Приключения-1988 - Павел Нилин

— Но он же официально отправил ее на продажу в магазин Шпринца, — возражаю я. — По указанию руководства.

— Верно! — подхватывает Барсиков, и в глазах его зажигается хитрый, живой блеск. — Но все это, представьте, сделал я. И пряжа пошла в дело, а сам я, не скрою от вас, очень недурно заработал на этом. Поэтому я, конечно, перегрызу глотку любому, кто захочет это сделать вместо меня. Вот так пришлось убрать Гвимара, — неожиданно заключает Барсиков. — Что поделаешь. А вам я хотел сказать вот что. Я скоро выйду на свободу. Я знаю много путей для этого. И я вас запомню. С вас началось крушение самого красивого и выгодного моего дела. Я вам этого не прощу. Учтите. И вас найду. Я человек упрямый. Вот что я хотел вам сказать.

— Что ж, Лев Игнатьевич, посмотрим, придется ли нам встретиться. Только о таких планах, как ваши, лучше не предупреждать. Солидные люди так не поступают.

На том наш разговор и заканчивается. Малоприятный получился разговор, хотя и полезный, надо сказать.

Глава VIII. ВСЕ, ЧТО ИМЕЕТ СВОЕ НАЧАЛО, ИМЕЕТ И КОНЕЦ

СЕГОДНЯ с утра у нас собирается еще одно «межведомственное» совещание. Приехал из прокуратуры Виктор Анатольевич. Службу БХСС представляют Эдик Албанян и его начальник Геннадий Антонович Углов. Ну а уголовный розыск — мы с Кузьмичом, Валя Денисов и Петя Шухмин… Принимается решение о немедленной командировке Эдика в Южный. Мы же тем временем будем завершать расследование убийства Семанского. Займемся Колькой-Чумой и Барсиковым. Если при этом будут получены какие-нибудь новые данные по Южному, то я тут же передам их Эдику. Впрочем, так же должен поступить в случае чего и Эдик.

— Пусть они еще раз обсудят детали, — под конец говорит Кузьмич, имея в виду меня и Эдика.

Эдик летит завтра рано утром, поэтому мы с ним в конце дня уже окончательно прощаемся, прямо у подъезда нашего управления и расходимся. Только бы у Эдика все было в порядке.

А у меня на завтра запланирован новый допрос Совко-Чумы. На этот счет Виктор Анатольевич дал мне специальное поручение. И в самом деле, кому еще и проводить сейчас этот допрос, как не мне. Я знаю столько деталей и подробностей, столько людей и фактов по этому делу, сколько никто не знает. Что же касается наших личных отношений, то как-нибудь я переступлю через взаимную неприязнь и заставлю переступить Совко. Уж как-нибудь.

…При встрече с Совко я сообщаю ему о смерти Лехи, что действует на него угнетающе. Он как-то весь ссутуливается, легкие, как рябь, морщинки проступают на гладком лбу, и глубокая бороздка незаметно пролегает между пшеничными бровями. Нелепая, горькая судьба Лехи кажется ему, наверное, сейчас похожей на его собственную судьбу, и конец ему мерещится тоже жалкий.

Но мне его не хочется ничем утешить. Нет у меня к нему жалости, что хотите делайте, нет. Я в этот момент вспоминаю вдруг Хромого и неведомую мне Веру из Новосибирска и только усилием воли подавляю в себе желание напомадить ему об этих людях. Нельзя сейчас, не вовремя.

— Теперь дальше, — говорю я. — Квартирную кражу мы раскрыли. Не замешан ты в ней. Хотя улика против тебя была там железная. Но, оказывается, подстроил ее один мужик.

— Это какая же такая улика! — заинтересованно спрашивает Совко.

— Помнишь, ты перчатку потерял?

— Ага.

— Так вот, один мужик из тех, кто кражу совершил, подобрал твою перчатку и нарочно в квартире оставил. Чтобы нас, значит, со следа сбить. Ну а сейчас сознался.

— Ах, гад…

— И знаешь, где он ее подобрал?

— Ну?

— Во дворе. Ты ведь ее уронил, когда вы с Лехой Гвимара Ивановича убивали. И тот мужик все видел. Своими глазами. И тебя опознать берется, хоть сейчас.

Совко, отведя глаза в сторону, молчит.

— И еще видела вас в тот вечер во дворе одна женщина. В красном пальто. Ты ее не заметил?

— В красном пальто?.. — механически повторяет Совко.

— Ну да. Она тоже может, оказывается, опознать тебя.

И Совко снова молчит, отводит в сторону глаза.

— А еще, — продолжаю я, — мы арестовала Льва Игнатьевича Барсикова. Не забыл, надеюсь, такого?

— Его забудешь, — глухо отвечает Совко.

— Ну и он тебя не забыл. И вот, представь себе, признался. «Да, — говорит, — это я организовал убийство Семанского, я приказал. А они только исполнители». То есть, значит, ты и Леха. «А почему, спрашиваю, вы отдали такой приказ?» — «Конкурента убрал, — отвечает. — На войне как на войне. Только вы никогда не докажете мою вину тут». Понял ты, куда он клонит?

