Похитители бриллиантов - Луи Буссенар

На этот вопль отчаяния отозвался дикий рев, в котором не было ничего человеческого. Он скорей был похож на клич страшных воинов Дальнего Запада, когда они ликуют на кровавом празднестве, опьянев от ярости и крови.

Ветви ломались и падали под непреодолимым натиском, и на полянку, на которой происходила описываемая драма, выскочил человек.

Два крика раздались одновременно:

— Анна!

— Альбер! Ах, я спасена!..

Бешенство во сто раз увеличивало силы де Вильрожа, и достойный тигра прыжок, который вынес его на полянку столкнул его лицом к лицу с Клаасом. Тот стоял, откинувшись назад, готовый нанести удар ножом. Но, получив толчок в грудь, он потерял равновесие, и нож выпал из его руки. У Альбера не было никакого оружия. Он просто схватил негодяя сперва за шиворот, а потом сжал ему горло обеими руками.

Клаас захрипел. Он опустил руки, схватил своего противника за бока и сжал его изо всех сил. Оба задыхались, но каждый хотел прикончить другого, ибо они уже успели друг друга узнать и черпали силы во взаимной старой ненависти… Оба все сильней сжимали друг друга в смертельном объятии.

Бесспорное преимущество бура было в его необыкновенной силе, к которой присоединялся вес буйвола. Но зато Альбер занимал выгодную позицию. Впрочем, он вообще был не из тех противников, которыми можно пренебрегать: де Вильрож был сложен, как античная статуя, и обладал железной мускулатурой.

Вскоре оба противника стали выбиваться из сил. В момент, когда они упали наземь, прибежали Александр, Жозеф и оба чернокожих. Все, что было до сих пор, оказалось лишь прелюдией, а настоящая яростная и ожесточенная борьба только теперь началась. Противники обвились один вокруг другого, как змеи. Они сталкивались лицами и старались укусить один другого; они катались по земле, и каждый оказывался то верхом на своем противнике, то под ним; у обоих платье было в клочьях, все тело в крови, у обоих тяжело вздувались бока. Но оба держали друг друга с неистовой силой диких зверей, так что друзья де Вильрожа не могли даже и попытаться помочь ему.

Сквозь кровавый туман, который застилал ему глаза, Клаас все же увидел новоприбывших. Он понял, что погиб, и решил идти на все. Его единственным стремлением было хоть на миг привести противника в состояние неподвижности и один раз его ударить. Остальное не важно. Один раз ударить — и Альбер будет убит.

Этот роковой замысел был близок к осуществлению. Де Вильрож сделал неосторожность, впрочем весьма простительную: он стал искать глазами свою любимую подругу, и тут бандит успел на секунду оторваться, схватил его за грудь и занес над его головой могучий кулак, которым несомненно раскроил бы ему череп. Но Альбер машинально схватился левой рукой за длинную бороду своего противника и что было силы дернул вниз.

Это было настолько болезненно, что Клаас мгновенно выпустил свою жертву из рук и глухо зарычал. Но уж Альбер-то его не выпустил. Граф неистово бил по бороде правой рукой между подбородком, из которого она росла, и своим левым кулаком, на который она была намотана. Слышно было, как что-то хрустнуло. Нижняя челюсть бандита выскочила из суставов и повисла, едва поддерживаемая порвавшимися мышцами.

Свидетели этой дикой сцены испустили долгий победный клич, когда француз без усилий отшвырнул своего изуродованного врага и бросился в объятия оцепеневшей от ужаса и тревоги жены.

Все произошло так быстро, что Александр едва успел заметить Эстер, которая все еще лежала в обмороке.

— Жозеф, бушмен и ты, Зуга, — сказал он, — возьмите-ка этого негодяя. И свяжите его покрепче. Если он будет сопротивляться, вы сами догадаетесь, что с ним делать. А я тем временем постараюсь помочь бедной девушке.

— Караи, месье Александр, сейчас я что-нибудь сделаю, уберяю бас! Я схожу с ума. Я сноба бижу мадам Анну, мою лювимую госпожу!.. Аваи, аваи! Я и смеюсь и плачу однобременно. Я бесь дрожу от радости, воже мой!..

Нервное потрясение не давало Анне отвечать на расспросы мужа. Она сотрясалась от судорожных рыданий и с нежностью протянула верному слуге руку, которую тот почтительно поцеловал.

Тем временем Зуга и бушмен уже успели связать бура, а тот продолжал мычать, как смертельно раненный бизон.

— Анна! Дорогая моя Анна! — сказал Альбер. — Вот Александр, мой друг, мой брат, который принял громадное участие в твоем освобождении. Это ему и Жозефу я обязан счастьем видеть тебя.

— Я буду вам сестрой, — просто сказала Анна, вкладывая в эти несколько слов, шедших из глубины сердца, всю свою признательность.

— Я не забуду также этих добрых чернокожих, — продолжал Альбер. — Что было бы с нами, если бы не их неисчерпаемая преданность!

— Черт возьми, месье Альбер! — перебил его Жозеф. — Неужели мы здесь будем долго торчать? Проводите дам в фургон, а я задержусь только на минутку с Зугой и бушменом и сведу счеты с этим мерзавцем. Я как-то обещал, что спущу с него шкуру живьем. Я также принял на себя обязательство немного поджарить его, да и еще кое-какие другие. Но времени у нас маловато, придется ограничиться тем, чтобы просто его повесить. Пусть себе висит и пугает воробьев. Как ваше мнение?

— Альбер, друг мой, — сказала Анна голосом нежным и грустным. — Я переживаю первую минуту счастья с тех пор, как умер мой горячо любимый отец…

— Он умер?.. Наш отец умер? — со скорбью воскликнул Альбер де Вильрож.

— Его убили, когда он отправился разыскивать тебя… Я тебе еще расскажу когда-нибудь, какая это была страшная катастрофа. Он стал жертвой отцовской любви, он, который всю жизнь проповедовал прощение. Он молился за своих убийц, испуская последний вздох. Альбер, его уже нет, но во имя морали, которую он проповедовал, простим того, кто был моим палачом. Оставим ему по крайней мере возможность раскаяться.

— Пусть будет по-твоему, — ответил де Вильрож, стараясь подавить ненависть, которая сверкала в его черных глазах. — Я не хочу быть более непримиримым, чем сама жертва. Я прощаю.

— Но я не прощаю! — неожиданно произнес чей-то негодующий голос. — Этот человек убил моего отца! Он должен за это ответить!..

Эстер, которую Александр уже привел в чувство, произносила эти слова вся бледная, прекрасная в своем гневе, трагичная, как олицетворение мести.

— Я могу забыть муки, которые он заставил меня перенести, оскорбления. Но убийство старика, которого я почитала и любила, не должно остаться безнаказанным. Вы люди смелые, бесстрашные. Кто из вас поможет мне, кто будет орудием моей ненависти?

Все три француза с грустью опустили головы и не ответили.

— Что же это? — пронзительным голосом воскликнула девушка. — Вы молчите? Неужели я сама должна поднять этот сверкающий нож, чтобы исполнился закон мщения? Неужели я сама должна пролить кровь врага?