Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг

Несомненно, в первый раз в жизни он почувствовал себя таким несчастным, замерзшим, усталым и потерянным. Он не мог догадаться, почему так грубо вел себя с ним бармен и почему так грубо обошлась с ним его любовница, которая когда-то умоляла его на коленях и слезами орошала его брюки. Он слишком долго плыл, он слишком долго был в воде, и оттого саднило нос и горло. Все, что ему необходимо, — это выпить, и друга рядом, и чистую сухую одежду. Но вместо того чтобы прямо через дорогу направиться к своему дому, он побрел к бассейну Гилмартинов. Здесь, в первый раз в жизни, он не нырнул, а сполз по ступенькам в ледяную воду и поплыл неловко на боку — так он когда-то начинал учиться плавать. Пошатываясь от усталости, он достиг бассейна Клайдов и, шлепая одной рукой, плыл, другой хватаясь за бортик. Он вскарабкался по лестнице и подумал, хватит ли у него сил добраться домой. Он сделал, что задумал, он проплыл всю округу, но изнеможение притупило его ум и чувства, так что победа казалась сомнительной. Ссутулившись, хватаясь за столбики у ворот, он поднимался по дороге к своему собственному дому.

Света не было. Неужели настолько поздно, что все они уже в постели? Или Люсинда осталась ужинать у Уэстерхейзи? А может, и дочери с ней или уехали куда-нибудь ещё? Неужели нарушили свой обычай по воскресеньям оставаться дома и приняли одно из приглашений? Он попытался открыть ворота гаража и посмотреть, какие из машин на месте, но ворота были заперты, а на руках остались ржавые следы от ручек.

Подходя к дому, он заметил, что гроза сорвала с крыши водосточный желоб. Он свисал над входной дверью, как сломанная спица зонтика, но это можно будет утром поправить. Дом был заперт, и он подумал, что эта дура кухарка или эта дура служанка, должно быть, заперли все двери, пока не вспомнил, что уже давно у них нет ни кухарки, ни служанки. Он закричал, стал колотить в дверь, пытаясь открыть её плечом, и вдруг увидел, заглянув в окно, что дом совершенно пуст.

ГЕНРИ КАТТНЕР

ЖИЛИЩНАЯ ПРОБЛЕМА

Жаклин утверждала, что там — канарейка, а мне казалось куда более вероятным, что в клетке, накрытой куском материи, живут попугайчики. Не может же одна канарейка так шуметь. И потом, мне нравилось думать, что наш мрачный мистер Хенчард держит парочку влюбленных попугайчиков — это так не вязалось с его обликом. Но кто бы там ни жил в клетке, стоящей у окна, наш квартирант старательно прятал его — или их — от посторонних глаз. Нам оставалось только догадываться по звукам.

А в них не так-то легко было разобраться. Из-под кретоновой накидки доносилось шуршание, шарканье, иногда негромкие непонятные щелчки, а раза два короткие удары, от которых сотрясалась подставка из красного дерева. Мистер Хенчард, видимо, догадался, что нас разбирает любопытство. Но когда Джеки заметила, что, должно быть, очень приятно держать дома птичек, он только буркнул в ответ:

— Чушь! Оставьте клетку в покое, ясно?

Нас это, честно говоря, здорово разозлило. Мы вообще не суемся в чужие дела, а после такой отповеди холодно отказывались даже смотреть в сторону кретоновой накидки. Кроме того, нам бы не хотелось потерять мистера Хенчарда. С жильцами в то время было на редкость трудно. Наш домик стоял у прибрежного шоссе, по соседству с десятком-другим таких же, да были ещё поблизости продуктовый магазин, винная лавка, почта и ресторанчик Терри. Вот вам и весь городок. По утрам мы с Джеки тратили целый час, чтобы добраться на автобусе до своего завода.

Домой возвращались совершенно измотанные. Нанять прислугу было почти невозможно — на военных заводах платили куда лучше, — так что чисткой и уборкой мы занимались сами. Что же касается кормежки, мы были у Терри самыми надежными клиентами.

Получали мы довольно много, но приходилось расплачиваться с довоенными долгами, а на это зарплаты не хватало. Поэтому-то мы и сдали комнату мистеру Хенчарду. В таком глухом месте, где и автобусы почти не ходят, да ещё при обязательном на побережье затемнении, заполучить жильца было совсем не просто. Мистер Хенчард подходил нам по всем статьям. С таким пожилым человеком, решили мы, особых хлопот не будет.

В один прекрасный день он явился к нам и заплатил аванс; потом привез свои вещи — большой саквояж и квадратную матерчатую сумку с кожаными ручками. Он был крепкий ещё старичок с коротким жестким ежиком седых волос и лицом, как у Карабаса-Барабаса, только слегка подобрее. Скандалил он редко, зато ворчал не переставая. Мне казалось, что он почти всю жизнь провел в меблированных комнатах, ни во что не вмешивался и непрерывно курил сигареты, вставляя их в свой длинный черный мундштук. Но он был не из тех одиноких старичков, которых всегда хочется пожалеть, ничего подобного! Денег у него хватало, и он вполне мог о себе позаботиться. Нам он сразу понравился. Однажды, расчувствовавшись, я даже назвал его «папашей», но слышали бы вы, как он мне на это ответил.

Бывают люди везучие от рожденья. Мистер Хенчард был как раз из таких. Он то и дело подбирал на улице оброненные деньги. Когда мы играли в домино или покер, он делал ходы почти не раздумывая и всегда выигрывал. Он не жульничал, ему просто везло.

Помню, как-то раз мы спускались по длинной деревянной лестнице, которая ведет с вершины утеса к пляжу. Мистер Хенчард пнул носком ботинка здоровенный камень, лежавший на ступеньке. Камень покатился вниз и вдруг проломил одну из досок. Она оказалась совсем гнилой. Было ясно, что, если бы мистер Хенчард, который шел первым, наступил на неё, обрушилась бы вся лестница.

В другой раз я ехал с ним в автобусе. Только мы сели, неожиданно заглох мотор. Водитель отъехал к обочине. И в ту же секунду у машины, которая мчалась навстречу по шоссе, отлетело колесо, и её занесло в кювет. Если бы мы вовремя не остановились, было бы лобовое столкновение. А так никто не пострадал.

Мистер Хенчард не казался одиноким. Днем он, полагаю, куда-нибудь выходил, а по вечерам в основном сидел у окна в своей комнате. Мы, конечно, стучали, когда приходили убирать, и иногда он говорил: «Подождите». Из-за двери доносилась торопливая возня и шуршание кретона, который набрасывали на клетку. Мы пытались отгадать, что там за птичка, и прикидывали, может ли она быть фениксом. Она никогда не пела. Она издавала