Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правительство моей королевы желало бы иметь заверения, что русская армия, в случае падения Константинополя, ограничит себя только выходом к водам Босфора и не двинется далее – в Египет для захвата Суэцкого канала.
Горчакову оставалось только всплеснуть руками.
– Ваши министры, – был его ответ, – считают нас, русских, слишком шаловливыми ребятами. Да, мы широко используем статус нейтралитета Суэцкого канала, но чтобы отбирать канал… До этого мы не додумались, и вам не советую думать.
Лофтус засмеялся, а Горчаков даже обиделся:
– Горький смех, милорд! Я всегда уважал Англию, но я никогда не падал ниц перед ее величием, ибо это величие иллюзорно. Когда-нибудь цепи, наложенные вами на весь земной шар, будут порваны, и вы останетесь лишь жалкими островитянами…
Последний лицеист пушкинского выпуска, Горчаков одряхлел и удалился на покой в Ниццу, чтобы там умереть. Но покой старика был возмущен за год до его кончины. В 1882 году из Каира раздался народный призыв, зовущий к восстанию:
– Канал – для Египта, а Египет – для египтян!..
Этого призыва оказалось вполне достаточно, чтобы англичане вмешались. Британский адмирал Сеймур, ведущий эскадру, начал бомбардировать Александрию, высаживал на берег десанты. Как раз тогда на рейде стояли русские корабли, а русские матросы спасали от обстрела женщин с детьми.
Начиналась оккупация Египта. Десанты морской пехоты опрокинули слабую армию египтян, а военные советники этой армии, американские наемники, предали их, будучи заодно с англичанами. Лессепс умолял восставших не разрушать канал, в Каире он доказывал, что канал всегда останется нейтральным. Но британские корабли уже уперлись форштевнями в русло канала…
Египет превратился в колонию Англии! Советский академик Ф. А. Ротштейн писал, что “французы протестовали, взывали к международному праву, но безрезультатно… Европа с Бисмарком во главе не шевельнула пальцем, чтобы поддержать протест Франции, и Египет остался за Англией”.
Лессепс ушел в частную жизнь. При открытии им Суэцкого канала, уже вступая в седьмой десяток лет жизни, он открыл сердце юной и пылкой креолке с острова Маврикий, которая нарожала ему кучу детей (двенадцатого она поднесла, когда Лессепсу исполнилось 80 лет). Всех надо было кормить, и Лессепс, хороший семьянин, задумался о прорытии нового канала, тем более что в управлении Суэцким каналом Франция стала занимать лишь шестнадцатое место.
Престарелый Лессепс обратил свой взор на Панамский перешеек, чтобы соединить каналом два океана. Начал он, как и положено, с саморекламы, но пыльная Одесса осталась равнодушна к Панаме, а пижоны на Дерибасовской говорили:
– С нас хватит и Суэца! На этот раз пусть поищут дураков в Париже или Бердичеве, а мы не останемся босяками…
XIX век, век небывалого прогресса техники и культуры, был отмечен в конце его грандиозной “Панамой” – крахом не только самого Лессепса, но и многих тысяч семей, разоренных Лессепсом, который разбазаривал миллиарды франков, а канала так и не выкопал. В канун своей смерти Лессепс оказался на скамье подсудимых. Парижский суд вынес ему приговор: пять лет тюрьмы и штраф в три тысячи франков.
Фердинанд Лессепс выслушал приговор спокойно:
– Если мне, осужденному, уже восемьдесят пять лет, то я смело могу ложиться даже под нож гильотины…
Осталось сказать последнее. В 1956 году новый Египет объявил Суэцкий канал национальным достоянием. Сразу же образовалась англо-франко-израильская коалиция, обрушившая на Египет лавину ракет и снарядов. Гигантская статуя Фердинанда Лессепса, стоявшая у входа в канал, рухнула…
Она была повержена руками египтян!
Мы, русские, будем помнить, что в русло Суэцкого канала Лессепс швырнул и наши, русские, деньги…
Михаил Константинович Сидоров
Внешне история нашего героя не всегда привлекательна: кулачные расправы, гомерические кутежи, аресты и побеги, но сама суть жизни достойна восхищения.
Советский академик Губкин, отдавший себя поискам нефти в нашей стране, говорил:
– Побольше бы нам таких Сидоровых, и никто бы не осмелился назвать дореволюционную Россию страной отсталой…
Очень хорошо, когда человек еще на заре юности ставит перед собой цель и потом всю жизнь достигает ее; в таких случаях он не останавливается до тех пор, пока не остановится его сердце. Люблю таких людей: они отвечают моему представлению о человеке!
