Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Одетый в нескладный и большой, не по росту полушубок, Пущин, стоя со Сморчковым возле его машины, торопливо записывал обязательства шофера: в полной сохранности и в срок доставить полученный груз до места на новой трассе. Сморчкову, первому из шоферов, выпал жребий промчаться на машине по тайге, утром еще не проходимой.

Дней через пять строителям уже казалось, что они давно живут на острове. Каждый прожитый час вмещал столько впечатлений и требовал от них таких физических и умственных усилий, что следовало бы считать сутки за неделю. Как и на материке, на участке почти всегда было светло, ночь вступала в свои права на короткое время, пока усталые люди спали, набираясь сил.

Громом взрывов, начатых на третий же день, гулом встревоженной тайги, рокотом моторов строители нефтепровода возвестили о себе всему острову, и к ним стали часто являться гости. Прилетели из Кончелана нефтяники, и почти тотчас на проливе снизился самолет, который привез из Новинска представителей рабочих нефтеперегонного завода. Обе делегации передали письма от своих коллективов с предложением строителям вступить с ними в соревнование в честь годовщины доблестной Красной Армии. Вслед за ними наведались рыбаки и привезли мороженую навагу. С группой пограничников прискакал на лошадях лейтенант Батурин. В разговоре с ним Алексей узнал, что Батурин — сын старого мастера, «короля вагранки», с которым инженеру привелось познакомиться на заводе Терехова.

— На той неделе прислал мне старик письмо, — сказал пограничник. — Радостью со мной поделился. Дудин и Писарев приезжали к ним на завод вручать переходящее Красное Знамя Государственного Комитета Обороны.

В одну из ночей на площадку из тайги вышел на широких и коротких охотничьих лыжах геолог Хмара с мешком за спиной и карабином на шее. Он спросил Ковшова, и его привели в новую, надежную, утепленную по указанию Тополева палатку — в ней Беридзе, Кузьма Кузьмич, Ковшов и Таня жили вместе.

Инженеры сидели за столом и дружно чаевали. В их небольшой палатке было тепло и светло. Пол был застлан оленьими и медвежьими шкурами.

Таня рассказывала, как она вместе с водолазами обследовала на дне пролива, на самом глубоком месте, затонувший военный корабль. Смелов сказал, что он у них на учете и со временем будет поднят.

— Наверное, корабль этот — жертва японской войны,— предположил Тополев. — Доживу ли я до дня возмездия за гибель «Варяга», за Порт-Артур? У меня два брата погибли там.

— Вы проживете сто лет, а будет мало — продлим вашу жизнь еще лет на сто, — пошутил Алексей.

Что-то похожее на зависть шевельнулось в груди у Хмары при виде этой дружной семьи.

Он снял шапку и шагнул к столу. Таня первая узнала его и не сдержала возгласа удивления.

— Не пугайся, Татьяна свет Петровна, мирного гостя,— сказал Хмара добродушно, протягивая ей руку.

— И не думала пугаться. Просто ваше появление очень неожиданно, — ответила Таня, подчеркивая обращение на «вы» и холодно отвечая на его рукопожатие.

Украдкой она взглянула на Беридзе. Тот не сводил насторожившихся глаз с гостя. От него не укрылось волнение Тани, и он безошибочно понял: с этим человеком ее связывает не просто знакомство.

Хмара обошел всех, говоря любезности, и сел рядом с Алексеем. Ковшову, который не очень обрадовался гостю, пришлось принять на себя роль радушного хозяина.

— Вот и встретились, — ласково поглядывал на него Хмара, доставая из мешка вино. — Помните вечер в Рубежанске? Я из-за вас, можно сказать, и пер по тайге десять километров. Взрывы грохочут по всему острову. Интересно, думаю, взглянуть, что там происходит.

Тополев в упор смотрел на Хмару и недружелюбно шевелил усами. Он раза два встречался с Хмарой у Грубского, и теперь его приход испортил ему благодушное настроение.

— Что вы на меня так сердито смотрите, Кузьма Кузьмич? — спросил Хмара, улыбаясь. — У вас дружба врозь пошла с бывшим патроном, но я тут не при чем. Смените уж гнев на милость.

— Признаться, удивило меня ваше появление. Неужели ради прогулки предприняли столь утомительное путешествие по тайге? — недоверчиво спросил старик и отвернулся от улыбающегося гостя.

— Представьте себе, пришел без всякого дела, только посмотреть на знаменитых строителей нефтепровода. Слава о вас разнеслась повсюду. Нивхи бредят вами...

Беридзе отказался от вина, предложенного Хмарой, встал и отошел к своему рабочему столику, зажег лампочку над ним и углубился в свои записи. Но внимание его по-прежнему было приковано к пришельцу. Георгий Давыдович вспомнил, что говорил о Хмаре Алексей. В свое время он не придал значения словам Алексея о том, что геолог знаком с Таней. Увидев же теперь их вместе, Беризде ощутил, как вдруг возникло в нем жгучее чувство, какого он не знал раньше.

