Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Буря стихла лишь в три часа утра. Передышка была короткой, но они спали очень чутко и потому вовремя выскочили из своих спальных мешков, чтобы измерить азимуты, дрожа в своем нижнем белье на ледяном ветру. В том направлении, куда они двигались, склон оказался неприветливо крутым, но, повернув на восток, можно было съехать на ровное, не вызывающее опасений снежное поле, явно ведущее в сторону плато.

В восемь утра они снова тронулись в путь – и снова попали в цепкие объятия бурана, налетевшего с востока. Снег, по словам Амундсена, был «липким, как рыбий клей», и, чтобы собаки как следует тянули сани, ему пришлось пойти впереди на лыжах. Но скоро они спустились на несколько сот футов вниз, на безопасный участок земли, повернули на юг и прошли еще пятнадцать миль, оказавшись на отметке 86° южной широты.

Дорога к полюсу была трудной, все время их сопровождала густая облачность. На протяжении следующих десяти дней погода, за редкими прояснениями, оставалась ужасной: казалось, что они платили сполна за идеальные условия, сопровождавшие их при восхождении.

Туман, туман и снова туман [гласит типичная запись в дневнике Амундсена], и, кроме того, кристаллизованный снег. Сани абсолютно не скользят. Бедные животные с трудом тянут их вперед.

Люди шли на лыжах, как по песку. Метель и туман скрывали ландшафт. Во мгле виднелись лишь неясные силуэты, словно очертания фигур свирепых троллей. Все, что видел Амундсен, – это «могучие горы» на востоке, как он их назвал. В облаках 28 ноября появился короткий просвет – и Амундсен мельком заметил в нем какую-то темную массу к востоку-северо-востоку. Так было открыто плато, которое сегодня носит имя Нильсена.

Амундсен испытал огромное облегчение после того, как нашел путь на плато, то есть преодолел главное препятствие на пути к полюсу. Увиденное представляло собой невероятное зрелище и внушало благоговейный страх. Горы были похоронены подо льдом толщиной более чем в милю, из-под которого виднелись только их вершины. Они поднимались к облакам на пять-шесть тысяч футов, словно суровые альпийские пики. Их форма свидетельствовала о сильной эрозии. Это была беспорядочная и вместе с тем грандиозная масса скал и льда, масштабы которой просто ошеломляли.

В тот же день, после того как Амундсен открыл плато Нильсена, он увидел на западе то, что в письме Бьёрну Хелланду-Хансену назвал «величественной и прекрасной горой», добавив, что «на самом деле это две горы – удивительно красивое место недалеко от полюса, которое я дарю вам». Но оказалось, что в том квадрате был только лед, правда, до такой степени деформированный, что благодаря игре света его можно было принять за настоящую горную гряду. К сожалению, Амундсен стал жертвой обычного миража. Вся земля, как мы теперь знаем, лежит к востоку от этого места, в противоположном направлении. Но горы Хелланда-Хансена были нанесены на карту и исчезли с нее только после полной топографической съемки, проведенной сорок лет спустя.

Надо сказать, что Амундсен демонстрировал чрезвычайную небрежность к деталям топографии. Для этого у него не было ни времени, ни желания. Он был предвестником, его главной задачей являлся полюс – и только полюс. Топографические пробелы мог заполнить тот, кто пойдет вслед за ним. Сам он оставил своим последователям весьма скромные документальные сведения об этой неизученной земле: несколько небрежных рисунков, одна-две фотографии и эскизные компасные азимуты, взятые в просветах тумана и снега. Шедшие следом за ним путешественники с трудом идентифицировали некоторые объекты, указанные Амундсеном на своей схематической карте, которая в итоге была опубликована, но мало чем могла помочь. Некоторые неясности остаются до сих пор.

Но в тех случаях, когда точность была важна, Амундсен оказался весьма дотошным. Нет никаких сомнений в идентификации им всех главных ориентиров, таких как ледник Акселя Хейберга, гора Фритьофа Нансена, гора Дона Педро Кристоферсена, «Лавка мясника», плато Нильсена. Когда весь этот район был окончательно нанесен на карту, рассчитанные им координаты «Лавки мясника» оказались точными вплоть до мили, а между тем они были отмечены и нанесены на карту на основании измерения широты и азимута горы Фритьофа Нансена. Тот факт, что после выхода из Фрамхейма– то есть уже 400 миль – Амундсен при расчете широты зависел только от показаний компаса и путемера, – это, по любым стандартам, потрясающая точность. Однако в то время, не имея карты или хотя бы чужих следов, по которым можно было идти, он этого не знал.

В данном вопросе Амундсен демонстрировал потрясающую веру в себя, двигаясь на юг по компасу и слепо доверяя своим инструментам, в то время как незнакомый ландшафт вокруг него обволакивала пелена тумана. Но в определенный момент что-то начало влиять на стрелку компаса – и он отклонился к востоку.

