Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

Видение тут же пропало, оставив в памяти неистребимый след, а сам А.В.Д. с большим недоумением, с огромной неохотой вернулся на Землю – всего лишь на одну из самых небольших звездочек вселенских – прямо в выгребную яму допроса.

33

ШЛАГБАУМ. Вы вопрос-то мой не изволили ли проглотить вместе со своим раздвоенным змеиным языком врага?

ДРЕБЕДЕНЬ. Никак нет, лично Ежов принуждал меня дрочить с ним как бы на-брудершафт, фонируя с другими онанировавшими участниками незаконной оргии до окончательного изрыгания, виноват, извержения желеобразной семенной жидкости, в процессе осеменения которой подследственного лица женского пола, находившегося без сознания… дорогой Люций Тимофеевия, клянусь, мне было не до фамилий свидетелей по будущему делу… все такое сильней человека, который даже член ВКП(б), поймите же хотя бы это, ведь на моем месте сам Гитлер не устоял бы, не говоря еще кое о ком.

ШЛАГБАУМ. Когда и при каких обстоятельствах Ежов склонил вас к противозаконной половой деятельности в успешно функционирующих рядах НКВД?

ДРЕБЕДЕНЬ. Вы сами-то, небось, не пробовали воспротивиться приказу к активному сожительству с самим наркомом и ко вспомогательному разврату, когда отступать некуда, к тому же угроза крематорием, небось, в наиживейшем виде, а не в трупском, – пробовали?

ШЛАГБАУМ. Съемка – стоп!.. если в монтаже, что-нибудь будет напортачено, сдерем с режиссера три шкуры… а ты что – не видел, пидар гнойный, как я ему чуть не ебнул «Вдовой Клико» промеж глаз и сказал гниде: «Еще раз рыпнешься в ширинку к члену партии с восемнадцатого года – убью на хуй», тем самым дав понять, что… начали съемку!.. революция свершалась не во имя полового разврата личности человека в глазах широких масс пролетариата… знаете это, или не знаете?..

ДРЕБЕДЕНЬ. Знаю, но он же на голову-то больной, совсем несчастный и в виде наркома решал все кадровые вопросы внезапного обострения хронического заболевания классовой борьбой за светлое будущее… уж лучше бы вы натянули его на халабалу – тогда одним врагом было бы у вас меньше, а на одного друга больше, наша же с вами история не пошла бы сикись-накись… между прочим, половые органы – это одно, а революция, Люций Тимофеевич, – это уже совсем иное, и одно другому не мешает, хоть она и не в белых перчатках, то есть октябрьская революция… клянусь, я под вашим руководством реки крови вспять направил бы, горы Дел на хер бы свернул, что еще не поздно, слово мое ответственно твердеет час от часу – дайте же мне только один шанс поработать для родины, дайте!.. у-мо-ля-ю!

ШЛАГБАУМ. Не дадим, это не только поздно, Дребедень, но сво-е-вре-мен-но не дадим – я сказал, точка… если враг не сдается, его уничтожают как помесь вши с клопом… еще одно слово оправдания и пропаганды служебного мужеложства – пойдете пешком прямо в крематорий в живом виде и вместе со своей арифметикой преступных мужский соотношений… Вы хоть понимаете, что достойны гореть казенным пламенем на медленном огне электрофикации всей страны?

Невозмутимый тон каким то алхимическим образом превращал невозможно скучную, невольно прижившуюся к низинам обстоятельств места и времени, речь Шлагбаума, – в девяностоградусную оловянноглазую сивуху, настоенную на соплях, кровище, синяках и ранах.

ДРЕБЕДЕНЬ. На отлично с плюсом все понимаю и не дважды понимаю, но трижды, – он снова сполз со стула на колени, – поэтому, дорогой вы наш, любимый Люций Тимофеевич, прошу снисхождения до пули, можно и в самый лоб… жизнь просрана к хуям собачьим и трое суток включительно не спамши.

ШЛАГБАУМ. А Доброво, по-твоему, спал, а сотни таких, как он, людей, вражески выведенных тобою, мразью, наемником оксфордских и германских пидарасов, из строя нашей экономики, инженерии, науки, – спали?.. а я, в конце-то концов, сплю, ебит твою в душу мать?.. надеюсь на отличную работу стенографии… более того, я лично спал бы?.. спал бы, я спрашиваю, или не спал?.. ах ты молчишь, гнида? – вот поэтому, мерзавец, не пылит дорога не шумят кусты, подожди немного, отдохнешь и ты.

ДРЕБЕДЕНЬ. Не спали бы, не спали, конечно, тоже не спали бы… во всем виновен, требую высшей меры наказания по существу предъявленных обвинений… могу с гранатой запазухой взорвать себя в одночасье вместе с Гитлером, потом уже с другими Чемберленами Рузвельтами и Муссолинями… во всем виновен, совершенно во всем, так как дальше некуда.

ШЛАГБАУМ. Тем более, подождешь немного, отдохнешь и вы… вы поняли что-нибудь существенное в рукописях ученого Доброво?

ДРЕБЕДЕНЬ. Детали дела неясны, но вражеский навет на Лысенку осознал и лично хотел принять высшие меры по дальнейшему обезвраживанию в науке, но мой бескорыстный чекистский порыв вовремя и ошибочно остановлен.

