Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— Жаль, товарищ Сталин умер, — сетовал беззубый дед. — У него бы с порядком скорей получилось, вы-то еще зеленыя!

Никита Сергеевич выслушивал многочисленные просьбы, жалобы, на прощанье произносил пылкие слова, кого-то обнимал, а потом поезд мчал дальше, и опять в уши назойливо лез однообразный стук колес — тук-тук, тук-тук, тук-тук!

После запланированных остановок Хрущеву казалось, что Сталин жив, повсюду, куда ни бросишь взгляд, были его портреты, даже на скорости пролетая захудалые городки и покосившиеся деревушки, взгляд обязательно выхватывал величественное лицо генералиссимуса. Сталин обязательно присутствовал на вокзалах, на центральных площадях, смотрел с фасадов административных зданий, красовался у школ, больниц, и даже здесь, в поезде, в купе вагоновожатого, висел портрет Иосифа Виссарионовича. На митинге в Хабаровске Хрущев углядел три портрета Маленкова и вдумчивое лицо Молотова.

Никита Сергеевич вызвал начальника поезда, хотел рявкнуть за сталинский портрет в служебном купе, приказать убрать.

— Присаживайтесь, — поздоровался Первый Секретарь.

Начальник поезда неуверенно сел, ему никогда не доводилось сидеть в присутствии столь высокого начальства.

— Как коллектив? — издалека начал Хрущев.

— Коллектив у нас слаженный, дружный, — замерев на стуле, ответил железнодорожник. — Работники со стажем, давно в рейсы ходят. Только вот прикомандированного из НКВД, ой, извиняюсь, из КГБ, — поправился начальник поезда, — заменили. Нового прислали. Жалко. Прежний, Федор Федорович, с товарищем Сталиным неотлучно ездил, в отставку его ушли.

Хрущев никак не отреагировал на это сообщение.

— У нас, Никита Сергеевич, работа на высшем уровне, — доложил железнодорожник. — Может, будут какие распоряжения?

— Распоряжений пока нет, — ответил Никита Сергеевич, он передумал говорить про сталинский портрет. — Слишком жарко, — пожаловался Первый Секретарь.

— Товарищ Сталин тепло любил, — во весь рот улыбался железнодорожник. — Только и требовал: «Топите лучше!» Мы так и стараемся, и вам, думаем, как товарищу Сталину, приятно будет.

Хрущева внутренне передернуло — везде Сталин!

— Вы тут давно?

— Восемь лет. Раньше командовал спецсоставом министра внутренних дел.

— У Лаврентия, значит, работали?

— Так точно, у товарища Берии, Лаврентия Павловича.

— Никакой он не товарищ! — не смог сдержаться Хрущев. Как будто этот начальник не знает, что Берия враг!

— Извиняюсь! — вытянулся в струнку железнодорожник.

Хрущев взял себя в руки.

— А у него сколько проработали?

— С Берией двенадцать лет отъездил, от звонка до звонка.

— Что ж, не буду больше задерживать.

Начальник поезда, пятясь, удалился.

«Хорош гусь! — поморщился Никита Сергеевич. — Товарищ Сталин, Лаврентий Павлович! Так и млеет, гад!»

Берия постоянно ездил на поезде, самолетами почти не пользовался. У него в вагоне было три спальни. В двух размещали по симпатичной девушке, а в последней, самой просторной, удовлетворив мужскую похоть, маршал отдыхал в одиночестве, не любил, чтобы кто-то оставался с ним на ночь. Еще пяток девушек находились в соседнем вагоне для замены.

Мао Цзэдун тоже был неравнодушен к прекрасному полу. Пренебрегая пуританскими правилами коммунистической морали, насаждаемыми в Китае, товарищ Мао, не стесняясь, наслаждался жизнью. Получив власть, Председатель Мао почувствовал себя императором, говорили, что в юности, ему так предрекла цыганка.

Возглавив Китайскую Красную армию, которая установила власть над четырьмя крупными провинциями, предводитель коммунистов начал барствовать. Перебравшись в обнесенный зубчатыми крепостными стенами старинный город Яньань, что в переводе означало «несущий мир», он занял лучший особняк, во внутреннем дворе которого имелась красочная стена для отпугивания злых духов. Построенный францисканцами огромный кафедральный собор, стоящий напротив, превратили в место партийных собраний. Город Яньань вел не только оживленную торговлю, но был и крупным культурным центром. Мао Цзэдун, не церемонясь, отослал жену с детьми в Москву и принялся развлекаться по-взрослому — недозволенное стало дозволено. Ему хотелось буйства, смены впечатлений, никакая сногсшибательная женщина не смогла бы удержать военачальника подле себя, а собственная жена давно стала ему глубоко безразлична.

