Королевский дуб - Энн Риверс Сиддонс

— Том… — начала было я.

— Нет, не теперь. Не разговаривай, Диана. Когда мы придем домой, может быть, тогда… Но прямо сейчас… не говори ничего.

Гнев вспыхнул во мне. Я сознавала, что он возник в такой же мере от страха, как и от не допускающего возражений тона моего друга, но от понимания всего этого мое раздражение не ослабело. Том привел меня в этот мир только силой своей воли и настаивал, чтобы я разделяла его ритуалы, его мифы и страсти, а теперь он отстраняет меня, не разрешает говорить о том, что так ранило его, да еще сам перепугал меня до смерти. Заставил меня, перепуганную и одинокую, сидеть в диких дебрях Биг Сильвер, в то время как сам успокаивал свое горе и занимался погибшим животным. В общем, я не принимала участие в действах нынешнего утра.

— Или я участвую во всех делах вместе с тобой, или нет, — холодно сказала я. — Это была твоя, а не моя идея — притащить меня сюда. Я хочу знать, что произошло с несчастным оленем. Я имею право знать.

Том посмотрел на меня. Его глаза, как мне показалось, не видели и не узнавали меня.

— Что-то здесь, в глубине лесов, не в порядке, — проговорил он. — Что-то в болотах не так. Что-то не так в верховьях ручья.

— У оленей бывает рак или что-нибудь в этом роде? Ты говорил мне, что они болеют так же, как люди.

— Но не так, как эта олениха, — ответил Том. — Так — никогда. И так быстро после тех рыб. Я знаю, знаю. Это что-то противоестественное.

Он перестал всматриваться вдаль и взглянул на меня. Казалось, его глаза высасывают мой разум. Я даже отшатнулась. Том не видел меня и не вполне отчетливо сознавал, что делает.

— Это наш проклятый завод, — медленно произнес он. — Это „Биг Сильвер". Я знал, знал почти с самого начала, что нечто подобное произойдет. Я знал уже, когда они только приехали, знал, когда она продала им землю… Я читал, все мы читали. Мы выписали всю литературу, в которой высказывалось что-либо противоположное официальному мнению об атомной энергии, мы участвовали в митингах в Атланте и Таллахасси… Риз — наш эксперт, но все мы знаем, мы обнаруживаем следы воздействия завода постоянно…

Страх почти повалил меня наземь, вновь на этом пустынном зеленом болоте ужас охватил мое существо. Будто откуда-то из далекого прошлого я услышала слова Тиш: „Если ты беспокоишься по поводу „Биг Сильвер" — забудь об этом. Мы почти не замечаем его существования, разве только в конце рабочего дня, когда уличное движение становится оживленнее. Мы знаем о его существовании не больше, чем жители Гонолулу знают о том, что Даймонд Хэд — это вулкан". А затем я услышала собственный ответ на слова подруги: „Наверно, жители Помпей говорили то же самое". И мой смех. Мой собственный смех.

Страх отступил перед приливом гнева.

— Не верю, что ты говоришь серьезно, — заявила я. — Все это просто… дерьмо собачье. Ты не можешь знать наверняка. У тебя… у тебя приступ раздражения. Нельзя зарыть несколько дохлых рыб, пристрелить больного оленя и объявить, что завод отравляет… А что он отравляет? Землю? Воду? Ты знаешь, что все анализы дают отрицательный результат…

— Вода, — очень спокойно произнес Том, словно говорил не со мной, — должно быть, грунтовая вода. На заводе охлаждают отходы водой, захоронения горячих отходов производят в ямах, из которых и происходит утечка в ручей и реку… Эти сточные воды сотнями путей могут попасть в водоемы. Не знаю. Но абсолютно точно, что руководство не намерено посвящать нас в свои проблемы, могу поспорить на что угодно. Они лгали нам в течение многих лет, уж это точно. Но я намерен узнать правду. И я могу сделать это. Я знаю каждого человека на этом вонючем владении — оно когда-то было моим. Я узнаю, откуда поступают зараженные воды. И тогда я положу конец всему. Я смогу это сделать. И сделаю. И взорву, если потребуется, это дерьмо. С великим удовольствием. Умру, но остановлю. Я бы охотно принял подобную смерть. Это была бы великая смерть.

— Том, не будь дураком. Ты говоришь, как сумасшедший, хватит, — громко, чтобы заглушить стук своего сердца, произнесла я. — Не делай глупостей. Думай, что говоришь. Ты производишь впечатление ненормального человека. Никто не собирается умирать, Господи ты Боже мой. Пойди и поговори с их… их представителями по связям с общественностью, или с тем… президентом, или кто он там, ты знаешь, о ком я говорю… или побеседуй с конгрессменом от нашего штата, или, в конце концов, с дядей Клэем. Именно так нужно поступить — поговорить с дядей Клэем… Но рассуди здраво. То, что ты болтаешь, просто безответственно.

— Иначе говоря, ты советуешь действовать через инстанции? — тихо спросил Том. Я понимала, что теперь он увидел меня — его глаза сузились и мерцали сумасшедшим блеском. — Поступай, как принято, живи в реальном мире. Господи Иисусе, разве это реальный мир, Диана, мир, который творит такие вещи с болотом? Ты видела олениху. Это и есть твой драгоценный реальный мир. Как он тебе нравится?

— О, не говори мне о реальном мире! — воскликнула я. — Почему ты всегда к нему придираешься? Ты заявляешь, что отрекаешься от него, что не будешь жить в нем, но ты, черт возьми, это делаешь: ты зарабатываешь на жизнь в нем, там твои друзья, твои книги, твоя музыка и одежда. Ты считаешь себя таким уж растреклятым пуристом, но, Том, ты владеешь всем лучшим, что производит реальный мир, ты не потерял ничего! Ты ни от чего не отказался! Ты носишься голым по Эдему, в котором нет царственного деспота, постоянно притесняющего и ограничивающего тебя. Ну и что, Том?..

— Твое несчастье, Диана, — начал он медленно и холодно, — заключается в том, что ты не испытываешь желания отдать свою жизнь за какую-то идею. Леди, лишенная страстей, увы… Это и пугает меня. До тех пор пока ты не знаешь, за что готова умереть, ты не можешь знать, ради чего стоит жить. У тебя нет ни малейшего представления о том, что значит быть по-настоящему возмущенным, чувствовать всю полноту власти и справедливость страстей, а иррациональность и безусловное следование данным обязательствам пугают тебя до смерти. Ты провела полгода, ища во мне защиты от них, и всю жизнь, ища защиты внутри себя. Но, Диана, в том-то и дело, что они тоже внутри тебя. В глубине сердца ты — такая же, как и я, а я — сумасшедший, помешанный, и этот список можно продолжить любым эпитетом, который мир придумал для человека, желающего жить ради того, во что он верит, и убивать ради этого и ради той же идеи готового умереть.

Я поняла тогда, что Том говорит абсолютно искренне — он сделает то, о чем идет речь, если сочтет, что так поступить необходимо. Он убьет. И умрет. Он был именно таким, каким и казался, — одержимым. Вновь ярость вступила во мне в борьбу со страхом, ярость из-за еще одного предательства, ярость от того, что на этот раз я предала саму себя. И вот гнев победил и хлынул наружу.