ШЛАГБАУМ. Конец съемки!.. пожалуйста, Валерий Игоревич, временно опечатайте камеру оператора, вырубите свет и врубите киноаппарат с обличающей пленкой, найденной при обыске в квартире Ежова… потом продолжим показательную съемку следственного процесса… а тебе, Дерьмо, советую не отворачиваться от настенного экрана… вглядись напоследок в мразь своих рук, гнусный вредитель нашего общего марксизма-ленинизма, ведомого великим Сталиным, пионером дебрепроходства… итак, гражданин Доброво, дознание вскоре кончится… начали показ киноматериалов, уличающих врагов народа в прямой компрометации святого дела нашей партии и всего НКВД, стоящего на страже строительства светлого будущего всех народов, кроме фашизма… прошу!

А.В.Д., испытывая ужасный стыд из-за невольно возникшего в нем любопытства черт знает к какой пакости, решил глянуть краем глаза на документальное подтверждение извращенности этих человекообразных существ.

«Исключительно краешком глаза, исключительно им одним, – на полный просмотр никаких не хватит сил… труп, расчленяемый в прозекторской, – это бутончики цветочков, по сравнению со здешним разливом канализации всей страны», – сказал он сам себе, хотя считал непростительной для человека даже секундную слабость обращения внимания на заведомо гнусное зрелище, причем, вовсе не из-за высоконравственных соображений как-никак личности культурной и воспитанной, а из-за боязни оскорбить свой вкус безобразностью торжества Шлагбаума над поверженными коллегами по террору.

И действительно, глянув на общий вид мизансцены, через секунду после показа первого же крупного плана, – на отлично натасканного на это дело огромного дога, рвущегося с поводка к обнаженной несчастной женщине, нелюдью удерживаемой за руки-ноги, – А.В.Д. смежил единственное свое око и не открывал его, пока время начисто не оборвало равнодушный, холодный стрекот киноаппарата.

Он сразу же заставил себя расслабленно погрузиться в воспоминание о летнем лужке за деревней… мирное марево над благословенным духом травок, розовых кашек, ромашек, одуванчиков в невесомо сереньких «заячьих» шапчонках… хлопоты кузнечиков… тропки муравьишек, безукоризненно соответствующих правилам движения к нужным им целям… бабочки, шмели, пчелы, привычно совмещающие питание с делами осеменения разных растений, спокойно ожидающих всего такого, – чистейшее блаженство… время вроде бы остановилось… А.В.Д. внезапно вывели из этого состояния.

Дребедень истерически взвизгивал и дергался, закрыв лицо руками, словно до его измызганной им самим души дошла суть личности, которой бедная душа принадлежала; голос Шлагбаума, позволявшего себе «выдавать» ироничные реплики, попрежнему был ровен и невозмутим; для А.В.Д. оставалось загадкой, как удается вполне интеллигентному, начитанному, вроде бы неглупому человеку, столь резко менять язык нормальный на бездушно бюрократический, наверняка далекий даже от давнишней несовершенной речи человекозверя; казалось, благородный дух самого языка, внезапно покинув слова и изъяв из каждого драгоценные первосмыслы, оставил Шлагбауму с поверженным Дребеденем, лишь мертвообразные чешуйки куколок, сброшенных с себя бабочками значений.

ШЛАГБАУМ. Прекратить подлые хныканья!.. закрыть хайло!.. не могу не сообщить вам, гражданин Дерьмо, как бывшему следователю по особо важным делам, что по твоей, гнусный моллюск, непосредственной вине, датский дог Доди вчера был кастрирован и возвращен своей драгоценной хозяйке, известной актрисе Малого театра… подписывай, предатель общества страны советов, соответствующий протокол… я безумею от проклятых «Д»… – Дребедень трясущейся рукой расписался под какими-то бумажками.

ДРЕБЕДЕНЬ. Всевидящий и Всеслышащий знает в верхах, что надолго меня не хватит… все-таки не гнилой интеллигентишко, а имею эмоцию борца с врагами народа, даже если звучу далеко не гордо, что вызвано не предательством партийности, а служебным подчинением бывшему наркому… хочу заявить, что мысленно остаюсь в рядах верным борцом…

ШЛАГБАУМ. Не борцом, а говнецом, а видит тебя далеко не Зевс и не Юпитер, но сам Дьявол, сволочь… что скажешь, Дребедень, о данном документальном фильме, конфискованном при обыске?.. у вашей группки были намерения продать данную порнографию характерно насильного скотоложства для широкого кинопроката в руках голливудских дельцов и прочих акул капитализма? Дребедень. В точку глядите – вот именно были, вот они-то и были, ради них, но не в силу измены родине, мы и шли на злоупотребление, дисциплинарно полностью повинуясь распоряжениям вкупе с развратностью пассивно карликового пидараса… в киноделах не разбираюсь, снимал не я, а всех нас снимали, как приказал ненормальный Ежов, включая в кадры его самого… уверяю вас, Люций Тимофеевич, вся предыдущая съемочная группа была ликвидирована самым щадящим методом.