Кенилворт - Вальтер Скотт

В этот момент королева услышала чьи-то приближающиеся шаги и, чтобы избежать встречи, завернула в тот самый грот, где скрывалась ее злополучная и все же более удачливая соперница.

Елизавета Английская обладала твердым, решительным характером, и хотя разговор, который она прервала, взволновал ее, она быстро овладела собой. Чувства ее были подобны древним памятникам друидов, прозванным «качающимися камнями». Младенец Купидон мог одним пальцем привести их в движение, но сам Геркулес не в силах был нарушить их равновесие. Едва она медленным шагом прошла половину грота, как к ней уже вернулось самообладание и лицо приняло обычное властное выражение.

В это время королева вдруг заметила, что в глубине полутемного грота, рядом или, вернее, позади алебастровой колонны, у прозрачного фонтана, притаилась какая-то женщина. Воспитанная на классических авторах, Елизавета сразу припомнила историю Нумы и Эгерии и не сомневалась, что какой-нибудь итальянский скульптор изваял здесь наяду, чье вдохновение даровало законы Риму. Когда же она приблизилась, у нее возникло сомнение, не приняла ли она за статую женщину из плоти и крови. Несчастная Эми и впрямь не двигалась, колеблясь между страстным желанием поделиться своими горестями с какой-нибудь дамой и благоговейным страхом перед приближавшейся к ней величественной фигурой. Эми никогда прежде не видела Елизаветы, но тотчас же догадалась, что это она. Эми поднялась со скамьи, чтобы обратиться к леди, которая, как ей показалось в ту минуту, очень кстати явилась сюда одна. Но, вспомнив, какой страх охватывал Лестера при мысли о том, что королева узнает об их браке, и с каждым мгновением все более убеждаясь, что перед ней стоит сама Елизавета, Эми замерла, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад; ее плечи, голова и руки были совершенно неподвижны, а щеки так же бледны, как алебастровая колонна, к которой она прислонилась. Ее шелковое платье цвета зеленоватой морской волны, едва различимого в слабом свете, напоминало тунику греческой нимфы. Такой фантастический наряд казался самым безопасным в замке, где собралось множество актеров и масок. Не мудрено, что королева, глядя на бескровные щеки и остановившийся взгляд Эми, приняла ее за изваяние.

Даже подойдя на расстояние нескольких шагов, Елизавета все еще сомневалась, не смотрит ли она на статую, столь искусно сделанную, что в неверном свете ее невозможно отличить от человека. Она остановилась и устремила на эту занятную фигуру такой пристальный взгляд, что сковывавшее Эми изумление сменилось благоговейным страхом; глаза ее медленно опустились и голова поникла под властным взором королевы. Однако она по-прежнему оставалась неподвижной и молчаливой.

По одежде и по шкатулке, которую Эми инстинктивно сжимала в руках, королева, естественно, заключила, что эта прекрасная, но безмолвная особа — актриса, одна из многочисленных аллегорических живых фигур, расставленных по всему замку для того, чтобы приветствовать ее, и что бедная, пораженная страхом комедиантка либо забыла свою роль, либо не решалась произнести ее. Желая подбодрить испуганную девушку, Елизавета ласково спросила:

— Ну что ж, прекрасная нимфа этого дивного грота? Тебя, кажется, околдовал и лишил дара речи злой волшебник, которого называют Страхом? Мы с ним заклятые враги, девочка, и можем развеять его чары. Говори, мы тебе приказываем!

Вместо ответа несчастная графиня упала перед королевой на колени, уронила шкатулку и, ломая руки, устремила на нее взор, исполненный такой мольбы и отчаяния, что Елизавета была тронута до глубины души.

— Что это значит? — удивилась она. — Такая страсть едва ли уместна в данном случае. Встань, девушка, и скажи, чего ты хочешь от нас?

— Вашего покровительства, государыня, — запинаясь, пробормотала злополучная просительница.

— На него имеет право каждая дочь Англии, если она достойна его, — ответила королева. — Но твое отчаяние, кажется, имеет более серьезную причину, чем забытая роль. Ну, так для чего же тебе нужно наше покровительство?

Эми торопливо пыталась найти такой ответ, который избавил бы ее от грозящих отовсюду опасностей и в то же время не повредил ее супругу. Но мысли ее путались, и в ответ на настойчивые требования королевы она наконец смогла только прошептать:

— Увы! Я не знаю.

— Но это глупо, милая, — нетерпеливо произнесла Елизавета. В крайнем смятении просительницы было что-то возбуждавшее любопытство и трогавшее ее. — Больной должен рассказать врачу о своей болезни, и мы не привыкли задавать вопросы, не получая ответа.

— Я прошу… я умоляю… — пробормотала несчастная графиня, — я прошу вашей милостивой защиты против… против некоего Варни.

Она чуть не задохнулась, произнося роковое слово, но королева расслышала его.

— Что? Варни? Сэра Ричарда Варни, слуги лорда Лестера? Но какое отношение ты имеешь к нему?

— Я… я была его узницей… и он покушался на мою жизнь… Я бежала, чтобы… чтобы…

— Чтобы отдаться под наше покровительство, — промолвила Елизавета. — Так и будет, если ты достойна его, ибо мы самым внимательным образом рассмотрим это дело. А ты, — продолжала королева, устремив на графиню взор, которым словно хотела проникнуть ей в самую душу, — ты Эми, дочь сэра Хью Робсарта из Лидкот-холла?

— Простите меня! Простите меня, всемилостивейшая государыня! — воскликнула Эми, снова упав на колени.

— За что мне прощать тебя, глупая девочка? За то, что ты дочь своего отца? Ты помешана, это ясно. Ну, я вижу, мне придется вытягивать из тебя каждое слово твоей истории. Ты обманула своего старого почтенного отца — твой вид подтверждает это; ты обманула мистера Тресилиана — тому порукой краска на твоих щеках — и вышла замуж за этого самого Варни?

Эми вскочила и пылко перебила королеву:

— Нет, государыня, нет! Видит бог, я не так недостойна, как вы думаете! Я не жена этого презренного раба, этого отъявленного негодяя! Я не жена Варни! Скорее я согласилась бы обручиться с самой смертью!

Королева, в свою очередь изумленная страстностью Эми, помолчала мгновение, а потом сказала:

— Ну, хвала творцу, женщина! Я вижу, ты умеешь говорить, когда хочешь. Но скажи мне, — продолжала она, ибо к ее любопытству теперь добавилось какое-то смутное чувство ревности и ощущение, что ее обманывают, — скажи мне, женщина, ибо я клянусь, что все равно узнаю: чья ты жена или любовница? Говори и не медли! Безопаснее шутить с разъяренной львицей, чем с Елизаветой.

Доведенная до крайности, увлекаемая непреодолим мой силой к пропасти, которую она видела, но не могла избежать, не получив и минуты отсрочки, повинуясь гневному требованию и угрожающим жестам оскорбленной королевы, Эми наконец пролепетала в отчаянии: