Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Подоѣзжая къ нашему дому, я какъ разъ засталъ картину битвы дѣдушки Емельяна съ осаждавшей его внушительной лебединой стаей. Старикъ, съ большущей „шелудиной” въ рукѣ, яростно отгонялъ отъ гусинаго корма явившихся съ волжскаго разлива непрошенныхъ гостей. До насъ доносились его неистовые выкрики: „У-у вы! проклятые! пошли прочь!” Бывшій со мной графъ Мстиславъ Толстой спрашиваетъ меня: — „Скажи, вѣдь это лебеди твои? домашніе?” — Но когда мой гость узналъ, что это лебеди дикіе, онъ обомлѣлъ отъ охватившаго его удивленія. Потомъ годами всѣмъ разсказывалъ о сей чудесной встрѣчѣ, приговаривая — „если бъ я самъ своими глазами не видалъ, никогда бы этому не повѣрилъ”...

О нашихъ нетронутыхъ „цѣлинахъ”, блюденыхъ, заповѣдныхъ и сказочныхъ лѣтнихъ охотахъ на водяную дичь, лучше бывало и не разсказывать — настолько наша охотничья обстановка казалась невѣроятною!

Послѣ Петрова дня начинались по безпредѣльнымъ займищнымъ лугамъ знаменитыя головкинскія охоты, на которыя обычно любилъ пріѣзжать дорогой мой тесть Константинъ Капитоновичъ, человѣкъ моего уклада мыслей и одинаковаго пристрастія къ Божьему вольному міру. Сколько дней, съ ранняго утра и до поздней ночи, мы съ нимъ проводили въ дебряхъ нашихъ дѣвственныхъ займищныхъ луговъ. Въ этомъ отношеніи Константинъ Капитоновичъ былъ надежнымъ и пріятнымъ спутникомъ: — его также манила дѣвственная „крѣпь” со всѣми ея богатствами.

Любили мы съ нимъ забираться въ самую непроходимую луговую глушь и стоять за прикрытіемъ талового кустарника или густого, выше роста человѣческаго, камыша передъ озерными прогалинами, предварительно пославъ собакъ искать среди кочекъ и осоки припрятавшуюся водяную дичь. Стоишь, бывало, и выжидаешь, не безъ сердечнаго трепета, весь насторожившись зрѣніемъ и слухомъ. Гдѣ-то собака шарахнулась въ воду, очевидно, бросившись за выводкомъ; что-то рядомъ бултыхнулось и обозначились невдалекѣ подозрительные на видъ валики. Не проходило и мгновенья, какъ въ нѣсколькихъ шагахъ изъ-за осоки, среди камышей, показывалась цѣлая вереница водяныхъ пернатыхъ обитателей, быстро выплывавшая на чистую озерную поверхность, съ недоумѣніемъ оглядываясь, кто посмѣлъ нарушить ихъ спокойное существованіе??

Бывали въ такихъ глухихъ мѣстахъ случаи, что вмѣстѣ съ утиными выводками всякихъ видовъ и породъ, показывались изъ Камышевой чащи и лебединые, на которые, кстати сказать, лично у меня рука никогда не подымалась,

Сергѣй Тимофеевичъ Аксаковъ въ свое время проживалъ подолгу въ Головкинѣ, прежде чѣмъ составить и написать свой классическій трудъ „Записки ружейнаго охотника”, гдѣ имъ описаны всѣ сорта водяной дичи, встрѣчавшейся въ нашихъ займищныхъ мѣстахъ.* Мы часто съ Константиномъ Капитоновичемъ или съ Алешей Наумовымъ заѣзжали на нашъ любимый приволжскій „Борокъ”, гдѣ купались, вкушали стерляжью уху, и гдѣ нерѣдко я устраивалъ особое охотничье блюдо — „сальмэ” изъ дичи, въ которой нехватки въ нашихъ ягдташахъ не бывало.

Отдохнешь потомъ, бывало, на волжскомъ бережку, на чистой, разсыпчатой, песочной перинѣ, налюбуешься на родную даль съ проходящими пароходами и плавно скользящими бЬлянами или плотами; встанешь, вздохнешь полной грудью на вольномъ воздухѣ волжскаго простора, и отправишься вновь по камышамъ и берегамъ займищныхъ нетронутыхъ озеръ, не столько ради дичи, сколь во имя ощущенія непосредственной близости къ любимой мною луговой обстановкѣ.

