Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

— Ну, если так, то, как говорится, путникам быть в пути!

Лошади были готовы. Мы переправились через реку, и по дороге, извивавшейся широкой светлой лентой по дну узкого и мрачного ущелья, добрались до села, лежащего в широком распадке. Было уже темно, сгущавшиеся сумерки обогнали нас. Мне эти места показались дикими и заброшенными.

Мы подъехали к недавно построенному дому и спешились. Он еще не был отделан, но выглядел добротно. Первым, кого мы увидели, был отец Горхмаза — Рамазан, убеленный сединами аксакал. Ему, как оказалось, уже было более ста лет, но держался он бодро, из-под черных мохнатых бровей на меня глянули веселые глаза. Он принял самое живое участие в нашем разговоре во время ужина, который был приготовлен женой Горхмаза, так и не появившейся за столом.

Горхмаз рассказывал мне, что живущих в здешних местах людей называют или гаджисамлинскими или магавызскими курдами. Сказал, что самой зажиточной частью всегда была здесь Пусьянская волость, а самыми отсталыми считаются Готурлинская и Кельбаджарская. А Рамазан-киши перебивал его воспоминаниями о своем прошлом.

— Слушай, отец, давай гостя попросим о себе рассказать!

Но старик не унимался. И тогда Горхмаз, чтобы отвлечь отца от надоевшей темы, попросил:

— Лучше расскажи нашему гостю что-нибудь о Гачахе Наби и его славной подруге Хаджар!

— Про самого Наби из деревни Моллу рассказать или его словами спеть? — спросил он меня, задумчиво улыбаясь, и провел пальцем по черным усам.

— Тебе виднее, отец, рассказывай, как хочешь и о чем хочешь!

Рамазан-киши немного помолчал, откашлялся и запел негромким голосом песню о подвигах Гачаха Наби. Я много раз слышал это сказание, которое известно каждому из нас с детства, но старик пел так, словно исполнялась песня впервые и мы ее не знали.

Лихо закручены усы у Гачаха Наби,

Пулями изрешечена папаха Гачаха Наби…

Я с удовольствием бы слушал пение старика всю ночь, но Горхмаз напомнил, что завтра надо пораньше встать и не мешало бы мне отдохнуть. Старик все же допел песню, и мы улеглись спать.

Шестого ноября с самого утра зарядил дождь. Но, несмотря на непогоду, Горхмаз по дороге в Мурадханлы завез меня на местное кладбище, чтобы я посмотрел мавзолей знаменитого ашуга Сары, чьи песни знают и любят в этих местах. К сожалению, мавзолей обветшал, за ним никто не присматривал, и он стал прибежищем летучих мышей. Наши голоса отдавались гулким эхом под сводами.

Дождь моросил всю дорогу. Горхмаз сказал, что вечером, когда мы вернемся домой, он попросит отца спеть для меня песни ашуга Сары.

— Стоит заговорить со стариком об ашуге, как его уже не остановить! Рассказов его хватит не на одну книгу!

В Мурадханлы готовились к вечернему собранию. Кроме заранее написанного доклада мне хотелось сказать людям о том, что я увидел в их волости: о разрушенных мостах на дорогах, о грязи на улицах Мурадханлы, о том, что плохо работал телефон, об отсталых обычаях, с которыми следует бороться.

Горхмаз Гюлюбуртлу руководил работами в здании, где должно было состояться собрание: развешивали лозунги и флаги, готовили место для президиума. К середине дня распогодилось, выглянуло солнце. Красные флаги реяли на ветру.

Люди пришли нарядные, торжественные. Я говорил долго, и мне показалось, что доклад мой удался. После торжественной части выступили зурначи, а люди танцевали и пели.

И седьмого ноября, когда жители вышли на улицы Мурадханлы, их встретило яркое солнце. Это была необычная демонстрация: один гарцевал на коне, другой нес на плечах ребенка, кто пел, кто плясал. Стройной колонной шли школьники, среди них я увидел и тех молодых учителей, которые приезжали на курсы в Шушу прошлым летом.

Все остановились напротив здания исполкома, начался митинг. А после митинга мы собрали молодежь и предложили провести состязания в чтении стихов экспромтом. Ребята с радостью ухватились за наше предложение. Но довольно скоро на лицо председателя набежала тень, он хмурился: в экспромтах было много намеков на промахи в работе исполкома.

Мне не хотелось обижать гостеприимного хозяина, и я сказал:

— Давайте пожелаем, чтобы к следующей годовщине Октябрьской революции наш председатель добился успехов — чтобы все мосты, разрушенные половодьями и селями, отстроили заново! Тогда людям не придется пробираться объездными путями по размытым дорогам. И еще пожелаем, чтобы на улицах Мурадханлы было чисто!

Все зааплодировали. Горхмаз пригласил аксакалов к праздничному столу. Было приготовлено бесплатное угощение для жителей окрестных сел, прибывших на праздник. На столах даже была водка, но аксакалы поглядывали на бутылки с недовольством и не притрагивались к ним.

Я предложил тост за здоровье председателя. Выпили только молодые. Не пил и сам Горхмаз, и я, конечно, тоже.

Седьмого ноября вечером мы не поехали в Гюлюбурт. На ночлег нас пригласил знакомый Горхмаза, но, как оказалось, он помнил и меня. Это был тот самый пастух, с которым я вместе батрачил у Рафи и его жадной жены. Он сказал, что многие караджаллинцы узнали меня и радуются тому, как сложилась моя судьба.

Наутро следующего дня Горхмаз повел меня в местную школу, где работали как раз те самые выпускники шушинских курсов. Я порадовался успехам школьников, и все мои попытки обнаружить изъяны в их ответах не увенчались успехом. Горхмаз посмеивался в усы:

— Тебе кажется, что ты их сможешь обвести вокруг пальца, как председателя местного исполкома?.. Не трудись, ничего не выйдет, крепкие ребята!

ГОРОД ЛАЧИН

За время моего отсутствия строители подвели под крышу самое большое здание, в которое переселился уездный исполнительный комитет. За этим первым домом был готов и второй — для укома партии.

На открытие из Баку приехали гости. Делегацию гостей возглавлял секретарь Центрального исполнительного комитета Азербайджана (известный писатель) Таги Шахбази.

На встречу мы собрали всех коммунистов и тех, кто активно участвовал в строительстве нового города.

Таги Шахбази спросил, обращаясь к народу:

— Какие будут предложения у товарищей, как назовем новый город?

Все заулыбались, заговорили друг с другом, некоторые что-то выкрикивали с места.

— А как называется гора, склоны которой украсят новые дома?

— Лачин.

— А что, если и город мы так и назовем? Когда я слышу название «Лачин», я тут же вспоминаю, гордых птиц, которые живут в этих краях. Пусть и название вашего города вызывает у людей в памяти белого сокола, гнездящегося на недоступных горных вершинах. Разрешите мне пойти с ходатайством в Президиум АзЦИКа о том, чтобы новая столица Курдистанского уезда называлась Лачином! — Он обратился к старейшему коммунисту — председателю уездного исполкома Кара Ильясову: — Как