История вычислительной техники в лицах - Борис Николаевич Малиновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Убрать, чтобы и духу не было. Эта машина делается ради похоти академиков и никому не нужна.
Фраза была вычеркнута.
Спорить с самовлюбленным человеком, облеченным огромной властью, было бесполезно-
5 декабря 1988 г. Сорок семь лет назад — кажется, прошла целая жизнь! — мы, раненые, лежавшие человек по десять в классных комнатах тюменской школы, услышали слова Левитана о наступлении наших войск под Москвой. Свершилось! Пришло долгожданное время, когда не враг бьет нас, а мы его. А впрочем, не мы — раненые, а те части Красной Армии, что в мороз и пургу идут вперед и вперед, вышибая фрицев из захваченных ранее городов, сел, деревень. Со мной в палате лежал пожилой солдат, который, как я узнал, был ранен под тем самым Калининским элеватором, под которым в октябре 1941 года был и я. С нашего наблюдательного пункта элеватор, в котором засели немцы, отлично просматривался, до него было метров 700–800. Окопы нашей пехоты находились между нами и элеватором, ближе к нему. Тогда еще не рыли траншей. Каждый боец, согласно уставу, должен был вырыть окоп и находиться в нем. Сидеть одному без всякой связи с другими в таком окопе было нелегко. Не случайно позднее стали сооружаться траншеи-хода сообщения, объединявшие многие окопы. С нашего НП были отлично видны бугорки земли перед каждым окопом. Непривычные к войне солдаты рыли окопы неглубокими. На элеваторе, на верхних этажах, засели немецкие снайперы. Стоило нашему бойцу чуть приподняться или высунуть голову, чтобы осмотреться, как гремел выстрел-
В каком из тех окопов находился мой старший товарищ по палате — не знаю. Относился он ко мне по-отечески.
5-го декабря, когда все оживленно обсуждали сводку Информбюро, я подошел к нему и поделился мучившей меня мыслью:
— Вот лежу здесь и в наступлении не участвую. Обидно. Он ласково посмотрел на меня и сказал:
— Дурачок, ведь кому-то и жить надо! Вот ты моложе, значит уже лучше меня! Возьми-ка мою бритву да сними усы — их уже брить пора!
Сколько раз я убеждался в замечательных душевных качествах простых людей!
Впрочем, я отвлекся. Против УМШН тоже шла война, только бескровная. С одной стороны — бюрократическая, с другой — от нежелания понять и поддержать прогрессивную разработку. Да и работать приходилось по-фронтовому, — затянувшуюся комплексную отладку вели круглосуточно.
Я приходил на работу к восьми утра, час-полтора занимался замдиректорскими делами — читал, составлял и подписывал разные «бумаги», остальные дневные часы уходили на организацию дел по УМШН. Возвращался домой не раньше двенадцати ночи. Перед уходом опять просматривал накопившуюся почту. И так каждый день, за исключением командировок, на протяжении всех трех с лишним лет, пока создавалась УМШН.
Очень трудно было работать с заводчанами.
Когда получили с завода первую изготовленную там машину, нас объял ужас. Это было скопище деталей — и только. Все многочисленные паянные соединения — а их было более 100 тысяч, — были выполнены самым отвратительным образом и постоянно отказывали. Контакты в разъемах — а их было тоже немало (около 30 тысяч) — постоянно нарушались. Отладить такую машину было просто невозможно. Что же выяснилось после посещения цеха, где собирали УМШН?
Директор завода, услышав лишь то, что машина в 6 раз больше осциллографа, набрал мальчишек и речонок, только что окончивших школу, посадил их на рабочие места во вновь оборудованном помещении, вооружил паяльниками, и вот они-то и начали «паять» элементы машины (пайки волной еще не было) и ломать разъемы неосторожным обращением.
Поскольку срок установки первой УМШН в бессемеровском цехе приближался, пришлось перепаять практически всю машину, заменить многие разъемы, и тогда отладка пошла.
Помню, в те тяжелые дни я собрал всех, кто мог помочь, и сказал:
— Понимаю, что работа очень нелегкая. Но на фронте было тяжелее. Поверьте мне: вы же не хуже фронтовиков!
Я обращался к молодым — большинству было 23–25 лет; мне исполнилось 35, я был на 10 лет старше, плюс — участие в войне, добавившее ответственности и самостоятельности, да два довоенных года службы в армии.
Мои слова возымели действие: сотрудники работали не щадя сил (А.Г. Кухарчук, B.C. Каленчук, Л.А. Корытная, Пшеничный, И.Д. Войтович и др.).
Принимать машину приехала Госкомиссия во главе с академиком А.А. Дородницыным, В нее были включены и представители завода.
Начался прогон машины на время, затем испытания на нагрев, на работоспособность при замене элементов, решались задачи, предложенные членами комиссии, постоянно шли тесты на исправность устройств и машины в целом. Испытания велись днем и ночью в течение недели. Заводчане устроили настоящий заговор при приемке документации. Хотя последняя готовилась при участии заводских конструкторов, представитель завода Л.П. Пасиков написал особое мнение о том, что часть документов надо переделать.
Комиссия приняла УМШН с высокой оценкой, отметила, что это первая в Союзе полупроводниковая управляющая машина и что необходимо провести через год ее второе испытание непосредственно на местах применений.
Рекомендация для серийного производства была дана. Тем не менее дела с изготовлением первых образцов УМШН на заводе шли из рук вон плохо. Технология изготовления по-прежнему оставалась весьма несовершенной. К нашим требованиям и советам заводчане относились спустя рукава.
Лет через пять после этого тяжелейшего года, когда нам приходилось почти постоянно бывать в цехе завода, где шло изготовление УМШН, я, приехав из Швеции, где делал доклад на симпозиуме ИФАК-ИФИП по применению ЭВМ для управления в промышленности, встретил главного технолога завода той поры — В.А. Згурского (позднее он стал директором завода, а затем
