Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии - Коллектив авторов

Садаиэ — главный составитель последней великой антологии танка «Синкокинсю» («Новой Кокинсю»). Многие стихи ее построены на принципе «хонкадори»: в стихотворении цитируется строка из стихотворения другого поэта, современника или предшественника. У японской поэзии — огромная память, ощущение своей непрерывности. Цитируя строку, поэт словно бы подключался к сердечным токам собрата.

В конце XII века в Японии утвердилась власть военного сословия. Столицей страны стал город Камакура.

Наиболее крупным поэтом этой эпохи стал Минамото Санэтомо, сын сёгуна Ёритомо, первого военного правителя страны. Он и сам стал двенадцати лет сёгуном и был убит двадцати семи лет отроду в 1219 году; Санэтомо ученик Садаиэ, испытал его влияние, но в то же время он увлекся поэзией «Манъёсю», рукопись которой подарил ему Садаиэ. Его стихотворение «Мрак» — квинтэссенция стиля древней поэзии, но по настроению она современна поэту. «В глубокой тьме, // Черной, как ягоды тута, // Скрыты грядой // Восьмиярусных облаков, // Кричат перелетные гуси». В поэзии Санэтомо противоречивый мир говорил голосом скорби и сострадания. Краски Санэтомо мощны, неспокойны, на них отсвет пламени буддийского ада.

Во многих танка поздней классической эпохи устойчивая цезура резко делила стихотворение на два полустишия: в три и два стиха. С течением времени развился обычай складывать стихотворение вдвоем. Затем к этим двустишиям и трехстишиям стали присоединять все новые. Так родилась рэнга. Классическая рэнга — словно совместное выяснение истины. Ее прелесть — в неожиданном сцеплении поэтических ходов, в двуплановости каждой строфы. Каждая таит в себе возможности переосмысления, повторяясь в двух разных танка.

В XV веке — японская поэзия достигает новых вершин в драмах для театра Но. Быть может, синтез эстетики «Синкокинсю» и мощного стиля «Манъёсю», характерный для стихов Минамото Санэтомо, чем-то сродни драмам Но[1564]. В XVI веке рэнга стала «шутейной», подчас пародийной. Шутейную рэнга (хайкай-рэнга) полюбили в кругах третьего сословия. В поэзию врывалась новая действительность, язык улицы, обыденные темы. Смех, шутка, пародия разрушали старую поэтику. Вот стихотворение Ямадзаки Сокан (1465–1553). «Если б ручку приделать // К этой полной луне, // Славный вышел бы веер!» (перевод Веры Марковой). Начальная строфа рэнги — первое трехстишие — хокку зажило самостоятельной жизнью. Хокку было поначалу низким жанром. «Поэзия жанра хайкай… на первых порах еще оставалась на невысоком уровне, — пишет Маркова, — ценилось, «что почудней». Зато в нее вошли приметы простого быта, городского и даже сельского. Сиюминутный экспромт-шутка сохранял непосредственность и свежесть, пока не растворялся в подражаниях и вариациях. Лирический герой стихов жанра хайкай — горожанин, балагур и остряк».

В XVII веке после опустошительных феодальных междоусобиц наступил мир. Сёгун Токугава Иэясу объединил страну. Начали процветать торговля, ремесленные цехи. Города Осака, Киото, Эдо (Токио) живут бурною жизнью. Торговец, богатый ремесленник — был официально бесправен перед самураем, но фактически власть денег была очень сильна. Третье сословие жаждало развлечений, оно хотело своего искусства. И искусство достигает в это время большого подъема. Развивается гравюра «укиёэ», возникают театр марионеток «дзёрури» и театр Кабуки. Горожане зачитываются «повестями о бренном мире» знаменитого Ихара Сайкаку (1642–1693).

Постепенно хокку, научившись веселой легкости, обогатившись новыми темами, становится все серьезней. Высоким искусством хокку стало в творчестве Камидзима Оницура и Мацуо Басё. В творчестве Басё японская поэзия впервые после «Манъёсю» сделалась поэзией всей страны.

