Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Не исключено, наконец, что ему просто повезло. Он пересек Трансантарктические горы в самом узком месте. Отклонись группа на несколько миль в любую сторону – и переход был бы значительно длиннее.

Как мы теперь знаем, Амундсен совершил одну серьезную ошибку. Он выбрал самый трудный маршрут. К востоку от этого места он нашел бы более простой путь вверх по леднику, который сейчас носит его имя. Но масштаб местности делал ее разведку почти нереальной. Даже на собаках от одного ледника до другого нужно было бы добираться несколько дней. Рельеф гор здесь настолько изломан, что с того места, где находился Амундсен, все направления казались одинаково непроходимыми. Он не мог себе позволить сдвинуться с прямого пути ни влево, ни вправо. Гарантии, что существует иной маршрут, не было. Единственной реальной альтернативой оставалось движение вперед.

Норвежскому характеру чужды защита и выжидание. Этим людям нужно или атаковать, или убираться с дороги. Амундсен сознательно рисковал, поднимаясь на ледник Акселя Хейберга. Но еще рискованнее было отказаться от этого плана, тем самым деморализовав своих спутников. К тому же этот ледник, для преодоления которого потребовалось непродолжительное по времени, но колоссальное по степени концентрации усилие, идеально соответствовал норвежскому темпераменту. Амундсен принял правильное решение – и превосходно справился с главным препятствием. Именно такой стиль и способ принятия решений делал его лучшим руководителем.

Без сомнения, он понимал, кому обязан всем этим. «Собаки сегодня… творили чудеса, – записал он в дневнике вечером 21 ноября, сидя в своей палатке на краю плато, – 17 миль с подъемом на 5000 футов. Скажите теперь, что собак здесь нельзя использовать».

Но, поднявшись наверх, они вынуждены были убить часть животных. Каждый застрелил своих собак – такова была договоренность. Амундсена от этого избавили, поскольку у него не было своей упряжки. Чтобы не слышать выстрелов, он, как всегда, первым забрался в палатку и попытался приготовить ужин.

Но в этот вечер получилось быстрее, чем обычно, разжечь примус и накачать его до высокого давления. Я надеялся, что таким образом создам вокруг себя как можно больше шума и не услышу множество выстрелов, которые вот-вот прозвучат…

Это было трудно, но необходимо сделать. Мы договорились не останавливаться ни перед чем для достижения нашей цели… Раздался первый выстрел. Я не нервный человек, но, признаюсь, начал ужасно переживать. Теперь выстрел следовал за выстрелом – в тишине эти звуки были настоящим кошмаром. С каждым новым выстрелом погибал верный слуга и спутник… Праздничное настроение, которое должно было бы царить в палатке этим вечером – первым нашим вечером на плато, – так и не возникло. В воздухе висело ощущение подавленности, несчастья. Мы все искренне любили наших собак. Это место мы прозвали «Лавкой мясника».

Амундсен даже в такой ситуации оставался собой: он не занимался самообманом, не опускался до сентиментального тона и называл вещи своими именами. Он признавал, что за его собственные амбиции вынуждены были расплачиваться другие существа. Но вместе с тем он мог с уверенностью сказать, что с момента прибытия из Гренландии в Кристиансанд восемнадцать месяцев назад его «верные слуги» жили хорошо. Они ели, пили, спали, дружили, любили столько, сколько их душе было угодно. К тому же во время– похода их не заставляли работать больше, чем они могли, и в конце концов пуля быстро и безболезненно прервала жизнь каждой из них.

Прошел месяц с момента выхода из Фрамхейма. За это время Амундсен, его люди и собаки прошли 430 миль по Барьеру и поднялись в горы, сохранив хорошую физическую форму, хотя было похоже, что Вистинг перенапряг свое сердце во время восхождения.

Впервые в истории Антарктики животные оказались на Полярном плато, что стало выдающимся достижением экспедиции Амундсена.

Капризная погода напоминала им огромные декорации, меняющиеся после определенной реплики актера. Во время подъема она, по словам Бьяаланда, была «солнечной и летней», но испортилась сразу же, как только они достигли вершины. Впрочем, Амундсен в любом случае решил задержаться в «Лавке мясника», чтобы вся компания отъелась и отдохнула перед последним рывком к полюсу.

После трудного восхождения восемнадцать выживших собак были еще более голодными, чем раньше, и заметно похудели. Амундсен изначально планировал на этом этапе похода откормить их мясом убитых животных. Он был убежден, что свежее мясо и изменение питания хорошо повлияют на физическое состояние собак, поскольку ежедневного фунта пеммикана им было явно недостаточно.

