Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

Когда в проходе появилась стюардесса с газетами, Федерика взяла одну из них, чтобы просмотреть, хотя и не могла ничего прочитать на испанском. Открыв ее, она взглянула на разворот, чтобы отвлечься от мучительных раздумий о Сэме, и увидела фотографию замороженного тела молодой девушки инка, найденной в перуанских Андах. Она затаила дыхание и в изумлении выпрямилась в кресле.

Повернувшись к соседу по креслу, она спросила, говорит ли тот на английском. Получив положительный ответ, она попросила его перевести ей текст, сопровождавший эту фотографию. Он был рад завязать разговор с красивой попутчицей и начал чтение вслух.

Федерика слушала, прикусив губу. Это оказалась мумия молодой женщины, сохранившаяся в горном холоде и пролежавшая там в течение пятисот лет. На ней было фантастического качества и красоты одеяние, сделанное из шерсти, волосы украшали драгоценные кристаллы, а на голове сохранились остатки плюмажа из белых перьев. Предполагалось, что она была принесена в жертву богам. Когда мужчина вернул ей газету, она стала рассматривать лицо девушки, вспоминая финальные моменты давнишнего рассказа своего отца, пронизанные ужасом смерти, расставания и загубленной любви.

«Она была одета в изысканные узорчатые шерстяные одежды, ее волосы были заплетены в косу и украшены сотней сверкающих кристаллов. К груди она прижимала деревянную шкатулку. На ее голове развевался огромный плюмаж из белых перьев, которые должны были унести ее в иной мир, отпугивая по пути демонов. Ванчуко не мог спасти ее».

После нескольких попыток завязать беседу, мужчина понял, что она не намерена отвечать, и разочарованно вернулся к своей книге. Федерика сидела недвижимо, уставившись в лицо Топакуай так, будто своими глазами увидела воскресение. Все эти годы она верила в легенду, несмотря на голос рассудка, говорившего ей, что это всего лишь миф. Она улыбнулась себе. Кто знает, может, и шкатулка с бабочкой в действительности окажется волшебной.

Сэм встал очень рано, испытывая томившее его душевное беспокойство, и отправился с собаками бродить по скалам. Он уже замечал первые признаки весны в набухших почках, наполнявших лес скрытой вибрацией, распространявшейся по ветвям, будто зеленый дым. Но ничто не могло помочь ему избавиться от охватившего уныния. Он потуже закутался в пальто, но холод шел и откуда-то изнутри, заставляя его тело дрожать. От Федерики не было никаких вестей с того момента, как она уехала неделю назад, и его охватило ужасное предчувствие, что она может уже никогда не вернуться. В конце концов, она сама сказала, что здесь ее ничто не держит. Сила этих слов никак не уменьшалась от той периодичности, с которой он их вспоминал, и продолжала еще больше угнетать его.

До сих пор он так и не придумал, о чем писать. Прошли уже в буквальном смысле годы с тех пор, как он оставил свою работу в Лондоне, чтобы по совету Нуньо использовать свои творческие способности, но его творчество оказалось малопродуктивным. Он пытался пару раз начать роман, но его разум постоянно был занят Федерикой, что привело лишь к появлению мрачных поэм о неразделенной любви и смерти. Ему не оставалось ничего другого, как забросить писательство и углубиться в чтение книг из библиотеки Нуньо. Это было все же лучше, чем отдавать себя на растерзание душевным страданиям.

Прогуливаясь в одиночестве среди скал в робких лучах рассвета, он думал о том, как будет жить, если Федерика не вернется. Нужно будет набраться сил и посмотреть в лицо своему будущему. Он не мог позволить себе бесконечно барахтаться в сожалении к собственной судьбе. В конечном итоге разве не он учил ее в своих посланиях не сдаваться на волю обстоятельств? Он оказался в роли врача, самого не верящего в прописываемые им лекарства. Надо взять себя в руки и начать писать, приобрести собственный коттедж и, возможно, собаку и свинку, и затем понемногу выбираться из состояния добровольной ссылки, в которую он себя загнал.

Путешествие Федерики не казалось бы таким долгим и томительным, если бы не охватившее ее лихорадочное нетерпение, заставлявшее грудь сжиматься от тревоги, а голову болеть в попытках изменить обстоятельства, повлиять на которые она была не в силах. Прежде чем приземлиться, самолет вынужден был кружить над аэропортом Хитроу около двадцати минут. Она чувствовала подкатывающую тошноту, как от беспокойства, так и от бесконечных разворотов воздушного лайнера, а уже в подземке, по пути на вокзал, ее одолевал приступ икоты. Было холодно, и моросил дождь, словом, стояла типичная для Лондона весенняя погода. Сев на поезд, она устроилась в кресле у окна и погрузилась в созерцание монотонных городских пейзажей. На мгновение закрыв глаза, она открыла их только через несколько часов, обнаружив за стеклом хорошо знакомые картины сельской местности Корнуолла.

