Солдаты России - Родион Малиновский

А отрядный комитет решил все-таки еще раз обратиться к французским властям. Он понимал, что вряд ли уже чего-нибудь добьется. Но пусть в истории останутся хотя бы документы, которые пронесут сквозь годы, новым поколениям трагедию Ля-Куртина... Вот оно, это обращение:

«Согласно полученному нами ответу из французской главной квартиры на нашу телеграмму, в которой французское правительство категорически ответило, что оно не вмешивается в наши дела. Хорошо! Но что же французское правительство смотрит, когда на глазах, в его стране идет насилие и траншейная война? Лагерь Ля-Куртин окружен войсками генерала Занкевича, где много попадается солдат во французской форме. Это недопустимо! Неужели французское правительство не знает, что в стране происходит такое гнусное преступление? Это позор для страны! Неужели ваше правительство думает, что все пройдет тайно? Это узнает весь свет, и позор для Франции, что она допустила у себя в стране делать гнусное преступление генералу Занкевичу! Что для него нужно? Крови? Уже есть, и вам отправлены уже раненые нашего лагеря, так дайте же ему, пусть он пьет кровь из ран больного, если для него мало вина, которым он поит до безумия наших русских солдат, позорящих свое имя русского гражданина, которые ведут стрельбу по нашему лагерю, не прекращая с 1 сентября 1917 г. с 3 часов вечера...

Просим довести вашему правительству до сведения, что если не будет прекращена и убрана эта пьяная шайка русских хулиганов и если не вмешаются французские власти для разбора нашего дела, а русские не прекратят своей стрельбы, то мы завтра, с четырех часов вечера, решим судьбу своего отряда! Знайте, что человек не железо, чтобы он подыхал с голоду, а на него со злорадством смотрели бы хищные птицы! А потому терпение должно лопнуть, и если они пойдут на нас в наступление, то от 3-й бригады не останется и основания. Мы пустим в ход около 300 пулеметов и ружей-пулеметов и 7 траншейных орудий, а за всю эту пролитую кровь придется отвечать французскому правительству. Дабы избежать этой кровопролитной схватки, мы, солдаты, просим и умоляем вас, господин комендант, предотвратить это кровопролитие. Что вам нужно от нас — говорите! Пусть ваше правительство делает свои распоряжения, мы охотно будем говорить с вашим правительством, но не с Занкевичем, так как он на каждом шагу обманывает нас. И теперь что же выходит? Вместо соединения они начинают по нас стрелять, но теперь... если французское правительство считается только с генералом Занкевичем, который только ведет смуту и возмущение, — то знайте, что нас в Куртине около 9 тысяч, и если нас они выведут из терпения, мы с голоду не подохнем, у нас на 20 дней хватит лошадей, и мы подымем свое красное знамя и пойдем на дорогу или же ляжем костьми на Куртинских ущельях, но не подчинимся генералу Занкевичу, который пьет нашу кровь вот уже три месяца» 17.

Это обращение было сразу же доставлено французскому коменданту лагеря Ля-Куртин подполковнику Фарину. Надо было торопиться, сейчас каждая минута имела большое значение.

И снова куртинцы ждали.

Надеяться на милость начальства, они понимали, бессмысленно. Нужно было ждать иного — грозного испытания огнем.

Но генерал Занкевич медлил. Он полагал, очевидно, что сама грозовая атмосфера, сгустившаяся над лагерем, заставит мятежников сломиться. Должен же быть предел страшному психическому напряжению людей!

И Занкевич еще пытался вести переговоры с куртинцами. Встречался с отрядным комитетом и комиссар Рапп. Он передал очередной ультиматум Временного правительства. В нем — прежние требования, ни малейшего намека на какие бы то ни было уступки... Теперь ультиматум устанавливал точный срок, по истечении которого, если лагерь не сдастся, будет открыт огонь, — 16 сентября...

Ультиматум был отвергнут.

К ультиматумам так привыкли, что они уже не вносили каких-либо перемен в лагерную жизнь... Так же получали солдаты скудные порции конины и сухих галет, так же стояли на постах часовые. Со всем старанием и четкостью проводились строевые занятия на плацах, а часть рот и пулеметных команд занималась тактикой по перелескам и оврагам лагеря.

15 сентября в лагерь явилась новая группа представителей генерала Занкевича, наполовину состоявшая из артиллеристов. Новый приказ генерала. Последний... И снова делегация получила «от ворот поворот». В отрядном комитете поняли: это — все.

Мало кто смог уснуть этой ночью. Солдаты собирались группами, вспоминали Россию, обменивались адресами: кому удастся попасть на родину — пусть сообщит о тех, кто уже никогда не увидит полей Тамбовщины, дубрав Украины...

На лагерной площади, при свете факелов многотысячная толпа смотрела спектакль, поставленный самодеятельными артистами. Действующие лица — генералы и «социалисты», пытающиеся поколебать революционный дух куртинцев. Конечно, им это не удалось, и солдаты дружно хохотали над незадачливым начальством...

Допоздна заседал отрядный комитет. Наутро решено было собрать общелагерный митинг, чтобы продемонстрировать свою готовность бороться — в 10 часов истекает срок, указанный в приказе-ультиматуме, смотрите, господа генералы, мы собрались на митинг, мы тверды в своем единодушном решении.

После бессонной ночи на площадь шли с красными знаменами, с музыкой, с революционными песнями. Впереди колонн — члены солдатских комитетов...

Ванюша тоже возглавил небольшую колонну пулеметчиков.

Стрелки часов неумолимо приближались к десяти. Вот осталась минута, полминуты, несколько секунд...

Резкий залп нескольких батарей прогремел вместо звона часов. Разрывы накрыли замершую в ожидании толпу солдат.

Загудел барабан, упавший вместе с убитым барабанщиком. Рядом валялась сверкающая медная «тарелка», а в руке солдата еще подрагивала войлочная барабанная колотушка, будто силился он еще раз ударить в свой инструмент. Но вот рука с зажатой в ней колотушкой замерла совсем, а по виску барабанщика потекла тонкая струйка крови, темнея и сгущаясь около усов. Нет, не греметь больше твоему барабану, безвестный русский солдат!

За первым залпом последовал второй, третий. Крики отчаяния и стоны раненых покрыли плац. Солдаты бросились во все стороны. На площади остались груды трупов, множество раненых и небольшие группы санитаров. Санитары работали с полным напряжением, но не могли оказать помощь всем нуждающимся. Короткими перебежками спешили к ним солдаты, чтобы вынести раненых, оказать первую помощь и укрыть в каменных зданиях.

Несмотря на решение отрядного комитета — не отвечать на огонь огнем, куртинцы не выдержали. Когда каратели открыли массовый ружейно-пулеметный огонь, в их сторону тоже полетели ливни пулеметных пуль. Четко строчили пулеметы, отбивая попытки карателей взять штурмом лагерь. А те шли пьяные, дикой, озверевшей толпой — знало начальство, что трезвый русский человек не пойдет убивать своих же братьев солдат.