Басё (1644–1694) родился в семье небогатого самурая в призамковом городе Уэно в провинции Ига. Еще юношей он усердно изучал китайскую и отечественную литературу. Он много учился всю жизнь, знал философию и медицину. В 1672 году Басё стал бродячим монахом. «Такое монашество, — пишет Маркова, — зачастую показное, служило вольной грамотой, освобождая от феодальных повинностей». Он увлекся поэзией, не слишком глубокой, Данрин — модной в то время школы. Изучение великой китайской поэзии VIII–XII веков приводит его к мысли о высоком назначении поэта. Он упорно ищет свой стиль. Этот поиск можно понимать и буквально. Старая дорожная шляпа, стоптанные сандалии — темы его стихов, сложенных в долгих скитаниях по дорогам и тропам Японии. Путевые дневники Басё — дневники сердца. Он проходит по местам, прославленным классической поэзией танка, но это не прогулки эстета, ибо он ищет там то же, что искали они: красоту истины, истинную красоту, но с «новым сердцем» (вспомните высказывание Садаиэ); обыденное и высокое, простое и изысканное — для него нераздельны — «фуга-но макото» (наиболее полное воплощение «макото» в японской поэзии).

Стиль, созданный Басё, — это соединение лучших достижений «шутейной» и серьезной хокку, он многое черпал из классических танка. Поэт-скиталец Сайгё был для него учителем в поэзии и жизни. Мудрость Конфуция, высокая человечность Ду Фу, парадоксальная мысль Чжуанцзы находили отклик в его стихах. Достоинство поэта, всеотзывчивость свободного духа — в его знаменитом высказывании: «Учись у сосны быть сосной». В основе поэтики Басё лежит принцип «саби», что примерно означает «печаль одиночества»; перевести это слово коротко на другой язык трудно. Басё был дзэн-буддистом. Учение «дзэн» оказало очень большое влияние на японское искусство того времени. Согласно этому учению, истина может быть постигнута в результате некоего толчка извне, когда вдруг мир видится во всей его обнаженности, и какая-нибудь отдельная деталь этого мира косвенно, «метафорически» рождает момент постижения. Японская классическая поэзия в ее постоянном стремлении освободиться от всего лишнего, от прямого описания, с ее эстетикой намека, — была готова к такому восприятию мира. Поэт в гуще жизни, но он одинок — это чувство «саби».

Стиль «сёфу», в основе которого лежал принцип саби, создал поэтическую школу, в которой родились замечательные поэты Кикаку, Рансэцу и другие. Но сам Басё шел все дальше. Он провозглашает принцип «каруми» — Легкость. Легкость была обманчива. Она оборачивалась высокой простотой. В стихах нового стиля — юмор, доброта, мудрость. Поэзия создается из простых вещей и вмещает в себе целый человеческий мир. Приводить примеры здесь, наверно, излишне. Цитировать стихи Басё можно бесконечно. Да они и сделались уже частью нашей поэзии в переводах Веры Марковой.

Новой высоты поэзия хокку достигает в творчестве Ёса Бусона (1716–1783). Быть может, лучше понять его творчество поможет взгляд на эпоху, в которую он жил, хотя внимательный читатель уже заметил, что события внешнего мира отражаются в японской лирике, как правило, опосредованно, косвенно.

Токугавские правители, провозгласив официальной государственной доктриной неоконфуцианство, приспособили его для своих целей. Страна была опутана сетью жестких установлений, безусловное повиновение властям стало основой ее жизни. Социальные контрасты в это время разительны… Дух золота, торгашества фантастическим образом искажает мир… Вспыхивают восстания крестьян и городской бедноты… Бусон явно не принимал этого времени. Отсюда его поиск чистой красоты, подчас ослепительно яркой. Бусон был замечательным художником. Он и прославился вначале как художник. Как поэт он во многом тяготел к китайской классической лирике. Он любит ясную линию, четкое сопоставление контрастных мазков кисти. Поэт, во многом противоположный Басё, он всю жизнь благоговел перед ним.