Глядя на эти зеленеющие поля, она вспоминала свои долгие прогулки с Сэмом и думала о том, что же скажет ему при встрече. Ей оставалось только надеяться, что он уже вернулся из Шотландии, поскольку она понимала, что сойдет с ума от отчаяния, если не застанет его дома. Она стала молча прокручивать в голове их предстоящий разговор. «Сэм, я должна тебе что-то сказать… нет, это слишком грубо… Сэм, я люблю тебя… нет, я не могу это сказать, не могу… Сэм, я поняла, что это были записки от тебя, и вернулась специально… нет, нет, это ужасно… Сэм, я не могу поверить, что мне понадобилось столько времени, чтобы понять, что я люблю тебя… нет, не могу. О Боже, я не способна выражаться в подобной манере. — Она вздохнула. — Я просто не знаю, что собираюсь ему сказать».

Пока поезд утюжил равнины Корнуолла, Федерика наблюдала за коровами, пасшимися на полях, за очаровательными белыми домиками и казавшимися игрушечными фермами и думала о красоте этих мест, которую не портили даже серое небо и непрерывный дождь. Она стала мечтать о жизни в коттедже с Сэмом, возможно, в компании одной или двух собак, но непременно с видом на море, и улыбнулась про себя. Ее не волновало богатство или магазины на Бонд-стрит, а также перспектива лишиться шопинга на всю жизнь. У нее уже раньше все это было: бесчисленное количество сумочек и пар туфель, чтобы понять пустоту, скрывавшуюся за ними. Единственное, к чему она стремилась, это оказаться в объятиях Сэма, а остальное не имело значения.

Когда поезд наконец добрался до ее станции, она швырнула свою сумку на платформу и осталась наедине с моросившим дождем. Вначале она хотела отправиться домой, в коттедж Тоби, но сжигавшее ее нетерпение заставило сесть в такси и поехать прямо в Пиквистл Мэнор. Когда машина свернула на проселок, ее сердце тревожно забилось в предчувствии возможного разочарования, если он еще не приехал. Она поискала глазами его автомобиль, но на обычном месте перед домом его не оказалось. Она вышла из такси и отпустила водителя. Если Сэма не окажется дома, она позвонит Тоби и попросит заехать за ней. Кроме того, будет неплохо повидаться с Ингрид. «Черт побери, — прошептала она, — я просто пытаюсь себя обмануть! Если его нет дома, то я хочу находиться в доме, где он был, сидеть в кабинете Нуньо, где он сидел, чувствовать эхо его присутствия в воздухе и ждать».

Она прошла в холл, опустила сумку на мраморный пол и посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало, пытаясь привести в порядок волосы и похлопыванием пальцев добавить немного краски на свои бледные щеки.

— Сэм, это ты? — крикнула откуда-то сверху Ингрид.

— Ингрид, — охрипшим голосом позвала Феде. — Это я, Федерика.

— Феде, дорогая, — радостно ответила Ингрид, спускаясь вниз по ступеням в длинном, почти до пола, бирюзовом одеянии. — Мы не ожидали, что ты так быстро вернешься.

— Да, я приехала сегодня утром, — ответила она, пытаясь обнаружить какие-либо следы присутствия Сэма.

— Ты, должно быть, устала, бедняжка. Может, желаешь чашку чая или чего-нибудь согревающего? — предложила она и принялась разглядывать Федерику через монокль, увеличивавший ее светло-зеленый глаз, так что тот казался оком игуаны. — Дорогая, ты вся дрожишь. Откровенно говоря, ты вообще не слишком хорошо выглядишь.

— Спасибо, со мной все в порядке, — вяло возразила она. — А Сэм дома? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

— Он с самого утра отправился на прогулку с собаками.

Федерика не смогла сдержать улыбку, внезапно расцветшую на ее лице, как весенняя роза.

— Вы не будете возражать, если я пойду и попробую его разыскать?

— Тебе понадобится пальто или ты рискуешь умереть от холода. Не думаю, что Сэм обрадуется, если ты замерзнешь, — заявила Ингрид, алые губы которой выдавали ее полное удовлетворение тем, что она услышала.

Федерика ощутила, как кровь приливает к ее щекам, покрасневшим от радостного возбуждения. Она последовала за Ингрид в гардеробную и надела предложенные ей теплые ботинки и дубленку.