А рассказ начинается уроком немецкого языка в архангельской гимназии. Герр Шретер уселся за кафедру, глянул в кондуит:
– Руссише швайне Михель Ситорофф, ответшай…
Крупный и плотный отрок вразвалочку подошел к учителю и стал волтузить его кулаками, приговаривая при этом:
– Я тебе не “руссише швайн”… я тебе не “Михель”!
Немец убежал, а гимназисты обступили Сидорова:
– Ну, Мишка, спасайся: могут и в солдаты отдать.
– Беги скорей – швейцара уже за полицией послали…
Дядя Ксанфий Сидоров отыскал племянника на кладбище – среди могил и “фамильных” склепов купечества.
– Молодец – отучился на славу! Иди домой…
Гимназист поднялся с надгробного камня; тоскливые серые тучи стремительно пролетали над древним кремлем Архангельска.
– Дядя Ксанфий, – неожиданно прозвучал вопрос, – скажи, где достать три миллиона… да не бумажками, а чистым золотом?
– Три мильена… С ума ты сошел, племяшек родненький. Да о таких деньжищах и мечтать-то страшно. Ты лучше думай, как жизнь свою далее налаживать. Ступай со мной – сейчас тебя выдерем во славу божию. Уже вся родня собралась – наблюдать будут!
– Пошли, – вздохнул Мишка. – Пускай и дерут. Что мне? Не первый раз… Но я уже все продумал, дядя…
Много лет спустя он писал: “Нелегка наша задача. Нам предстоит борьба, и эта борьба будет жестокой”. В ленинградском музее Арктики висит портрет Сидорова, а в архивах Академии наук СССР хранятся несколько заколоченных ящиков с его бумагами. Слишком необъятен материал для размышлений о небывалой судьбе человека, желавшего освоить весь Русский Север – от Камчатки до архипелага Шпицбергена!
Сейчас нам уже трудно представить капиталистами П. М. Третьякова, основавшего картинную галерею, “канительного” фабриканта К. С. Станиславского, создавшего знаменитый МХАТ, московского купца А. А. Бахрушина, растратившего свои богатства на устройство Музея театрального искусства, – для нас имена этих людей связаны уже не с миллионами, которыми они владели, а с тем, во что они эти миллионы вложили…
После Сидорова не осталось ни галереи, ни театра, ни музея, зато Семенов-Тян-Шаньский говорил о нем так:
– Членами русского Географического общества являются и султан турецкий, и герцог Эдинбургский, и великие князья с их княгинями. Но один господин Сидоров стоит всех коронованных особ – он осыпал русскую географию своим червонным золотом, его жизнь, его романтика зовут русскую жизнь на север…
Деда разорили иноземные купцы-пароходчики, банкротом умер и отец; Миша Сидоров перешел служить в контору дяди Ксанфия, но и того вскорости разорили… Так начиналась его жизнь.
– Бумажку тебе надобно, – хрипел дядя Ксанфий, – бумажку какую-либо, чтобы видать было, каков ты человек.
Сидоров экстерном сдал экзамены на звание “домашнего учителя” (было тогда такое звание). “Бумажка” теперь имелась, но… что с нее толку? Он уже заметил, что борьба с иностранным капиталом немыслима без получения кредитов, но русским купцам Госбанк кредитов не отпускает. Не в меру экспансивный, юноша сумел убедить архангельских толстосумов, что надо завести частный банк. Проект такого банка подписали и отправили на учреждение министру внутренних дел, а тот запросил губернатора Архангельска: мол, какой-то недоучка Сидоров хлопочет о банке… нужен ли вообще банк? Губернатор велел купцам подписаться под бумагой, что никакого банка Архангельску не надобно. В страхе все подписались – не надо! Сидоров опять созвал купцов и стал их стыдить: банк нужен, и вы сами признали это поначалу…
– Подписывайтесь вот здесь заново, что губернатор угрозами вынудил вас отказаться от заведения частного кредитного банка!
Министр вертел в руках две бумаги: в одной купцы умоляют об открытии банка, в другой клянут этот банк на чем свет стоит.
– Ничего не понимаю, что там творится в Архангельске…
Дело дошло и до губернатора.
– Ах, так! – осатанел он. – Этот щенок Сидоров осмелился пойти против меня… Под арест его! Хватайте паршивца…
Дядя Ксанфий помог племяннику бежать из города:
– И двадцати годков тебе нету, а сколько шуму и треску от тебя! Скройся так, чтобы и духу твоего здеся не было…
Сидоров появился в Красноярске, где пристроился на правах “домашнего учителя” к воспитанию детей оборотливого зырянского промышленника Василия Латкина, которого посвятил в свои планы создания на севере русского Эльдорадо; юноша грезил о русских Клондайках, какие не снились даже американским бизнесменам.