Съ наступленіемъ осени, появлялись вечерніе перелеты съ волжской займы на яровыя поля безчисленныхъ вереницъ утья и гусей. Невѣроятное зрѣлище въ это время представляли собой т. н. „середыши”, т. е. волжскіе дальніе острова, озера которыхъ сплошь чернѣли отъ массъ скапливавшихся на нихъ дикихъ гусей, передъ ихъ отлетомъ въ теплые края.

Поздней осенью птицы исчезали, развѣ кое-гдѣ взлетывалъ на опушкахъ, среди опавшаго осинника, благородный, сѣрый, долгоносый вальдшнепъ. Но зато въ головкинскихъ мѣстахъ начиналась иная, идеальная по своей обстановкѣ и добычливости, охота съ гончими, сначала по черностопу, а затѣмъ и по порошѣ.

Держалъ я нѣсколько смычковъ этихъ собакъ, но любимицами моими были двѣ суки, привезенныя мною изъ Буяна — „Милка” и „Затѣйка”, съ которыми я всякую осень обшаривалъ лѣсные наши колки, вплоть до расположеннаго на краю моихъ владѣній, заповѣднаго „Малиноваго” лѣса. Рѣдкій колокъ не давалъ нѣсколькихъ добрыхъ русаковъ, а во многихъ проскальзывала и мышатница — лисица.

* Вспоминается мнѣ одинъ переплетенный экземпляръ этихъ „Записокъ”, хранившійся въ отцовской головкинской библіотекѣ, съ собственноручной надписью Сергѣя Тимофѣевича Аксакова: „Дорогому Николаю Михайловичу Наумову для него и его сыновей”.

Облавы въ Головкинѣ устраивались мною ежегодно въ теченіе всей поздней осени и до большихъ снѣговъ. То былъ излюбленный способъ моихъ охотъ, и въ ихъ организацію я вкладывалъ весь мой охотничій пылъ и опытъ. За нѣсколько лѣтъ у меня подобрались опытные и дисциплинированные, не только пѣшіе, но и конные загонщики. Мѣстность во всей округѣ я зналъ превосходно, и звѣря было изобиліе, особенно въ нашемъ Малиновомъ лѣсу, гдѣ облавы отличались исключительной удачей и добычливостью.

Въ періодъ 1902 - 1905 годовъ въ головкинскихъ займищныхъ мѣстахъ появилось небывалое количество лосей, безпощадно истреблявшихъ молодые лѣсные побѣги, ради предохраненія которыхъ мною организовывались обычно въ началѣ ноября мѣсяца спеціальныя облавы противъ непрошенныхъ лохматыхъ” гостей.

Невозможно пересказать про все то, что испытывалось мною въ тѣ счастливыя времена моего деревенскаго житья-бытья, въ обстановкѣ красивой волжской природы, ея приволья и раздолья. Я уже не стану говорить о разнообразныхъ видахъ богатѣйшей рыбной ловли въ головкинскихъ водахъ. Все это чередовалось одно за другимъ въ калейдоскопѣ го-ловкинской жизни, представляя нынѣ для меня незабываемыя картины счастливаго моего прошлаго.

Отношеніе общественныхъ мѣстныхъ круговъ ко мнѣ также меня радовало — мнѣ было оказано вниманіе со стороны Земскаго Собранія, избравшаго меня почетнымъ міровымъ судьей, попечителемъ больницъ и уѣзднаго Ставропольскаго училища. Въ очередной осенней сессіи Уѣзднаго Земскаго Собранія 1900 года я охотно принималъ участіе. Очень радовало меня и общее ко мнѣ со стороны гласныхъ довѣрчивое отношеніе. Не безъ чувства удвлетворенія приходилось выслушивать и отъ крестьянъ добрые отзывы о прошлой моей службѣ въ земскихъ начальникахъ.

Все чаще и чаще до меня доходили намеки о желательности въ будущемъ завербовать меня въ Уѣздные Предводители. Все это, конечно, льстило моему самолюбію, зароняя во мнѣ мечты о возобновленіи дальнѣйшей моей общественной дѣятельности, а пока я продолжалъ все съ тѣмъ же увлеченіемъ заниматься своимъ домашнимъ дѣломъ, которое въ то время осложнилось еще новыми заботами и хлопотами по постройкѣ задуманнаго нами съ Анютой самарскаго дома.