«Да неужели я заболел этой пресловутой ревностью?» — спрашивал он себя.

Георгий Давыдович ушел от стола, чтобы не нагрубить гостю и не видеть пристального взгляда Тани, обращенного на Хмару.

Васильченко недружелюбно разглядывала гостя. Три года назад она встретилась с Хмарой у Родионовых. Вскоре она решила, что любит его. Все оборвалось в один из вечеров: он оттолкнул ее своим цинизмом. Разве любовью было то, что предложил он ей? Доверчивая до этого, она вдруг сразу перестала ему верить и нашла в себе силы бесповоротно порвать с ним.

Сейчас Таня не могла понять, почему печалилась она, расставаясь с Хмарой тогда, — ничто не привлекало ее больше в нем. Ей было неинтересно слушать живой и остроумный рассказ Хмары о том, как он живет в тайге, ищет олово. Хмара испортил им ночной чай. Так приятно было сидеть напротив Беридзе! Она заметила, как помрачнел Георгий Давыдович. Захотелось подойти к нему, но она не решалась. Потом Таня повторила про себя свое излюбленное правило: «Надо быть прямой и отшвыривать с дороги все мешающие условности». С этой мыслью Таня и подошла к Беридзе. Он выжидающе поднял на нее глаза.

— Я не хочу, чтобы на меня падала тень этого человека, — сказала она тихо. — Не скрою от вас: мы чуть не стали когда-то близкими друг другу. Вернее, я считала, что могу полюбить его. Я вовремя поняла свою ошибку.

Ей было нелегко высказать это, кровь залила ее лицо. Он ничего не ответил, подавленный уже и тем, что Хмара вообще имел к Тане какое-то отношение. Девушка постояла и пошла к себе — за перегородкой у нее был отдельный угол.

Хмара с кривой насмешкой наблюдал за ними, потом спросил у Алексея:

— Жених и невеста, а?

— Уж не задевает ли вас это? — спросил Алексей.

— Я чувствую себя ограбленным, когда вижу красивую женщину с другим, — пошутил Хмара и добавил уже другим тоном, неохотно, как говорят о чем-то не состоявшемся: — В свое время мы с Таней приятно провели несколько вечеров.

Беридзе, до которого доходило кое-что из разговора, подозвал Алексея и мрачно попросил:

— Сделай одолжение, уведи его отсюда. Предупреждаю, могут быть неприятности, Я не способен дышать с ним одним воздухом и слушать его излияния.

Угостив гостя чаем и отведав его вина, Алексей увел Хмару на ночлег. Место нашлось у Некрасова.

Ковшов вышел на улицу, побрел по площадке. Лунный свет серебряными струями падал в тайгу, придавая обледенелым деревьям с оголенными ветвями мертвенную бледность. Ночные шорохи неслись из леса. Алексей прислушивался. Инстинктивная тревога овладела им. Прошла неподалеку группа людей, он окликнул их.

— Свои, товарищ Ковшов. Сами ходим, присматриваем, нет ли чужих, — ответил из темноты голос Силина.

Алексей с удовлетворением убедился: сторожевая охрана стояла на местах. Но тревога все же не проходила. Утром приезжал с того берега Филимонов и передал: в конец трубопровода, выходящий из пролива, кто-то пытался загнать деревянные пробки; злоумышленников, видно, вспугнули, они побросали все, не успев сделать свое темное дело. Почти одновременно была обнаружена пропажа из мастерской чертежей насосной установки.

— Я сообщил об этом куда надо, но и вы здесь глядите в оба, — предупреждал Филимонов.

«Кто эти презренные?» — думал Алексей с жгучей ненавистью. Наполовину построенный переход через пролив был кровным детищем Алексея — он приходил в ярость при мысли, что этому детищу грозят опасности. «Что Хмара здесь околачивается, что ему надо?» — вдруг спросил себя Ковшов. Не в чем было упрекнуть геолога, он не вызывал прямых подозрений, и все же Алексей понимал: его тревоги вызваны не одним сообщением Филимонова, но и приходом непрошенного гостя.

Алексей прошел к берегу — издали виднелась дорога через пролив — цепочка огней, рассекающая мглу, оттуда доносился неясный шум движения, не прекращавшегося и ночью.

Мысли Алексея вернулись к тому, что волновало его уже второй день. Ему переслали из Новинска письмо брата — потемневший за долгую дорогу фронтовой треугольник. Незадолго до этого он получил сообщение, что Митя был легко ранен, лежит в госпитале и скоро вернется в часть. Брат из госпиталя не писал, видно, не хотел тревожить, а это свое письмо отправил гораздо раньше, еще в дни боев за Москву, пришло же оно только теперь.