Крысиная башня - Павел Дартс

Еще одной защитой машины было то, что бензобак был на замке, да Толик что-то снимал в моторе. И уж на крайний случай, в виде психологического воздействия, не лишнего, впрочем, на приборный щиток он клал картонку с лаконичной надписью: «Тронь машину — и тебе отстрелят яйца». Пока никто не трогал.

Наконец гоблинов пинками удалось поставить на ноги и гуськом погнать по проспекту, держась поближе к стене дома, к входу в магазин под Башней. Там, осмотрев дверь и не обнаружив по контролькам следов вторжения, батя отомкнул замок, и мы просочились в магазин. Гоблинов положили лицом в пол, пока батя открывал холодильник, маскирующий вход в подъезд, сигнализировал наверх что идут свои и отключал подачу питания на мину. Отключил, повертел головой, сказал:

— Есть у меня еще тут задумки… С потолком связанные. Так что гоблины эти во-время, фронт работ им обеспечим…

Пока он копался, Толик сделал попытку притиснуть Элеонору, все с шуточками и прибауточками; но та вдруг довольно строптиво высвободилась, отошла в сторонку, и я слышал, как она тихонько спросила Толяна:

— Толик… А того хулигана рубить обязательно надо было?…

На что Толик, потерев пальцем переносицу, ответил ей вполне отчетливо:

— Детка, поверь, это было НЕОБХОДИМО! Их нужно было, во-первых быстро, по горячим следам, допросить, — то, что называется «экстренное потрошение»; во-вторых их надо было запугать, чтоб не вздумали ерепениться. В-третьих, это совсем не «хулиганы», как ты выразилась — они сюда не пописать в подъезд зашли, они нас убивать зашли. И заметь, я кромсал только того, кто и без того был уже не жилец; а этих… работничков, я и пальцем больше не тронул — только сплошное психологическое давление!

Хорошо «психологическое давление» — я, когда еще шли от машины, заметил что у всех троих гоблинов штаны реально мокрые. Обоссались со страху, шакалы; причем еще, видать, до погрузки в машину, от ожидания своей очереди быть порубленными в шаурму.

— Так что не бери плохого в свою рыжую головку, — все, что надо в нее брать, я тебе сам дам, гы-гы… Ну-ну, не дуйся, Рыжая, я пошутил. Ну, не дуйся; иди ко мне, актрисуля…

Много ли телке надо — Элеонора тут же начала оттаивать. Да я и сам не видел уже ничего особенного в том, что Толик сделал с прибитым гоблином. Впрочем… Что-то, какой-то червячок в душе все же вертелся. Все-то Толик делает правильно, все верно; но как-то так механистично, так жестоко, что от этой «правильности» так и тащит могильным холодом…

Тут батя позвал нас уже с той стороны стены подавать сумки, и я отвлекся от мыслей. После сумок пинками загнали в дыру гоблинов, влезли сами, батя опять привел в действие «системы защиты».

Гоблинов погнали на шестой этаж, втолкнули в ванную, Толик закрыл и подпер дверь, пообещав «незабываемые впечатления» тому, кто попытается выйти.

— Кого это вы привели? — с тревогой спрашивала стоящая в открытой двери мама. Гоблины, понукаемые Толиком и сопровождаемые мной, спотыкаясь протопали мимо нее.

— Это хулиганы, бандиты, эти… гопники! — пояснила ей Элеонора, — Они нас убить хотели! А меня… Тоже убить… Мы их в плен взяли!

— Я просто себе места не нахожу, когда они на свои вылазки уходят! — поведала ей мама, — Теперь вот эти пленные…

— Так поедемте следующий раз с нами! — простодушно предложила Элеонора.

— Я? На это? На разбой??… Нет! — и мама скрылась в квартире, откуда уже донеслось, — Зови их кушать минут через двадцать.

За обедом определились, где и как содержать пленных. Кстати, слово «пленные» никому не нравилось, и батя предложил определиться с новым термином. Дискутировались «рабы», «быдло» (предложил Толик), «пахари», «сотрудники» (предложила мама, что с хохотом срузу было отвергнуто), «скот», но остановились на моем — «пеоны», — трудяги из моей любимой игры «Варкрафт».

Батя сказал, что организует сейчас им цепи — мы давно еще зашопили целых несколько мотков блестящих цепей разного размера в одном из хозяйственных киосков на стройрынке.

Пока после обеда батя с моими комментариями рассказывал маме о произошедшем, а Толик сонно кемарил в кресле, Элеонора разложила на журнальном столике свои фенечки, собранные в оприходованных нами квартирах: какие-то колечки, бусики, сережечки и браслетики… Все блескучее; и не больно-то, судя по всему, дорогое; но она тут же все это разложила в ряд, потом стала перекладывать с места на место, примерять и рассматривать. Это, я смотрю, женское, — даже мама, внимательно слушая нас на кухне, нет-нет да бросала взгляд в гостиную, на Элеонорины манипуляции с блестяшками. Тут она мне кое-кого и напомнила.

— Толян! — говорю.

— А? — он открыл глаза, — Пошли, что ли?

— Не. Слыш что. Надо Элеоноре тоже кличку придумать. Как мне.

— Ты ж сам захотел?

— А то! Вот и ей дадим.

— Погоняло? Давай. А какое?

— А вот взгляни на нее, — кого напоминает?

Толик всмотрелся в Элеонорины занятия, ухмыльнулся.

— Да черт знает. Ты что видишь?

— Да белка! Глянь! Натуральная Белка — с орешками!

— «А орешки не простые, все скорлупки золотые!» — процитировал кого-то прислушивавшийся к нашему диалогу батя.

— Гы. В натуре.

Раскрасневшаяся после обеда Элеонора, перебирающая блестящие безделушки, действительно больше всего напоминала белку, — аккуратную такую, модную рыжую белочку в камуфляжных штаниках, ценящую «замодняк» и всякие цацки.

— Белка! — окликнул ее Толик!

— А?… — она подняла голову на окрик.

— О, гляди, отзвывается!! — заржал Толик, — Будет у тебя теперь погоняло «Белка», на пару с Крысом.

Мама сморщилась неодобрительно, но ничего не сказала; батя добавил:

— Мелкий зверинец у нас тут образовывается…

Гоблины, действительно, здорово пригодились нам в хозяйстве. Самые тупые и тяжелые работы мы возложили на них, — в основном, как и предполагал Толик, долбить стены и потолки. Если где-то на том свете и был задуман ад для подонков, — то это было первое к нему приближение.

День их строился так: после нашего завтрака Толик, батя, или я поднимались на шестой этаж, в квартиру, в которой раньше жил тот буржуй, что наябедничал на нас в Администрацию, что стало причиной неприятного визита господина Орлова с автоматчиками. Теперь его хорошо и дорого обставленная квартира была вся разорена, Толик с особым цинизмом побил там аж всю посуду и стеклянные дверцы в шкафах, — просто так, однажды, под настроение.

Гоблинам мы дали имена Равшан, Джамшут и Ибрагим; чтобы, как выразился батя, ознаменовать для них совсем новый этап в их никчемной жизни, — от Николая — к Бруцеллезу, и далее, — к Ибрагиму. За попытку не отвечать на обращение по новому имени Толик их так отделал, что ни о каких больше «демонстрациях несогласия» уже и речь не шла. Спали они в хозяйской спальне, все втроем на большой буржуйской кровати, укрываясь все вместе большим одеялом, что стало особенно актуально, когда стали наступать холода. Толик же не преминул отметить им нашу заботу об их комфорте и удобстве: