Пармская обитель - Стендаль

К досаде принца, она всегда произносила такие наставления в самые неподходящие минуты — когда его высочество, позабыв свою робость, с большим удовольствием принимал участие в какой-нибудь забавной шараде. Дважды в неделю устраивались прогулки за город, и под предлогом привлечь сердца народа к новому государю принцесса допускала на эти пикники самых хорошеньких женщин из пармской буржуазии. Герцогиня была душой этого веселого двора; она надеялась, что красивые мещаночки, мучительно завидовавшие возвышению мещанина Расси, расскажут принцу хотя бы об одной из бесчисленных плутней министра юстиции. Принц наряду с прочими ребяческими идеями придерживался убеждения, что у него высоконравственные министры.

У Расси было достаточно сообразительности, чтобы понять, как опасны для него блестящие вечера при дворе принцессы, устраиваемые его врагом. Он не пожелал отдать графу Моска приговор, вынесенный Фабрицио с соблюдением законных формальностей. Итак, или он, или герцогиня должны были исчезнуть из придворных сфер.

В тот день, когда вспыхнуло восстание — факт, отрицать который считалось теперь хорошим тоном, — кто-то раздавал народу деньги. И с этого Расси начал свое расследование. Одевшись еще хуже, чем обычно, он обходил самые жалкие лачуги Пармы и целые часы проводил в беседах с населявшими их бедняками, оплачивая словоохотливых. Он был вознагражден за свои хлопоты. Через две недели такой беспокойной жизни он получил твердую уверенность, что тайным вождем восстания был Ферранте Палла; больше того — этот человек, как истинно великий поэт, нуждавшийся всю свою жизнь, продал в Генуе восемь или десять бриллиантов. Рассказывали, что среди проданных камней было пять крупных бриллиантов ценою более сорока тысяч, но «за десять дней до смерти принца» их уступили за тридцать пять тысяч, «ссылаясь на крайнюю нужду в деньгах».

Как описать ликование министра юстиции при этом открытии? Он прекрасно видел, что при дворе вдовствующей принцессы его ежедневно высмеивают. Не раз и сам принц, беседуя с ним о делах, смеялся над ним совершенно открыто, со всем простодушием молодости. Надо признаться, что у Расси были удивительно плебейские замашки; например, если какой-нибудь разговор очень увлекал его, он закидывал ногу на ногу и обхватывал пятерней свой башмак, а в минуту особого воодушевления вытаскивал из кармана огромный платок из красного коленкора и расстилал его на коленях и т. д. и т. д. Принц от души смеялся, когда одна из красавиц мещаночек вышучивала Расси и, зная, что у нее стройная ножка, изображала эти изящные повадки министра юстиции.

Расси испросил чрезвычайную аудиенцию у принца и сказал ему:

— Ваше высочество, согласитесь истратить сто тысяч франков, и мы узнаем истинную причину смерти вашего августейшего отца. Располагая этой суммой, министерство юстиции будет в состоянии поймать преступников, если тут таится преступление.

Совершенно ясно, что ответил на это принц.

Через некоторое время Чекина рассказала герцогине, что ей посулили большие деньги, если она покажет одному ювелиру бриллианты своей хозяйки, но она с негодованием отказалась. Герцогиня пожурила ее за то, что она отвергла предложение, и через неделю Чекине были даны бриллианты для показа. В день, назначенный для их осмотра, граф Моска поставил по два надежных человека возле лавки каждого пармского ювелира и в полночь пришел во дворец сообщить герцогине, что любопытный ювелир — не кто иной, как брат министра Расси. Герцогиня была очень весела, — в тот вечер при дворе давали комедию dell'arte, то есть комедию, в которой действующие лица сами импровизируют диалоги, а за кулисами вывешен лишь общий план пьесы. Герцогиня только что вышла со сцены, где она играла главную роль, а роль ее чичисбея исполнял граф Бальди, бывший друг сердца маркизы Раверси, присутствовавшей на спектакле. Принц, самый робкий человек во всей Парме, но юноша очень красивый и наделенный нежнейшим сердцем, разучивал роль графа Бальди, решив играть ее на следующем представлении пьесы.

— Мне очень некогда, — сказала герцогиня графу Моска. — Во втором акте я выступаю в первом явлении. Пройдемте в залу охраны.

И в этой зале, посреди двадцати лейб-гвардейцев, которые, насторожившись, внимательно прислушивались к разговору премьер-министра со старшей статс-дамой, герцогиня, смеясь, сказала своему другу:

— Вы всегда бранили меня, что я без пользы открываю свои тайны. Ну так знайте: я возвела на трон Эрнесто Пятого. Я хотела отомстить за Фабрицио, которого любила в то время гораздо сильнее, чем теперь, хотя столь же невинной любовью. Я знаю, вы совсем не верите в невинность моего чувства, но это неважно, раз вы все же любите меня, невзирая на мои преступления. Но слушайте — вот настоящее мое преступление: я отдала все свои бриллианты очень занимательному безумцу по имени Ферранте Палла; я даже поцеловала его за то, что он решился устранить человека, приказавшего отравить Фабрицио. Что тут дурного?

— Ах, вот где Ферранте взял деньги на подготовку бунта! — сказал граф, несколько озадаченный. — И вы все это говорите мне при телохранителях принца?

— Но мне же некогда. А Расси теперь напал на след. Правда, я и не заикалась о восстании, я терпеть не могу якобинцев. Подумайте над всем этим и после спектакля скажите, что мне делать.

— Я и сейчас могу это сказать. Вам надо влюбить в себя принца… Но только, умоляю, не увлекайтесь этой игрой!

Герцогиню позвали на сцену; она убежала.

Несколько дней спустя герцогиня получила по почте длинное и нелепое письмо, подписанное именем ее бывшей горничной, — эта женщина просила у нее место дворцовой служительницы, но герцогиня сразу же по почерку и слогу увидела, что письмо написано кем-то другим. Когда она развернула это послание, чтобы прочесть вторую страницу, к ее ногам упал чудотворный образок мадонны, завернутый в пожелтевший листок какой-то книги. Бросив взгляд на образок, герцогиня пробежала несколько строк печатного листка, и глаза ее заблестели. Вот что она прочла:

«Трибун брал только сто франков в месяц; остальное употребили на то, чтоб возгорелся священный огонь в душах, но лед эгоизма сковал их. Лиса напала на мой след, поэтому я не мог проститься с обожаемым существом. Я сказал себе: «Она не любит республики, а она настолько выше меня умом и очарованием красоты. Да и как учредить республику, когда нет республиканцев? Не заблуждался ли я? Полгода я буду бродить по американским городкам, буду изучать их под микроскопом и тогда увижу, должен ли еще любить единственную вашу соперницу в моем сердце.

Если вы получите это письмо, баронесса, и ничей кощунственный взгляд не прочтет его раньше вас, прикажите сломать один из молодых