то ином отношении. В 30-е годы многие региональные партийные руководители, перед тем как оказаться в застенках НКВД, сумели изрядно преуспеть на ниве репрессий, но это обстоятельство нисколько не помешало их реабилитации.

Однако разбираться во всех этих коллизиях у суда, так же как до этого у Прокуратуры, особого желания не было, и поскольку найденное решение позволяло закрыть дело наименее хлопотным образом, на нем и остановились.

Таким образом, итогом трехлетней работы российской правоохранительной системы стало оставление Ежова в списках «врагов народа». И хотя этот результат юридически корректным не назовешь, в чисто человеческом плане с ним, конечно, трудно не согласиться.

Враг народа (без кавычек) — это, наверное, наиболее точное определение Ежова и как личности, и как общественного явления. В своей книге «Номенклатура» М. С. Восленский так охарактеризовал эту его сущность:

«Ежов… был обычным высокопоставленным бюрократом и выделялся лишь тем, что особенно старательно выполнял любые указания руководства. В Промышленном отделе [ЦК] было указание организовать строительство заводов — он организовал. В НКВД было указание пытать и убивать — он пытал и убивал… Ежов был исполнителем. Любой сталинский номенклатурный чин делал бы на его месте то же самое. Это не значит, что Ежова незаслуженно считают… самым кровавым палачом в истории России. Это значит только, что любой сталинский назначенец потенциально являлся таким палачом. Ежов был не исчадием ада, он был исчадием номенклатуры» {502}.