Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В машине, самоуспокоившийся движок облегченно рычал на средних оборотах, муфта на редукторе вращалась, но гребной вал застыл намертво. «Приплыли, — проворчал все понявший Миронов. — Хуже некуда: шпонка на гребном валу провернулась. Своими силами не устранить». И со спокойным видом поднялся в рубку, чтобы задать Романову ехидный вопрос: «Ты в бога веришь?» — «В Нептуна верю», — уклонился от прямого ответа Романов. «Нептун» — был его подвесной лодочный мотор, достоинствам которого Володька почти поклонялся. «Значит, ему и молись, — предложил Миронов. — Проси, чтобы нас вместе с катером навеки в кусты не занесло. Оттуда нам ни самим не выскрестись и искать нас никто не станет — некому».
Романов оценил обстановку и загрустил, осознав всю правоту капитана. Слева в Иртыш влилась на редкость полноводная в этом году Конда. Да и сам Иртыш в нынешнюю навигацию по части воды не подкачал — разлился как никогда, затопив не только прибрежные пески но и всю пойму, из которой густо торчали высокие таловые кусты, осины и тополя. Меж ними свободно струились течения, способные занести обездвиженный катер в неведомые дебри, да там и оставить обсыхать, когда вода схлынет. Такое не раз случалось с мелкими посудинами. Спасение от этого якорь, но капитан решил с ним повременить — авось, вынесет на стремнину. Впереди виднеется пристань Тюли, она же Выкатное, она же Три Конды. А там может кто и на буксир прихватить согласится — до Самарово рукой подать, километров шестьдесят, не более. «Господи — пронеси через мели, донеси до пристани», — неслышно взмолился Романов и был услышан, может, Саваофом, а может, и Нептуном.
Видимо есть на свете справедливость и высший разум, не давшие безвременно погибнуть двоим романтикам. Легонький ветерок подхватил суденышко с красным крестом на флаге и понес его через весь трехкилометровый плес наискосок, мимо зарослей и стоящих на рейде кораблей, наперерез течению, чтобы прибить катер прямехонько к просмоленному борту дебаркадера пассажирской пристани «Тюли». Осталось только пришвартоваться. Что Колонтаец с Романовым поспешно и сделали.
- Выходит, бог есть! — заявил Колонтаец Романову.
- Конечно есть, и бог здесь я! — медно откликнулось над головой. Худая личность в синей спецовке и выгоревшей фуражке младшего комсостава речфлота направила на прибывших раструб мегафона: «К причалу швартоваться нельзя, здесь метеоры причаливают. Отваливайте!
- Легко сказать — отваливайте. А как это сделать на аварийном судне? Пришлось вступать в переговоры: «А вы здесь кто такой будете?» — «Начальник пристани Трушин», — последовал ответ. Если начальник — значит власть. Хотя и непонятно — чего начальник. Это когда-то давно на пристани «Тюли» была бункеровочная база с запасом дров и угля для пароходов. Теперь ни дров, ни угля, ни самих пароходов не осталось. Один пассажирский дебаркадер качается на мутной волне, одинокий и сиротливый. Вечно закрытая касса, заколоченный досками зал ожидания, пустующий склад багажа, каюта начальника пристани — вот и все хозяйство. А сам начальник единолично несет круглосуточную вахту и за себя и за сокращенного по ненадобности матроса. На надстройке дебаркадера пришпилена черная классная доска, по которой мелом накарябано расписание прибытия и отбытия рейсового Метеора линии Тобольск-Ханты-Мансийск. Из расписания Владимир сразу уяснил, что на сегодня никаких судов на пристань уже не ожидается. Следовательно, отваливать можно и не торопиться, а попробовать как-нибудь разрешить ситуацию. На это обстоятельство, он, используя все свое адвокатское красноречие, попытался было обратить внимание начальника пристани. Но не тут то было. Тот стоял на своем: «Не положено, отваливайте, отдавайте концы», — и так далее. Прояснилось одно — начальник был не то, чтобы пьян, но абсолютно не трезв. А значит, с ним можно было найти общий язык. Для достижения контакта, Колонтаец добыл последнюю бутылку из неприкосновенного запаса, рискнув пожертвовать своим здоровьем во имя общей цели. Романов же облачился в приобретенную на Тобольском рынке довоенную форменную фуражку капитана Рыбфлота, с роскошной кокардой в виде красного вымпела в окружении золотой «капусты», сунул в зубы явно пиратскую трубку, нацепил темные очки, повесил поверх тельняшки здоровенный охотничий нож, и уж затем спустил с борта и приготовил моторку, чтобы на ней добраться до стоящих в отдалении на рейде судов и попросить о буксировке своего катера до Самарово. Наверное, Володька считал, что в этом своем наряде он будет особенно неотразим и не получит отказа.
Из-за затянувшегося на все лето половодья, колхозные буренки оказались без кормов и для их спасения окрисполком мобилизовал все наличные плавсредства на заготовку веточного корма — таловых веников. Делалось это так: мелкосидящий катер затаскивал плоскодонную баржонку в гущу торчащих из воды таловых кустов, привлеченные рубщики рубили стволы не сходя с барж, а вязчики отламывали с них ветки, вязали веники и складывали для последующей сушки на зиму. Команды катеров в это время скучали от безделья. К ним и направил моторку Романов.
Колонтаец с Трушиным удобно расположились в каюте начальника. Запах портянок и вяленой рыбы, не первой свежести постель, покрытый масляной краской казенный стол, пара увесистых табуреток, бачок с водой — вот, пожалуй, и все. «Небогато живешь», — посочувствовал Колонтаец, чтобы начать разговор. «Куда уж лучше — все так живут, — не понял иронии Трушин. — Я всегда так жил — все на себе». — «Ну уж и всегда», — не поверил Миронов, наполняя стаканы. «Сколько себя помню», — подтвердил Трушин. «Из-за нее, родимой?» — показал на бутылку Колонтаец. «Да нет, она здесь не виновата. Негде и некогда мне было ей увлекаться. Да и взять было неоткуда. Так что сейчас наверстываю», — вздохнул Трушин, выпил стакан до дна и обтер губы рукавом, не желая прикасаться к закуске — вяленой рыбе. Колонтаец догадался, что надо сделать и сбегал на свой катер. Через минуту он вернулся с колбасой, свежими огурцами и белым хлебом. На этот раз Трушин от закуски не отказался, с удовольствием посолил огурчик и вкусно захрустел. Однако видно было, что дефицит закуски сделал свое дело, и алкоголь овладевает сознанием шкипера. Он откинулся спиной к стене, прикрыл глаза и запел, как все пьяные, искажая мелодию:
«Видел, друзья, я Дунай голубой, Занесен был туда я солдатской судьбой. Видел отважных советских