«Эта бесконечно рожающая брюхатая корова, вечно хнычущие сопливые дети!» — ругался Председатель.

Он сплавил семью подальше, чтобы «уродливая толстуха» не представлялась каждому встречному супругой полководца Мао Цзэдуна, не мозолила глаза.

«Она рожает детей, как курица несет яйца! — шипел полководец. — Я устал от этой постной рожи. В Москву! Увозите в Москву!»

Официально это называлось «выезд на лечение».

Как только жену отослали, в армию поступил приказ искать симпатичных девушек из артисток или медработников, не старше двадцати двух лет, и, не мешкая, отсылать в Яньань. Тех, кто проходил отбор, зачисляли в штат обслуги, но на самом деле девушки предназначались для сексуальных утех, правда этим похоть командующего Красной армией не ограничилась. Мао велел повсеместно устраивать музыкальные вечера с танцами, объявив танцы полезной для организма физической подготовкой. На музыкальных вечеринках он регулярно появлялся, танцевал, заодно был предлог для знакомства с симпатичными особами женского пола. На танцах главнокомандующий мог выбирать девушек сам, а не кто-то за него. Возглавив Китайскую Народную Республику, Мао Цзэдун не изменился, лишь еще больше уверился в собственном превосходстве. Все чаще, обсуждая с подчиненными государственные дела, он принимал членов Правительства, лежа на широченной кровати. Приглашенные на аудиенцию устраивались на стульях вокруг и получали мудрые наставления. По утрам и вечерами на этом просторном ложе происходили любовные утехи.

Мао Цзэдун сделался гурманом не только в выборе хорошеньких девушек, но и превратился в тонкого гастронома. Целый штат поваров числился у него в услужении. Продукты для Председателя выращивались на специальных фермах, отдельные сорта рыб, которые предпочитал правитель, везли в бочках с речной водой за сотни километров, их полагалось доставлять на кухню живыми.

Женщины в Китае носили мешковатые штаны и бесформенные рубашки, голову брили наголо во избежание вшей, на ногах были некрасивые хлопковые тапочки. Когда мужчины смотрели на них, трудно было восхититься. Зато в каждой резиденции Мао Цзэдуна (а резиденций у повелителя насчитывалось более двадцати) жизнь устраивалась по-иному: девушки были привлекательны, ходили в подчеркивающей фигуру элегантной одежде, волосы у них были длинные, ухоженные. Только заглянуть за высокие стены, огораживающие правительственные особняки, удавалось не каждому. Пекинская резиденция вождя утопала в пионах. Мао любил цветы. Неподражаемые благоухающие сады разбивали повсюду, где проводил время обожаемый руководитель. Его неизменно сопровождали искусные повара, преданная охрана и прекрасные женщины.

Влюбившись в двадцатилетнюю красавицу-актрису, Председатель женился в очередной раз, послав в Москву уведомление прежней супруге о разводе. Детей Председателя Мао отобрали у матери, товарищ Сталин определил их учиться в закрытое учебное заведение, где воспитывались дети видных зарубежных деятелей. По сути, дети Мао Цзэдуна находились у Сталина в заложниках, но командующего Китайской Красной армией это не пугало, он не терзался отцовскими чувствами. Полководец писал детям письма лишь для того, чтобы прилично выглядеть перед вождем всех времен и народов, и это ему хорошо удавалось. Изредка он наивно просил «отца и учителя» прислать детишкам сладости и фрукты. Поддаваясь на уловку, Сталин присылал гостинцы, считая, что китаец у него в кармане. В душе Мао был лириком, сочинял стихи, мечтал, но ничто не могло отвлечь его от построения железного, управляемого исключительно им государства. Председатель Мао превратил китайцев в бездумных истуканов, выбил крамольные мысли, философские рассуждения, заставил обожать себя, обожествлять.

Отличным учителем оказался Иосиф Виссарионович. Много чего китаец перенял у товарища Сталина. Первое — держать общество в страхе. Страх, которым надо бить, бить и бить! Бить больно и долго, душить и истязать сограждан, чтобы страх стал необратимой реальностью, а за страхом нередко следовала смерть.

По образу и подобию великого вождя Мао Цзэдун предпринял партийные чистки. Партию долгие годы возглавлял Ло Фу. Память о прежнем руководителе и его окружении не давала Мао покоя, поэтому партийные чистки для коммунистов стали «очищением во имя победы». «Нам мешают победить, нас тормозят! Разыщем виновных, накажем и станем жить лучше!» — призывал Мао Цзэдун.