Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

На самом докладе написана помета: «Выписать к великому государю в доклад». И дальше следует роспись с пометами, что делать с этими 14–ю колодниками; одного наказать, другого бить нещадно батогами, третьего освободить. Пишется, например, так: «Степановы люди Федорова сына Жданова Андрюшка Иванов, Пронька да Якушка Ефимовы, пойманы на дороге, как Матвей Кровков ехал с Тулы к Москве, а бежали от Степана с Москвы к донским казаком, а с собою свели 4 лошеди». Помета: «Бить батоги нещадно и отослать их в приказ Холопья суда для отдачи ему по крепостям».

Конечно, не надо думать, что формы доклада этим ограничивались. Но большое количество документов более или менее с разными вариациями укладывается именно вот в эти формы.

Возьмем хотя бы посольские дела. Для посольских дел характерны статейные списки. Статейный список о посольстве включает обычно указ о посольстве, памяти, отписку о том, что сделал посол. Иногда в статейный список включали и доклад.

Следовательно, статейный список, содержащий материал по тому или иному посольству, если разобрать его на отдельные документы, будет состоять из документов разных видов, не считая царского указа, с которого начинается, и не считая тех или иных грамот, которые посылались иноземным, т. е. иностранным государям.

Если бы мы взяли другого рода документы, то убедились бы, что в них можно видеть те же основы приказного делопроизводства, но с некоторыми изменениями.

Среди документов, которые особенно часто встречаются в делах о политических преступлениях XVII в. и о восстаниях, особенно распространены расспросные и пыточные речи.

Расспросные речи начинаются обычно: «В таком—то году в такой—то день допрошен иноземец Иван Петров и в распросе сказал…» И дальше следует его расспрос. Пыточные речи являются разновидностью расспросных, но составляются они при пытке. Расспросные речи с точки зрения исторической, когда они относятся к военным делам, делам о восстаниях, к различным политическим событиям, являются важнейшим источником. Они представляют интерес потому, что в них человек рассказывает непосредственно о том, что он видел сам и что он сам слышал. Они, как правило, и отличаются даже в приказных документах своим более народным характером при изложении.

Почему? Потому что подьячие, записывавшие расспросные речи, боялись пропустить то или иное выражение, которое употребляло данное лицо, так как их самих могли обвинять в небрежении к тому или другому человеку.

Вот почему расспросные речи во всех документах XVII в., на мой взгляд, важнейшая часть этих документов. И в следственных делах они важны, важнее указов и отписок, потому что они отображают взгляды восставших, взгляды участвовавших в сражениях, каких—либо политических событиях и т. д. Особенно важны расспросные речи тогда, когда речь идет о каких—либо обвинениях политического порядка. Всякое дело о непригожих речах против царя в основе своей держалось на расспросных речах, отписка воеводы – на расспросных речах, царская грамота – на отписке воеводы, на расспросных речах. Подлинным протоколом речей этих и будут расспросные речи или пыточные речи.

Конечно, и здесь возможны описки, неверные указания. Но в целом все—таки под угрозой пыток и тяжелого наказания чаще всего старались давать более или менее точные показания.

Иногда расспросные речи давали и люди, не подвергавшиеся никакой опасности. Например, Ф. Емельянов, в псковское восстание бежавший из Пскова и приехавший в Москву. Расспросную речь с него сняли. Рядом с ним А. Л. Ордин—Нащокин. Он начал карьеру с того, что примчался из Пскова, чтобы объявить государю о псковском мятеже и «бунтовании».

К расспросным речам примыкает еще один документ, так называемые «изветные челобитные». Чтобы понять, что представляли собой изветные челобитные, надо остановиться на самом понятии «челобитная». Под челобитной понимался очень пестрый документ, прежде всего жалоба или просьба. Если человек хотел получить жалование, или получить милостыню какую—нибудь, или поместье, он составлял челобитную, – от слова «челом бить» – кланяться.