Увиденное 29 ноября в просвете тумана и метели удивило Амундсена: вначале открылась отдельная группа горных пиков вокруг Северного ледника, а затем, еще дальше, внезапно появилось то, что он назвал «колоссальной горой». На самом деле в поле его зрения снова показалось плато Нильсена, но уже под другим углом – и поэтому неузнанное. Но «величайшим и самым неприятным сюрпризом, – написано в его дневнике, – стал мощный ледник… прямо по курсу». Тем не менее называть его ледником было неправильно. Скорее, это была область напряжения и возмущения ледяной шапки – что-то вроде порогов на горной реке. Здесь, на отметке 86°21′ южной широты, всего в 200 милях от полюса, он заложил еще один склад, облегчив таким образом каждые сани до веса в двадцать пять килограммов. Они взяли азимут гор, чтобы зафиксировать свою позицию, а затем продолжили движение. Амундсен решил следовать компасу и пойти прямо через лежавшее на их пути препятствие. Вскоре он пожалел о сделанном выборе.

Лед нельзя назвать неподвижной твердой субстанцией. Он медленно движется, как чрезвычайно вязкая жидкость, но его незаметное человеческому глазу движение ощущается постоянно, что придает Антарктике еще больше тайной жизни и мощи. Ледяная шапка находится в постоянном движении, и Амундсен оказался как раз в той точке, где она начинает своими ледяными лавами переливаться через край и переходить в Барьер, находящийся внизу. Этот ледяной поток считается одним из наиболее мощных в Трансантарктических горах. Амундсен, конечно же, этого не знал, но довольно скоро понял, что попал в какое-то необычное и очень опасное место. Он запутался в паутине расщелин и, кроме того, был задержан туманом. С огромным трудом удалось найти нетронутый участок льда для того, чтобы поставить палатку и разместить собак, после чего Амундсен с Хелмером Ханссеном пошли вперед для поиска дороги.

Им преграждала путь опасная и трудная помеха. Но Амундсен никогда не опускался до жалости к себе. В его дневнике не встретишь нытья и отчаяния– одно лишь трезвое признание, что, кроме себя, ему винить некого, и сожаление о том, что был невероятным ослом. В такие моменты этот документ читать очень забавно.

Связанные друг с другом веревкой Амундсен и Хелмер Ханссен вслепую пробирались между трещинами и сераками. Туман приподнялся и открыл их взорам зловещий хаос разрушенного и растрескавшегося льда, наведя Амундсена на мысль о том, что это последствия какого-то древнего катаклизма. «Я рад, – шутливо заметил он, – что не оказался здесь, когда это произошло».

Снова опустился туман, но они попробовали двигаться в другом направлении – и наткнулись на гигантскую гряду торосов, где лед, казалось, сложился вдвое. Там они нашли проход, который назвали «Вратами ада». После него идти было немного легче, и этот путь, возможно, вел на юг. Тогда они повернули назад и среди расщелин с трудом нашли дорогу к своей палатке.

Впустив с собой в палатку клубы густого тумана, Амундсен, сверкая глазами, провозгласил: «Отныне да будет известно это место как “Чертов ледник”». Его предложение встретили бурной радостью. «Черт», или по-норвежски «Фанден», считается нецензурным словом. Как «Чертов ледник» он и поныне остается на картах. Четыре дня норвежцы провели в этой ловушке, и, по словам Амундсена,

она оказалась достойной своего названия. Приходится пройти две мили, чтобы продвинуться на одну. Расщелина за расщелиной… приходится обходить… Собаки мучаются, и возницы не меньше них. Мы вдвоем шли впереди, и это очень утомительно.

Бьяаланд, однако, отказывался впадать в уныние или гневаться на богов-:

Было очень красиво [написано в его дневнике], а когда туман снова поднялся, то горы и ледник заиграли своими чудесными красками. Никакой художник не смог бы добиться такого волшебства: невероятные сине-зеленые отражения в тумане.

Когда Бьяаланд писал это, его жизнь ежеминутно висела на волоске. Трещины и расщелины открывались на каждом шагу – слева и справа, впереди и сзади. Никто не был уверен в том, что в следующий момент снег не расступится под ногами и не поглотит их всех – и людей, и собак. Они не проваливались только благодаря виртуозному передвижению на лыжах и тщательному перераспределению веса. Был один катастрофический момент-, когда снежный мост обрушился под Вистингом, но Амундсен спасся благодаря своему хладнокровию. «Кто-то назвал бы это везением», – отметил он. После трех дней выживания в этом снежном аду они, наконец, вышли к участку гладкого отполированного льда, совсем чистого от снега. К сожалению, сочтя, что худшее позади, шипы для обуви они оставили в «Лавке мясника».