— Понял. Не глиняный, — хмурится Совко. — Только не получится у него.

— Смотри сам. Но это не все, — продолжаю я. — Есть еще один человек, который тоже, возможно, несет ответственность за убийство. Гелий Станиславович Ермаков. Ты его знаешь.

Совко резко вскидывает голову и напряженно смотрит мне в глаза, словно проверяя, действительно ли я назвал это имя.

— Добрались? — хрипло спрашивает он и откашливается.

— Пока на свободе, — отвечаю я. — Вокруг работаем. Пока он еще на своей синей «Волге» разъезжает.

— Уйдет, — криво усмехается Совко. — Кто-кто, а этот уж точно уйдет. Как раз на синей «Волге» и уйдет.

— На такой красавице далеко не уйдешь, — возражаю я.

— А ему далеко и не надо, — загадочно усмехается Совко. — Только до Гусиного озера. А там — будь здоров.

— Там у него что, тайный аэродром? — Я тоже усмехаюсь.

— Там у него дядя Осип. Лучше всякого аэродрома. Схоронит так, что вовек не найдешь. Это уж точно.

Все-таки незаметно-незаметно, но проговаривается Совко, признает убийство Семанского. Значит, правильно я построил допрос. Ошеломил, подавил, увел его мысли в нужную мне сторону. Сейчас надо вести его дальше и не дать опомниться. Темп, напряжение — вот главное сейчас. Гусиное озеро какое-то выплыло, дядя Осип…

У меня на столе неожиданно звонит телефон. Внутренний. Я поспешно снимаю трубку. Говорит Кузьмич. Голос у него, как всегда, невозмутимый, но я улавливаю в нем какое-то непонятное мне напряжение.

— Немедленно кончай допрос и иди ко мне, — приказывает Кузьмич.

— Ну что ж, Николай, — говорю я. — Пока все. Да, пистолет-то ваш нашли, кстати…

Конвой уводит Совко, а я спешу к Кузьмичу. У него в кабинете я застаю Углова. Вид у обоих хмурый и встревоженный.

— Плохие новости, — говорит мне Кузьмич. — Только что звонил Албанян. Оказывается, исчез Шпринц.

— А с ним все бухгалтерские документы касательно операций с пряжей, — добавляет Углов.

— Собирайся, — добавляет Кузьмич. — Самолет через три часа.

…И вот снова передо мной Давуд. С ним вместе приехал в аэропорт и Эдик.

По пути в город, еще в машине, они наперебой рассказывают мне обо всем, что тут случилось. Ну вначале, конечно, о том, что исчез Шпринц. Но, кроме него, оказывается, из известных мне «персонажей», как выражается Эдик, исчез…

— Кто бы ты думал? — загадочным тоном спрашивает он.

Давуд улыбается не менее загадочно.

— Конечно, ты подумал, что Гелий, да? — спрашивает он. — А исчез-то его двоюродный братец, Василий Прокофьевич, помнишь такого? На рынке торговал.

— Причем, — вмешивается Эдик, — на работе говорят «болен». А дома говорят «к брату в Москву уехал».

— Ай, ай, — я шутливо качаю головой. — Как же мы с ним разминулись?

— Вы не разминулись, — говорит Эдик, хитро щуря глаза. — Есть данные, что он уехал не в Москву.

— А куда?

— Понимаешь, один человек был у него дома сегодня, — туманно сообщает Давуд. — Сосед. Честный человек. Видит: чемодан, красивый такой чемодан, новый, без которого Василий Прокофьевич в Москву никогда не ездит, стоит на месте. И выходной костюм на месте. А вот охотничьих сапог нет.

…Наш разговор продолжается уже в управлении, в кабинете Давуда. Я с удовольствием пью душистый чай.

— Ну а как исчез Шпринц? — спрашиваю я. — Что известно?

— Вчера утром, как всегда, пришел в магазин, — сообщает Эдик. — Кто-то ему позвонил по телефону. И он сразу кинулся в бухгалтерию. Говорит Лиде: «Дайте-ка мне все документы по пряже». Ну, Лида, конечно, выдала. Он забрал и тут же ушел. Машина его на улице ждала. Но какая машина, Лида, конечно, внимания не обратила.

— Там, рядом с магазином, — вспоминаю я, — мастерская какая-то. Ты туда не зашел? Может, они машину эту видели?

— Туда не зашел, — вздыхает Эдик.

— Я зашел, — почему-то виновато сообщает Давуд. Ему, по-моему, неловко перед Эдиком, он боится, как бы нам не показалось, что он такой выскочка. Удивительно деликатный человек Давуд.

— Такси его ждало, — продолжает он. — Номера, конечно, никто не заметил. Но заметили, что там еще один пассажир сидел. Видно, Шпринца ждал. Очень крупный такой мужчина в кепке. Возможно, Ермаков этот, рыночный.