Гаяна - Петроний Аматуни

1

В то утро в эфире слабо прозвучали слова: «Ри уэй-рон», то есть: «Я — Ри-второй».

Слышать эти позывные было тягостно: это сигналы почтового снаряда Глебовых. Значит, с ними самими произошло такое, что мешало возвратиться домой. Когда позывные запеленговали — оказалось, что они доносятся… с направления, противоположного тому, куда улетел «Ри»: космическая торпеда шла почти тем курсом, какой держали мы… летя с Земли на Гаяну!

На экстренном заседании Совета не высказали ни одного, даже осторожного предположения, объясняющего загадку. Разработали схему поимки почтового снаряда, и опытнейшие космонавты вылетели навстречу, чтобы потом развернуться, уравнять скорость и снять «почту» Глебовых.

Задание Совета выполнили без заминки, и во Дворце Человека, а затем на всей планете стала известна судьба экспедиции.

2

… Первые признаки необычного появились задолго до вибрации: приборы световые, звуковые, телепатические — всех дублирующих систем, имеющихся на звездолете, сообщили о приближении мощного силового поля, характеризовать которое кибернетические анализаторы отказались.

Неизвестное поле не оказывало прямого воздействия на приборы — оно влияло каким-то образом на окружающую межзвездную среду и вещество звездолета. И потом уже, по этому влиянию, воспринимаемому приборами, можно было судить — с весьма приблизительной достоверностью — о самом «поле X», как по почерку судят о характере человека.

Вибрация началась импульсами, длящимися миллионные доли секунды. Сигнализаторы на панели запаса прочности успокаивали: конструкция и материалы корпуса прочны!

После того как частота вибрации возросла в несколько тысяч раз, Евгений Николаевич приказал Юль лечь в антивибрационный биотрон с тремя степенями свободы и включил аппаратуру анабиоза. Одному — легче; он понимал, что это человеческая слабость, но использовал свою власть командира.

Вибрация возрастала — Евгений Николаевич перешел в специальную кабину управления. Несколько крохотных толчков увели звездолет с курса. Казалось, перед звездолетом выросла невидимая стена.

Тогда Глебов позволил звездолету некоторое время идти измененным курсом.

Полет стал более спокойным, но часов через двадцать последовало повторное, более плавное, отклонение от курса. Создавалось впечатление, что звездолет сам «хочет» лететь вдоль невидимой стены.

Это никак не входило в планы экспедиции, а рассчитывать на случайную брешь было глупо. И Глебов принял новое решение — идя вдоль стены, уточнять ее направление и одновременно сбавлять скорость полета Он надеялся пробить стену на малой скорости, но с возрастающей мощностью, как это делает водитель электромобиля, преодолевая крутой подъем.

«Ощупывая» стену, Глебов заметил, что она экранирует, отражает радиолучи, и понял, почему прекращалась связь с прежними звездолетами Роотов. Если и им удастся проникнуть сквозь стену — связь с Гаяной также стане г невозможной.

Следующая мысль оказалась просто спасительной: Глебов принялся исследовать сопротивление стены под разными углами. Расчеты показали, что чем больше угол вхождения в стену будет отличаться от прямого, тем безопаснее ее преодоление.

В идеале нужно было входить в нее, следуя почти параллельно, но это отнимет уйму времени. Глебов поручил кибернетике определить наиболее выгодный угол, потом задал звездолету новый курс, передал на Гаяну последнее сообщение и, приняв меры предосторожности, решился на генеральный штурм…

… Фиолетовый экран Z-поля отбрасывал невидимый тысячекилометровый ионный факел двигателей. Корпус звездолета сотрясался, и перегрузки росли с каждой секундой. Броски становились сильнее и продолжительнее. Бледный, с красными от напряжения глазами, Глебов не отрывался от приборов, повышая мощность, удерживая звездолет на курсе.

Двадцать один час «Ри» проходил стену. Евгений Николаевич почти не спал, поддерживая себя возбуждающими таблетками, не зная, где и через сколько времени окончится это изнурительное испытание.

Но ни разу за все время он не подумал о прекращении штурма — только вперед!

Вибрация исчезла сразу. Еще дрожа от усталости, Глебов сверил показания дублирующих приборных систем, запрограммировал кибернетические анализаторы, хотя внутренний голос — не обманувший его! — подсказывал, что стена позади.

Не меняя курса, Глебов продолжал полет: он знал, что не сумеет пересилить соблазн — более сильный, чем сотни подобных стен, соблазн проверить, что лежит дальше — космическое струйное течение или нет.

Звездолет пролетел около десяти миллионов километров. Приборы вели себя как-то «испуганно»: окружающая среда обладала и привычными свойствами, и в ней явно происходило нечто совсем незнакомое. И… снова препятствие — вторая стена.

Толщина ее тоже двадцать один час на прежней скорости. Сомнений не оставалось — это струйное течение, и звездолет пересек его! Но почему войти в него и выйти оказалось так трудно? Ведь при их полете с Земли на Гаяну такого не наблюдалось?

Глебов вывел из анабиоза Юль. Размер и вид опасности ясен, предстояло трудоемкое накопление фактов, осмысливание происходящего — ум и знания его жены были крайне необходимы.

3

Войдя снова в струйное течение и взяв курс под 45 градусов к оси его, чтобы определить направление космической струи, Юль запеленговалась и удивленно приподняла брови.

— Звездолюб, — тихо сказала она. — Звездолюб…

— Я тебя слушаю, Юль.

— Оно… движется в обратную сторону.

— Ты хочешь сказать в обратном от Гаяны направлении?

— Да, Звездолюб… Ваш «Юрий Гагарин» летел к нам с Земли, подгоняемый космическим струйным течением?

— Верно, моя хорошая.

— А сейчас… нас увлекает… в сторону Земли. Евгений Николаевич порывисто обнял ее и расцеловал.

— Я тебя понимаю, Звездолюб… Понимаю! — мягко улыбнулась она. — Эта река пространства ведет к твоему дому…

— Но давай проверим, Юль.

Да, космическое струйное течение мчалось к Земле!

Взяв окончательный курс, они полетели где-то вблизи оси открытой ими струи.

Пеленгуясь по звездам, они определили наконец и примерную скорость своего движения относительно ядра Галактики: она в девять раз превысила скорость нашего полета с Земли!

Представьте себе чувство Робинзона, истосковавшегося по своим близким, по соотечественникам и вдруг заметившего у горизонта белое семячко паруса, — и вы построите миниатюрную модель того, что переживал Евгений Николаевич.