Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

— Марта! Марта!

Мы с любопытством остановились у порога спальни. Кружевной подзор, свисающий с широкой деревянной кровати почти до ковра, заколебался, потом приподнялся, и из-под него, пятясь дороднейшим задом, выползла могучая Марта. Плюгавый, худосочный супруг, нервно суетясь, помог ей подняться на ноги.

— Майне фрау, — представил он свою даму, объемом превосходившую своего «франсе» по меньшей мере раза в три.

Изо всех сил стараясь не заржать и подталкивая друг друга, направляемся к выходу, у дверей оглядываемся.

— Энтшульдиген зи унс, битте, — произношу я голосом Анны Иосифовны, нашей школьной «немки».

— Паг-гдон, мадам! — делая ручкой, восклицает Федя, пробуя грассировать по-заальфельдски.

Немец кланяется вслед, вымучивая на лице улыбку.

Очутившись на улице, хватаемся за животики, но отсмеяться не успели: там и здесь на площади начали взревывать танковые двигатели, и возле машин засуетились десантники, громко окликая друг друга.

Спустя несколько минут наша батарея уже катилась по шоссе на Пройсиш-Холлянд. Недалеко от переезда через железную дорогу, идущую на Кенисберг, когда головная машина поравнялась с фольварком, расположенным справа, у самого шоссе, Фруктов, очевидно выполняя приказ командира батальона, принялся лично расставлять три машины в засаде так, чтобы ничто не могло проскочить ни по шоссе, ни по железной дороге ни в сторону фронта, ни обратно.

Чего, кажется, проще, подумалось мне, взорвать насыпь на переезде или разрушить ее выстрелами в упор из самоходок, а затем подцепить на буксир и растащить рельсы. Очень уж не хотелось оставаться на этом перекрестке ожидать неизвестно чего, но ничего не поделаешь...

Вот две машины спрятаны у самого переезда под развесистыми ивами. Одна из них нацелилась орудием вправо, вдоль [525] железнодорожного полотна, другая — вдоль шоссе, убегающего на запад. Комбат вернулся к моей ИСУ, вскочил на лобовую броню и показал рукой на белую низину, очень похожую на огромный треугольник, образованный окраиной города, шоссейной и железнодорожной насыпями.

Дмитрий Яковлевич вылез из башни и из предосторожности пошел в десяти метрах перед машиной, крепко топая сапогами по снегу, чтобы испытать надежность грунта. Командир вел меня напрямик к старым ивам, посаженным в виде прямоугольника возле железнодорожной насыпи. Это было самое низкое место поля. Половина расстояния была уже позади, и тут наводчик, наблюдающий из своего люка, тревожно доложил, что видит впереди каких-то людей. Комбат приказал остановить самоходку и вместе с обоими автоматчиками и Костылевым бросился догонять, громко окликая. Те залегли и стали отползать к насыпи. После автомата эй очереди, выпущенной кем-то из ребят, за сугробом под насыпью послышался испуганный визг.

Вскоре возвратились из погони, смущенно переругиваясь, четверо наших «храбрецов». Оказывается, «отступающим противником» были несколько женщин, навьюченных по-походному котомками, со своими детьми. Напуганные ночной стрельбой, они покинули город и плутали среди полей в туманной морозной мгле. К счастью беглецов, пулей задело только одну из женщин, да и то слегка. Пострадавшую перевязали, остальных отчитали за то, что шатаются в таких неподходящих местах, и велели немедленно идти по домам.

После этой заминки машина двинулась дальше, медленно подползла к короткой стороне посадки, облюбованной комбатом, и вдруг провалилась правой гусеницей в канаву, занесенную глубоким снегом, вдоль которой, не подозревая об опасности, протаптывал стежку усталый командир. Произошло это часа в три пополуночи. Неприятное предчувствие, овладевшее мною, едва самоходка моя сползла с шоссе в эту дурацкую низину, не обмануло меня...

Пытаюсь вывести машину из ловушки, но она не двигается с места и только буксует. Поле оказалось заболоченным лугом, который весь покрыт частой сетью узких дренажных канав.

Провозились почти до света. Хотя и приходила на помощь одна из наших самоходок с переезда, все наши старания ни к [526] чему не привели, так как из непромерзшего болотного луга, потревоженного гусеницами, вылез толстый конец бревна и плотно, намертво заклинился между звездочкой правого ведущего колеса и шестым опорным катком...

Нас оставили одних на произвол судьбы: бригада должна спешить к морю. И она ушла. Мы в поле вдевятером: экипаж, комбат (я думал, что он уйдет с колонной, но он почему-то остался с нашей машиной) и крепко привязавшийся к нам Федя Радаев.

