Избранное - Ласло Немет

С веселым смехом, почти бегом спускались они вниз по улице Альпар. Хозяйка шла в середине, взяв под руку Тери. О том, что у прислуги, может быть, настроение совсем иное, она не думала: дом принадлежал теперь ей, и они должны были веселиться вместе с ней. И они веселились. Хорошее настроение барыни было для них таким же приказом, как, скажем, распоряжение принести лестницу. Доволен ты или недоволен, а лестницу берешь и приносишь. Тери дразнила Лайоша: «Вы хоть видели когда-нибудь кино, Лайош?» Лайош до сих пор в кино так и не был, но на всякий случай сказал: «Я-то? Видел». — «Тогда скажите, где в кино лучшие места?» — спросила барыня. «Да он только знает, где самые плохие, — вставила Тери. — А что, Лайош, Шкрупулек не ходил в кино? Мог бы и вас сводить». «Вас вот пускай сводит этот столяр, от которого клеем воняет, — пробовал отшутиться Лайош. — Вы знаете хоть, что у него жена есть, только он кольцо каждый раз в карман прячет?» — «Ну и пусть, мне он и так нравится». — «Полно вам ссориться, а то вот я вас лбами сейчас стукну! — добродушно прикрикнула на них барыня. — Ты, Тери, по-моему, в Лайоша влюблена: то и дело к нему цепляешься». Такой нелепицы хозяйка, разумеется, не думала, но в лучезарном своем настроении хотела и Лайошу что-нибудь подарить, хотя бы иллюзию. А для Лайоша в самом деле уже одно такое предположение было огромным подарком. Тери ответила сердито: мол, черти болотные в него влюблены; если даже у посторонних могла появиться такая мысль, то дела Лайоша обстоят не так уж плохо.

Вестибюль кино поубавил в нем оптимизма, которым он проникся было во время их марша в темноте. Стены сплошь были в зеркалах, и, куда б он ни повернулся, на него смотрели задранные кверху носы грубых ботинок, вытянувшиеся на коленях штаны, белесая от так и не счищенной извести куртка, а поверх всего — большая кудлатая рыжая голова с недельной щетиной на щеках. Он отошел подальше от нарядных барыни и Тери, которые советовались возле кассы насчет билетов. Тери в красном своем плаще, пожалуй, выглядела даже красивей барыни, которая поверх свитера набросила лишь летнюю накидку. «Что, любуетесь на себя, Лайош?» — подошла к нему с билетами Тери. Они с барыней наблюдали в зеркале напротив, как он созерцал свое отражение. Лайош, понурив голову, двинулся за ними в темный зал. Их вел вперед карманный фонарик, точь-в-точь такой же, с каким осматривал дом барин. Женщины сели позади Лайоша, в следующем ряду. Привыкнув к темноте, Лайош заметил, что три или четыре места рядом с ними пусты. Он догадался — это Тери добилась, чтобы он сидел отдельно. Стараясь не думать об этом, он следил за тем, что происходит на экране. В фильме рассказывалось, как одна бедная девушка зашла в магазин, где продают автомобили, и шутки ради стала прицениваться к машинам. Там ее увидел один богач, влюбился в нее и прислал ей новенький автомобиль. А потом сам, переодевшись, нанялся к ней шофером, и они завели общее дело. Барыня время от времени спрашивала: «Ну как, нравится вам, Лайош?» Лайош кивал: дескать, нравится. Когда богач, переодетый шофером, вместе с девушкой любовался вечерним Будапештом, барыня, нагнувшись вперед, шепнула: «Представьте, Лайош, что это вы и Тери». Лайош вежливо осклабился в темноте, однако на сердце у него было скорее кисло, чем весело. Тери вздыхала временами за спиной: «Ах, какая прелесть, правда же, барыня? Все-таки сразу видно, что этот Тёрж — настоящий аристократ…» И в самом деле, нетрудно было, глядя на шофера, догадаться, что он из аристократов: так изысканно он поднимал глаза к звездному небу. Лайошу куда больше нравилось бы, если бы девица, которую Тери называла Перцель, каталась с настоящим шофером и полюбила бы его, а не барина. Еще лучше, если б сердце ее покорил какой-нибудь владелец механической тележки. Но не о том ли речь в этом фильме, что женщина способна узнать настоящего барина даже в шоферской одежде и что шофера можно полюбить лишь тогда, если он на самом деле барин? Как Лайошу соваться к Тери со своей тележкой или с домиком садовника, если даже в кино учат совсем другому? Понятно, что она рвется в манекенщицы. Глядишь, какой-нибудь богач, вроде вот этого, придет покупать шубу и между делом заметит, какие стройные у нее ноги. Еще, пожалуй, и рассыльным наймется в заведение, чтоб испытать чистоту ее любви. На очередное барынино: «Нравится, Лайош?» — он даже не ответил ничего, только грустно поерзал на своем стуле.