В XVI в. существовал специальный Челобитный приказ. Один из моих учеников – С. О. Шмидт – доказал, какое значение имел Челобитный приказ, когда во главе него стоял А. Адашев.[997]

В XVII в. челобитная – это определенный документ, который вы сейчас же отличите от отписки. Если отписка начиналась словами: «Государю царю и великому князю…», то челобитная: «Царю государю и великому князю…» Самое большое неудобство челобитной заключается в том, что челобитная не имеет даты, и поэтому ее приходится обычно датировать по помете, которая имеется на челобитной. Она писалась, когда челобитная поступала адресату.

Надо иметь в виду, что челобитчик предстает перед нами обычно в виде человека нищего, до конца разоренного, которому жить нечем и который умирает голодной смертью. Иногда мог «умирать голодной смертью» и боярин, имеющий значительное количество поместий. Бывают челобитные такого сорта, что плакать хочется – до того жалостно они написаны. Но если будете жалостно относиться, то, вероятно, ошибетесь в челобитчике.

В челобитной указывались подвиги челобитчика, что он всегда государю радеет и всегда выступает против его недругов. За это радение ему и полагалось соответствующее вознаграждение.

К челобитным примыкает так называемая «изветная челобитная» или «извет». Изветная челобитная представляет собою не что иное, как донос (извет).

Некоторые из этих доносов шли по чисто доносительской линии, другие делались иногда из страха, чтобы ему не приписали какой—нибудь опасной вещи.

Изветная челобитная была большим и страшным оружием в XVII в., когда с необыкновенной внимательностью присматривались к делам политического свойства, к так называемым «непригожим речам», особенно когда в непригожих речах имелось что—нибудь политическое, потому что события начала XVII в. показывали, что очень многие дела начинались вроде бы с пустой вещи. Существует целый ряд дел начала XVII в., смысл которых заключался в том, что люди провозглашали здравицы за царя и великого князя Дмитрия Ивановича. Это были своего рода лозунги, протест против существующего гнета.

ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодняшняя лекция будет посвящена другому виду документов XVII в., вернее, тем же самым документам XVII в., но в ином оформлении: не в виде столбцов, а в виде книг.

Следует сказать, что различие здесь мы имеем прежде всего в форме. Книга могла быть превращена в столбец, и обратно столбец мог быть превращен в книгу.

Доказательство этого мы видим в том, как было напечатано Соборное уложение 1649 г. В предисловии к Уложению мы читаем: «…К тому Уложенью на списке руки свои приложили. И с того Уложенья списан список в книгу, слово в слово, а с тое книги напечатана сия книга». Подлинный список Уложения в столбце с подписями нам хорошо известен. С него была сделана рукописная книга, и с этой книги было напечатано Соборное уложение в том же 1649 г.

И, тем не менее, несмотря на отсутствие различия в содержании, несмотря на то, что книга могла быть превращена в столбец и наоборот – столбец в книгу, мы находим между тем и другим видом документов различие в форме и некоторое различие в содержании.

В книгу писали такие документы, которые требовали постоянных справок, для чего столбцы, особенно большие столбцы, были неудобны. Этим и объясняется та особенность, что в приказах составлялись указные книги, т. е. книги, в которых записывались царские указы, – для скорейшего приискания отдельных указов.

Столбец, особенно большой столбец, представлял собою несколько хаотическое собрание различного рода документов.

В отличие от этого книга представляла собою документы, приведенные в систему.

Выше уже говорилось, что столбцы имели определенное удобство для работы. Но это удобство превращалось в совершенно обратное качество – неудобство, когда в столбцы выписывались большие и разнообразные статьи. Этим объясняется, что в налоговых делах, главным образом, пользовались книгами. Вероятно, это имело и еще одну причину – то, что книги, в конечном итоге, были больше предохранены от возможности подделок. Для установления подделки в столбце надо было развернуть весь столбец и посмотреть все его сставы. Для того чтобы изучить книгу, достаточно было перелистать ее страницы. А если имелась предварительная запись по листам, то можно было в какой—то мере знать, что подделок и подчисток в этой книге не сделано.

Конечно, мелкие документы, так сказать, текущего порядка, делались на столбцах. Поэтому если писцовые книги, как само название показывает, представляли собой книги, то выписи из писцовых книг по преимуществу в XVII в. писались на столбцах.

Эта еще не принципиальная, но важная для понимания особенность книг XVII в. как сборника документов, станет понятна, если вы вспомните, что собой представлял столбец.