Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Годы основной чистки, которую Алиев проводил в Азербайджане, совпали со временем моей учебы в академии. Друзья-азербайджанцы, приезжая после каникул в Москву, с горящими глазами рассказывали, как Гейдар Алиевич чистит республиканский аппарат. Сначала он взялся за партийных функционеров сверху донизу. Затем прошелся по наиболее коррумпированным «хлебным» местам — от МВД до Министерства местной промышленности. В общей сложности он заменил более двух тысяч партаппаратчиков и высокопоставленных государственных чиновников. Только высших чинов республиканского Министерства внутренних дел и милиции было уволено около четырех сотен.

Для замены прогнивших насквозь стяжателей и взяточников требовались честные люди. Где взять таких в восточной республике, насквозь коррумпированной? Естественно, что Алиев черпал кадры из единственного контингента советских служащих, затронутого в наименьшей степени коррупцией, — из аппарата республиканского КГБ. А на освобождающиеся вакантные места в спецслужбе он сажает еще не успевших прогнить функционеров молодежной организации — комсомола.

В одном из наших обменов мнениями с Юрием Владимировичем он сказал, что даже чекистская жесткость Алиева за четыре года не смогла дать удовлетворительных плодов: уже в 1973 году Гейдару пришлось исключить из партии и отдать под суд за коррупцию двенадцать новых ответственных работников аппарата, которых он в 1969 году поставил на место прежних. Двое из них — Н. А. Ахмедов и С. Н. Брызгалин — были лично рекомендованы Алиевым в высшие партийные органы республики. Вообще-то процент проштрафившихся из общего «алиевского призыва» невелик — менее одного. Но Гейдар Алиевич признался Андропову, что спустя всего четыре года он может дать гарантии относительной чистоты лишь новому аппарату ЦК АзССР и республиканскому КГБ…

Весь остальной Азербайджан Система продолжала крепко держать в объятиях двух своих китов, на которых стояла, — коррупции и лжи. Андропов в первое десятилетие своего «сидения» на Лубянке, то есть до конца 70-х годов, не набрал еще столько силы, чтобы бороться с верхней частью «вертикали коррупции», которая уходила с мест в высшие эшелоны партийной и советской власти в Москве. Единственное, что он мог делать с помощью всей структуры КГБ, — это собирать информацию и совершать партизанские наскоки на коррупцию по ее средней горизонтали — в руководстве национальных республик, где она расцветала махровыми цветами зла. На нижнюю горизонталь — мелких чиновников, партфункционеров, деятелей теневой экономики — даже у столь мощной спецслужбы, какой стал КГБ под водительством Андропова, не хватало кадров, сил и средств. Тем более что Брежнев постоянно брал под защиту не только своих друзей-взяточников, но и вообще всех партаппаратчиков. Комитету госбезопасности было официально запрещено брать в оперативную разработку любых штатных работников партийных комитетов — от районных до высших, равно как и всех номенклатурных лиц. Тем не менее, когда комитетчики начинали расследовать крупнейшие коррупционные дела, нити от которых или, точнее, денежные потоки тянулись вверх, в партийный и государственный аппарат, сыщики и следователи не останавливались, но продолжали работать. Только становились они более осторожными.

Следующим объектом для удара по горизонтали стала соседняя с Азербайджаном, тоже солнечная республика — Грузия. Здесь на вершине пирамиды коррупции также находился первый секретарь партийной организации Мжаванадзе. Жена тогдашнего грузинского коммуниста номер 1, тезка знаменитой в грузинской истории царицы Тамары, очень любила бриллианты, золото и валюту. Она действовала в паре с другой Тамарой — женой второго секретаря ЦК Компартии Грузии Альберта Чуркина. Жен двух партийных вождей их окружение почтительно называло «царицами Тамарами». Именно они вели всю кадровую политику в Грузии, через посредников, бывших членами бюро ЦК Компартии Грузинской ССР, в том числе и председателя Совета министров республики. На своеобразном аукционе они торговали министерскими и другими высокими постами, типа первого секретаря райкома партии. Цены в прейскуранте их аукциона, поскольку число желающих было больше, чем вакансий, начинались от 100 тысяч рублей за должность министра социального обеспечения и 150–300 тысяч рублей за кресло министра торговли или легкой промышленности.

Руководящие «царицы Тамары» получали свой «бакшиш» с аукционов не в рублях, а драгоценными камнями, ювелирными изделиями, золотом и валютой. Кроме того, жена первого секретаря ЦК КПГ и кандидата в члены политбюро ЦК КПСС Мжаванадзе была связана с жуликами и бандитами, поставлявшими ей драгоценности. Нити от нее вели в Москву, к одному из высших государственных чинов Советского Союза — секретарю Президиума Верховного Совета СССР, тоже грузина по национальности, Георгадзе. Секретарь и руководитель аппарата Президиума Верховного Совета СССР, председатель которого официально считался главой Советского государства, был весьма влиятельной персоной. Он хорошо знал, кому в Москве и какого размера нужно давать взятки не только от себя, но и от своего главного земляка в Тбилиси. Но у него не было прочных корней в Москве. Он опирался только на Мжаванадзе, грузинское землячество и взятки, которые щедро раздавал на своей высокой «горизонтали» коррупции. Андропов его быстро снял, и теперь его имя кануло в Лету.

Примерно в то же время Андропов сумел убедить Брежнева снять и Мжаванадзе. Был назначен вместо него министр внутренних дел республики Эдуард Шеварднадзе. Как и в Азербайджане Алиев, новый первый секретарь республиканской парторганизации был генералом спецслужб. Но он, в отличие от Алиева, был не деятелем, а пустым болтуном и конъюнктурщиком. Юрий Владимирович в разговоре со мной сразу после XXV съезда КПСС издевался над изощренным лакейским подхалимажем Шеварднадзе в адрес Брежнева, выраженным им в речи с трибуны партийного форума. «Своей сладкой слюной он переплюнул всех лизоблюдов», — брезгливо поморщился Андропов… Практически Шеварднадзе ничего с коррупцией в своей республике поделать не мог, хотя, может быть, и хотел. Руководителем он был слабым, а в силу этого особенно коварным. При нем в Грузии начал бурно развиваться национализм. Видимо, не без подначки его жены, активной грузинской националистки Наны, в Тбилиси произошли волнения студентов-грузин, требовавших в многонациональной республике установления статуса грузинского языка как единственного государственного.

Одновременно и сам Шеварднадзе тайно поддерживал великогрузинский шовинизм, стремился подавить национальные чувства и языки других народов, живших в своих автономных республиках в границах союзной республики Грузии, — абхазов, аджарцев и южных осетин. В частности, в столице Абхазии Сухуми произошли при его попустительстве массовые беспорядки на почве того, что из столицы Грузии пришли в столицу маленькой Абхазии директивы, предписывающие абхазам вести в средней и высшей школе учебу не на абхазском, а только на грузинском языке. Первыми взбунтовались студенты Сухумского университета. Потребовалось резкое вмешательство Москвы, чтобы занятия в школах и высших учебных заведениях Абхазии продолжались на абхазском языке. Так что война грузин и абхазов началась не в 90-х годах XX века, а на два десятилетия раньше.