Наконец поднявшаяся публика вынесла их на площадь, в гущу трамвайных звонков и автомобильных клаксонов; обе женщины, барыня и Тери, были просто вне себя от восторга. «Ах, как было чудесно!» — вытерла слезинку в уголке глаз барыня. «Кто бы нам прислал такую чудную машину, а, барыня?» — сладко ежилась Тери, когда они брели уже по улице Бимбо. Насколько быстро мчались они вниз, настолько не спеша, мечтательно шли теперь обратно под редкими, еле видными звездами. «А как вы думаете, барыня, что было бы, если бы шофер этот не был богачом?» — после долгой душевной борьбы высказал Лайош наболевшее. «Если б не был богат? Про таких шоферов, Лайош, фильмов не делают», — с насмешливым сочувствием сказала барыня. «Этот Лайош как спросит что-нибудь — хоть стой, хоть падай», — сказала Тери, досадуя, что ей не дали помечтать всласть.

Дома Лайоша заставили натопить ванную комнату. Барыня хотела, чтобы они, все трое, искупались после переезда. Первой вышла из ванной в купальном халате из толстой ткани она сама, потом выпорхнула Тери. Тери была чудесна после ванны: лицо ее раскраснелось от пара, ноги ступали по новой лестнице, словно розы падали на ступеньки. «Барыня! — крикнула она. — Лайошу горячей воды не осталось». — «Ничего, — сказала хозяйка, — вымоется в твоей». — «А я уже пробку открыла…» К счастью, вода сошла не вся, полванны еще осталось; Лайош разделся в сиянии кафельных плиток. Ему даже дали свежевыглаженную простыню — вытереться после мытья. Он сбросил башмаки, размотал портянки, нарезанные из старой рубахи, снял штаны, пузырившиеся на коленях, белый от извести пиджак, рубаху со скатавшимися, грязными махрами. Голый стоял он на синих и белых плитках. Насколько счастлив был он недавно, раздеваясь до белья, настолько же печально стоял сейчас в непривычной наготе. Осторожно, чтобы не упасть, влез он в скользкую ванну. Там плавала грязная пена, оставшаяся после Тери. Он сел, потом полулег, вода накрыла его до шеи. Зачерпнув в ладонь пены, Лайош поднес ее к лицу, ища в ней запах Тери. Потом поднял ноги на край ванны. Сперва одну, потом вторую. Широкие, разбитые, обмороженные ступни по бокам были синевато-красными; раньше осенью ноги всегда начинали болеть. Он втянул воздух сквозь зубы; некоторые были с дуплами, изо рта скверно пахло. Как бы там ни было, вода, в которой мылась Тери, была теплой и ласковой, и, когда он снова опустил в нее ноги, сладкая судорога волной прошла по телу. Он долго лежал в ванне неподвижно — пока не стал зябнуть. Тогда он вылез, растер себя простыней и вымыл ванну, чтобы никто не увидел его грязи. Завернувшись в простыню и напоминая мешок с мукой, который вдруг встал и пошел, он брел в потемках через кухню, мимо сдвинутых кресел Тери. Женщины уже спали. Лайош наткнулся на откинутую руку Тери.

Назавтра у Тери был свободный вечер; вернулась ома рано, в дурном настроении. «Если этот кавардак не кончится, сбегу от вас», — заявила она барыне. Та промолчала: пускай перебесится; барыня вынимала из ящиков и пересчитывала фарфор и белье, Лайош носил их из бельевой на стол в комнату. Вдруг в окно постучали. «Господи, барин!» — вскрикнула Тери, сразу забыв про свои неприятности и расплываясь в улыбке. Они с барыней переглянулись с затаенной усмешкой: пришел-таки, да еще вечером. «Собрание у меня было; думаю, дай погляжу, как вы тут, — оправдывался барин, но чувствовалось, что он тоже посмеивается над собой. — Найдется у вас где переночевать?» Тери тут же предложила закрыть окна, натопить печь и поставить к печи кроватную сетку. Пока Тери и Лайош управлялись с этим, супруги сидели в кухне, в темноте: лампа нужна была в комнате. Лайош слышал, как они говорят о детях: Жужика уже знает наизусть стихотворение «Мехемед и коровы» Жигмонда Морица, Тиби последнее время кашлял по ночам, пришлось дать ему порошок.

Окна были уже закрыты, Лайош ворошил уголь в глотке чугунного зверя. Потом притащили кроватную сетку, поставили ее на пол. Сверху положили одеяла, покрывала, скатерть. Лайош вернулся выместить свою досаду на чугунном звере. «Вот так тебя», — сказала Тери, шлепнув рукой по одеялу, и вышла в кухню с докладом. «Холодновато будет, но я все одеяла собрала, какие под рукой были», — слышал Лайош из кухни. Сам он все еще стоял в темной комнате перед полуоткрытой пылающей пастью. Вошел барин в сопровождении жены с керосиновой лампой в руках. «Вы еще нужны здесь?» — спросила хозяйка Лайоша. «Дождусь, пока дверцу можно будет закрыть», — ответил тот угрюмо. Лампа уплыла обратно, и барин стал раздеваться; он возился, шурша одеждой, в нескольких шагах от Лайоша. Своей кочергой Лайош мог бы сейчас пройтись ему по ребрам. Но он лишь притворил оскаленную пасть и убрался с угольным ведром в кухню. «Эмми, ты не зашла бы на минутку?» — позвал из комнаты барин. Женщины захихикали. «Я думаю, Тери, вы можете сегодня лечь на кровати», — сказала барыня и вышла.