Оппозицией режиму было и творчество мастеров танка XVIII века. Они обратились к истокам песни — времен «Кодзики» и «Манъёсю». Они заново прочли эти памятники, создали замечательные труды по филологии. Исследование и комментарий «Манъёсю», выполненные Камо Мабути, не потеряли своего значения по сию пору. Своеобразное возрождение классической танка в творчестве Рёкана, Татибана Акэми, Таясу Мунэтакэ — живое явление своего времени… Влияние поэзии хокку на них несомненно.

Стихи Кобаяси Исса (1763–1827), последнего великого поэта средневековой Японии, возвращают высокое, изумительное искусство поэзии тем, кто ее когда-то создал, — крестьянам.

Япония стояла на пороге нового времени.

В. Санович

Из антологии «Манъёсю»[1565]

Перевод А. Глускиной

Песни восточных провинций

3375 Как в Мусаси-сторонеИз ущелья горного фазанУлетает прочь —Так и ты ушел, и с ночи тойНе встречаюсь больше я с тобой!

3376 Если любишь ты меня,Помашу тебе я рукавом,[1566]Но в стране Мусаси на лугахУкэра́[1567] от глаз скрывают цвет —Так и ты скрывай свою любовь!

3379 О возлюбленном моемЯ не знаю, как сказать.Ах, в стране Мусаси на лугахНежным цветом расцветает укэра,Никогда не вянет тот цветок!

3400 Вот из здешних мест, из Синану́,Из реки из Тикума́, взгляни,Камешек простой,Но ступишь ты ногой,Для меня он станет яшмой дорогой!

3449 Ах, одежды белотканой[1568] рукаваВ изголовье положу-ка я себе,Вижу, едут из Кура́га рыбаки,[1569]Возвращаются к себе домой,—Не вставайте, волны, на пути!

3451 Как на поле здесь, в Санацура́,У холма я сею нынче просо,Вижу, лошадь милого пришла,—Просо ест она… Ну что ж!Все равно не буду ее гнать!

3459 Целый день толку я белый рис,Грубы стали руки у меня,Хорошо бы, если в эту ночьМолодой хозяин мой пришел,Тронул их и пожалел меня!

3460 Что за человекСтучится в эту дверьВ час, когда послала мужа яПервый рис[1570] нести богам, когда молюсь,—Что за человек стучится в эту дверь?

3557 Ох, и причиняет больМне жена чужая эти дни.Как уплывшую ладью,Позабыть ее я не могу,И сильнее все о ней тоска!

3561 О, как жду тебя, любимый мой!Жду, как ждут желанного дождяВ засуху, когда, вся в трещинах, земляСохнет вспаханнойПред домом у ворот!

3562 Как жемчужная трава,Что растет на диком берегу,Клонится к земле,Так, склонясь, наверно, спишь одна,Не дождавшись друга своего…

3577 Любимую свою подругуДопытывал я, где она была?И, словно листья ямасу́гэ,Мы спали, отвернувшись друг от друга,И как теперь раскаиваюсь я!

3389 Те ворота, где стоит жена,У горы Цуку́баСкроют облака.Но пока еще мне виден милый дом,Буду я махать ей рукавом!..

3390 Где горы Цуку́ба виден пик,Только ли орла там слышен крик?Это плачу я!..Так вечно мне рыдать,Коли нам друг друга не видать!

3481 ПостепенноПлатьев шум затих,И, ни слова не сказав жене,Я ушел, покинув милый дом,И теперь страдаю без нее!

3569 Когда в стражи я из дома уходил,Было рано, лишь забрезжила заря,У ворот моя жена стояла,Все не знала, как теперь ей быть,Все боялась мои руки отпустить…

[Записи песен, сделанные вербовщиками пограничных стражей[1571] для военного ведомства]