Несравненное право - Вера Камша

Так удачно, что он прогнал от себя мысль о возможном предательстве Годоя. Марциал оказался умнее. И когда предостерегал от союза с тарскийцем, и когда вовремя переметнулся на сторону победителя. Говорят, сейчас получил чин командора и командует новой гвардией, предпочитая не вспоминать о проигравших родичах. По-своему малыш прав, но от этого не легче… Увы, он, Бернар, столько лет был самым хитрым и умным, что начал недооценивать противников, за что и поплатился.

Так что же?! Смириться? Прожить остаток дней в этой мерзкой крепости с дурой-женой и северянами, которые относятся к нему хуже, чем к жабе? А ведь среди эландцев немало по-настоящему красивых юношей… Жаль, здешние суеверия и предрассудки запрещают столь принятые на юге удовольствия. Увы! Слава о наклонностях мужчин семейства Одуа достигла северных гранитов и отнюдь не облегчала жизнь в Вархе, и это при том, что Бернар еще в ранней юности отказался от своих пристрастий — положение императорского зятя стоило того. За без малого двадцать лет он ни разу не сорвался, хоть и хотелось, ох как хотелось… Выбирая между властью и наслаждением, он всякий раз выбирал власть. И где же она теперь, эта власть?! Исчезла, улетела дымом в трубу, а молодость ушла, и ушла безвозвратно…

Бернар вздохнул и спустился к воде. Хорошо хоть эландцы не ходят за ним с пистолями наготове. Впрочем, это лишнее свидетельство того, что он для Рене отыгранная карта. Его просто терпят и до поры до времени кормят. Кому он нужен? Кому нужны все они, запертые в этой жалкой крепости?

Варха, хоть и стояла на скальном выступе, соединенном узким каменным перешейком с таянским берегом, давным-давно отошла к Эланду, так как добираться снизу вверх по медленной глубокой реке было куда проще, чем пробираться по топкому берегу от Старой Таянской дороги. Служила крепость в основном пристанищем для бессемейных ветеранов и местом перевоспитания особенно ретивых молодых маринеров, которым, по мнению Паладинов, было полезно остудить горячие головы в старой серой крепости. Конечно, если б кто-то надумал напасть на Таяну со стороны моря, у Вархи бы ему пришлось солоно, но на море испокон веку господствовали эландцы, которым покушаться на союзников и в голову не приходило.

Неудивительно, что на примыкающем к крепости берегу Ганы вырос небольшой поселок, то ли эландский, то ли таянский — до недавнего времени это значения не имело. Была там и небольшая таверна. По старым эландским обычаям в пограничную крепость чужаки не допускались, зато те, кто в ней жил, в мирное время вольны были выходить за ее пределы, нужно лишь вернуться до закрытия ворот. Нынешние времена мирными не были, но в Чернолесье никогда и ничего не случалось, а потому комендант Вархи ограничился тем, что поднял мост через пробитый в незапамятные времена в скальном перешейке ров и выставил у речной пристани усиленную охрану, которая должна была проверять в лицо каждого, кто покидал крепость или в нее возвращался. Да и это сделано было исключительно для очистки совести. Предположить, что в этой глуши объявится неприятель, было бы так же странно, как ждать снегопада в Светлый Рассвет.

Конечно, Рене Аррой во время прошлогодней аудиенции говорил коменданту, к слову сказать, выходцу из Гелани, о необычности надвигающейся войны, но добряк ни в какую нечисть, кроме являющихся иногда после бутыли редкой в здешних местах царки зелененьких бесенят, не верил, порядок же соблюдал в силу въевшегося в плоть и кровь чувства долга. Появление арцийских гостей старого вояку не обрадовало, но в письме Рене Арроя говорилось, что обращаться с ними следует вежливо, особых препон не чинить, но и на шею сесть не позволять. Комендант так и поступил. Правда, он на всякий случай отобрал у цитадельного эконома ключи от арсенала и порохового погреба и воспретил гостям в одиночку подниматься на стены, но во всем остальном их свободу никто не ущемлял. Когда же бывший канцлер повадился с утра до вечера засиживаться в береговом кабачке, ветеран только хмыкнул и рукой махнул. Хочет пить? Пусть пьет, его дело…

Бернару же до такой степени опостылели серые нерушимые стены и презрительные или хмурые физиономии, что даже деревенская харчевенка казалась уютной. Бывший канцлер пристрастился до вечера просиживать в «Пьяной Бочке» за кружкой весьма посредственного пойла. Сначала его сопровождали аюдант, парочка арцийских охранников и, для порядка, эландец. Затем юный Орри сдружился с младшим сыном коменданта Вархи и вместе с ним уехал на Аденский рубеж, охранники потребовали платы и стали вести себя нагло, так что с ними пришлось распрощаться. Эландцы же утратили к персоне канцлера всякий интерес, убедившись, что тот часами сидит в углу с кислой рожей и накачивается скверным пивом. Короче, охрана отстала, и Бернар сам не знал, радоваться этому или печалиться. Было ужасно неприятно думать, что величие и власть — в прошлом, равно как и молодость.

Одуа заказал еще пива и какой-то местной рыбы с выпученными по-рачьи глазами и злобно уставился в окно, за которым серел плохонький денек.

— К вечеру пойдет дождь, вы так не находите, уважаемый? — раздавшийся голос для мужчины был достаточно высоким, но приятным. Бернар поднял отекшие глаза. Перед ним стоял худощавый красивый человек. Хорошо одетый, бледный, и — диво дивное, смотревший на собеседника с искренней симпатией. — Вы позволите разделить ваше одиночество? — незнакомец был сама любезность.

Бывший канцлер неопределенно махнул рукой, и гость тотчас же истолковал этот жест как приглашение. Вскоре они были друзьями. От природы недоверчивый, Бернар Одуа находился в таком состоянии, что готов был излить душу кому угодно, а его новый знакомец оказался слушателем, каких поискать.

Глава 20

Трудно сказать, кто первым почуял опасность — эльфы или кони. Если это были эльфы, то они до поры до времени не говорили о своем открытии. Кони, естественно, тоже, потому как Творец в великой мудрости своей не наделил их даром слова. Они просто встали, дрожа и роняя хлопья пены. Людям это было знакомо, к тому же они теперь знали, в чем дело. Знали они и то, что те, кто душегубствует во славу неведомого Ройгу, на самом деле смертны, и даже очень.

«Серебряные» не сомневались, что впереди их ждет еще одна разоряемая деревушка, такая же, как те, мимо которых они уже прошли. В трех лесных поселках было поздно что-либо предпринимать, разве что схоронить покойников, что и проделали быстро и деловито после того, как Максимилиан отслужил короткую заупокойную службу. Еще на двух хуторах был бой, вернее — избиение. Спасенных — всего около пяти десятков человек — в сопровождении двух легкораненых воинов отправили назад в Эланд. Сопровождающие должны были не столько защищать селян, сколько проследить, чтобы те не болтали языками. Еще пятерых «Серебряных» Рене отрядил в ближайший городок и далее, чтобы его именем людей выселяли с уединенных деревень и хуторов. Но все это было за Ганскими порогами, в лесной полосе, про которую даже умники из Академии не могли сказать, кому же она принадлежит: Рыси или Альбатросу. Тут была уже лесная Таяна. Выходило, что адепты Ройгу рыщут и здесь, хоть это было и вовсе странным — захватчикам свойственно бесчинствовать на чужих землях, но чтобы на своих?!