Ночь над городом, слева по борту, посветлела от пожаров, возникших во время боя. Жители этого глубинного прусского города, немцы, сегодня узнали, какова война на вид и вкус, когда она сходит со страниц победных реляций и с экранов хвастливых кинохроник и вдруг заявляется прямо в дом верноподданного обывателя.

Держимся настороже, так как больше нам делать нечего. Машина наша на виду. На случай, если пойдет мимо какая-нибудь немецкая часть, приготовили самоходку к взрыву и наметили маршрут для отхода. Если удастся.

Из города, приблизительно через час после ухода бригады, потянулись по шоссе на Пройсиш-Холлянд бесконечные подводы с беженцами, и Фруктов, по совету Дмитрия Яковлевича, выставил против фольварка КПП из двух наших автоматчиков для наблюдения за дорогой, чтобы не проворонить появления фашистов. Рубилкин с Каплей отправились на пост. «Здорово мы их наполохали!» — долетел из темноты довольный голос Капли. Немного погодя, сходил, с разрешения командира, посмотреть, как там, на КПП. И успел вовремя. Пришлось осадить Каплю, слишком усердствовавшего. Остановив несколько повозок, он, угрожая автоматом, приказал всем едущим вылезти. Две девушки, испугавшись, не подчинились, а положили головы рядом на борт подводы: стреляй, мол, — нам все равно... Идиотская выходка автоматчика взорвала меня, и я прогнал его на машину. Вот тюремщина!

Наконец настал день, принеся с собой пищу и чем промочить горло. С горя кляли болото, имея в виду Фруктова, и... пили, но, конечно, не запоем, а только чтобы согреться: продрогли за ночь. Трое в машине постоянно несут дежурство. Она хотя и накренилась и двигаться не может, но орудием смотрит на железнодорожное полотно, так что, если бронепоезд не расстреляет нас раньше, мы ему выдадим как раз по брюху. [527]

Автоматчики под командованием Радаева (он принял на себя обязанности зампохоза), снабдив всех нас едой, не забыли и об устройстве ночлега в поле: притащили с фольварка (многие дома там оказались покинутыми) несколько перин, ковров и даже шуб. Из всего этого добра под правым бортом самоходки, прямо на снегу, они сделали постель, а над нею общими усилиями мы соорудили из большого брезента хижину, наподобие цыганского шатра. 24 января

Продолжаем работы у машины. Новая беда: заглох при прогреве двигатель: топливные баки все пусты. Значит, вчера из города мы выехали на последних каплях горючего. Срочно сливаю антифриз, уже не раз разбавленный водою, прямо на днище, так как подлезть под машину, чтобы отвинтить броневую пробку под сливным краном, невозможно. Самоходка имеет сильный крен вправо, корма приподнята, и жидкость вся стекла в отделение управления. Ее тщательно вычерпали и слили в запасной топливный бачок.

Во время обеда на морозе, вскрывая трофейным кинжалом консервную банку, замечаю на широком двустороннем клинке выгравированную готическую надпись: «Майне эрэ хайсст тройе». Это заклинание должно было денно и нощно напоминать доблестному офицеру из SA о том, что его «честь зовется верностью». На верхнем конце рукоятки врезано изображение черного имперского орла со свастикой в когтях, с другой — буквы «SA» в эмалевом кружке. 27 января

Мороз крепчает, метель началась. Перебираемся с поля в Шютценхаус (так называется фольварк), в ближний, сразу за шоссе, домик с мансардой. Дом сборный, стандартный. До машины отсюда около трехсот метров. Осмотрели жилье. Внизу комната с кухней, наверху вторая жилая комната. Перенесли сверху койки — и готово. Запас торфяных брикетов и дровишки есть. Жить можно.

В мансарде подобрал местную газету, вышедшую незадолго до нашего прибытия в Заальфельде. Одна небольшая заметка привлекла мое внимание — «Ди штадт Заальфельд хат 600 ярэ [528] альт» («Городу Заальфельду — 600 лет»). Вырезку оставляю на память.

Ночью дежурим у нашего нового «расположения» по очереди с Дмитрием Яковлевичем, а ребята, сменяя друг друга, по трое охраняют машину.

Время от времени забегают погреться в тепло натопленную комнату солдаты и офицеры с проезжающих мимо машин. Узнаем, что вчера наша 5-я гвардейская танковая армия вышла к морю. 28 января

Город и его окрестности постепенно заполняются военными. Теперь за машину опасаться нечего: свои вокруг.

Вечером, поддавшись минорному настроению, вспоминаю прошлое лето в Птицеграде и начало этой зимы в Загорске, наши встречи с Лидой, тайком перечитываю ее письма, полученные еще на 3-м Прибалтийском... Когда-то снова увидимся? Как она там?..