Собак не пришлось уговаривать. Как только с туш сняли шкуру, они по-волчьи набросились на своих погибших друзей, которые таким образом сослужили последнюю службу экспедиции.

Кроме того, Амундсен считал – и оказался прав, – что свежая собачатина поможет предотвратить цингу, и потому убедил людей есть мясо своих старых товарищей. Как бы то ни было, голод оказался выше отвращения. «Благодаря нашим добрым собакам, мы наслаждались чудесным ужином, – написал Бьяаланд, – и, должен сказать, вкус у них просто отменный!» Однообразие диеты ужасно, особенно когда она основана на концентратах и люди совсем лишены свежей пищи.

Здесь, в «Лавке мясника», на расстоянии 274 миль от полюса, Хассель оставил свои сани. Из восемнадцати оставшихся собак составили три упряжки, которыми управляли Бьяаланд, Хелмер Ханссен и Вистинг.

«Лавка мясника» – довольно неприятное место – располагалась на открытом отроге горы Дона Педро, где твердый, как кремень, снег был плотно утрамбован ветром. Везде людей подстерегали предательские заструги, вырезанные постоянными бурями. Амундсен собирался остаться там на два дня, но буран задержал их на четыре. Фраза «не было бы счастья, да несчастье помогло» в данном случае оказалась справедлива как минимум– в отношении– животных. Хаски отчаянно нуждались в отдыхе. Два лишних дня покоя, свежее мясо, возможность расслабленно поваляться на снегу, не обращая внимания на ветер, позволили им как следует отдохнуть после тяжелого восхождения. Хорошо это или плохо, но собака быстро приспосабливается к любой ситуации – это начальный курс управления ею. Для людей вынужденная задержка стала ниспосланной небом возможностью акклиматизироваться на высоте, хотя они этого сами не понимали в полной мере. «Черт бы побрал это ничегонеделание!» – восклицал Бьяаланд после четырех дней заточения в спальном мешке и безуспешных попыток спать по восемнадцать часов в сутки, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Расслабиться мешала необходимость дышать разреженным воздухом на высоте 10 тысяч футов над уровнем моря, пока в стены палатки барабанит ветер и скребется снег… На пятый день, 26 ноября, буран по-прежнему свирепствовал и не сдавал позиций. Но теперь, разозленные и, возможно, подгоняемые мыслями о Скотте, все с готовностью поддержали Амундсена, который решил отправиться в путь немедленно, во что бы то ни стало.

Это был тяжелый день. Северо-восточный штормовой ветер сбивал с ног. Собаки вообще не хотели двигаться, потому что, по словам Амундсена, «объелись своими товарищами».

Они находились в том районе, где ледяная шапка начинает разбиваться на ледники, «вытекающие» из нее. Это был массив «потревоженного» льда, мрачное место, полное ловушек: поля, испещренные скрытыми расщелинами. Даже при наличии карты и хорошей погоды здесь требовалась предельная осторожность. Однако в тот момент это место не просто отсутствовало на картах – оно скрывалось от путешественников в пелене бесконечной метели.

Амундсен признал в своем дневнике, что тот день был далеко не идеальным для начала похода в неизвестность:

Сразу все пошло не так. Нам приходилось преодолевать огромные заструги, [но они] постепенно уменьшались в размерах, пока местность не стала совсем гладкой. Скольжение, однако, было отвратительным: снег налипал, как клей. Собакам приходилось очень тяжело. Шел снег, который в сочетании с сильной поземкой делал почти невидимой упряжку, бегущую перед санями.

Это явление называется «белая мгла». Амундсен даже не мог определить, спускаются они или движутся в гору. На самом деле за первые несколько– часов они пересекли местность, расположенную между двумя отрогами горы Дона Педро, и сейчас почти наверняка медленно поднимались. Примерно в час дня снегопад начал стихать. Амундсен не знал, оказался он на плато или возвращается на Барьер, движется вглубь территории или направляется к обрыву. Тем временем явно начался спуск, и собаки перешли на галоп, выйдя почти полностью из-под контроля. «Продолжать эту гонку в полной темноте, – записал Амундсен в дневнике, – было безумием». Он решил остановиться. Пришлось перекрикивать ветер, чтобы его приказ услышали остальные. Хелмер Ханссен, двигавшийся первым, был вынужден опрокинуть свои сани на бок, чтобы остановить их. На него наткнулись две другие упряжки, шедшие сзади. Они разбили лагерь прямо там, посредине этого неудобного склона, и отправились спать в надежде на затишье. Несмотря ни на что в тот день они прошли десять миль.