Тонкая работа - Сара Уотерс

Так что я шла почти беззвучно — можно сказать, скользила, как привидение. Странная мысль. Напротив была другая дверь: дверь в гостиную. И в ней я ни разу не была, так что теперь подошла и заглянула. В этой комнате тоже было темно, по углам — паутина. Возле камина разбросана зола, и никто ее не подмел. Пара кресел, где когда-то, наверное, сидели мистер Лилли с Джентльменом, а Мод читала им книги. Еще там стоял жесткий диванчик, рядом с ним — лампа: ее лампа, подумала я. Представила, как она здесь сидела. Вспомнила ее тихий голос.

Увлекшись воспоминаниями, я чуть не забыла про мистера Пея. И про мать тоже чуть не забыла. В самом деле, что мне до нее? Я думала о Мод. Надо было спуститься в кухню, но вместо этого я медленно и осторожно пошла дальше по холлу, мимо разбухшей парадной двери. И вверх по лестнице. Я хотела посмотреть на ее комнаты. Постоять, где она стояла, — у окна, прижавшись к стеклу. Полежать на ее кровати. Вспомнить все, как я ее целовала и как потом потеряла...

Как я уже говорила, я шла неслышно, словно привидение, и плакала тоже как привидение: молча, дав волю слезам, — словно знала, что слез хватит на добрую сотню лет. Я дошла до галереи. Дверь в библиотеку была приоткрыта. Рядом с ней по-прежнему висела звериная голова со стеклянным глазом и острыми клыками. Я вспомнила, как потянулась потрогать ее, когда в первый раз пришла за Мод. Я тогда ждала у двери и слышала, как она читает. И снова я вспомнила ее голос. И мне даже показалось, я почти его слышу. Словно шепот, словно дуновение в тиши огромного дома.

Я затаила дыхание. Поток речи прервался, потом полился снова. Нет, это не у меня в голове, это шло снаружи — из библиотеки... Я насторожилась. Может, и правда в доме привидение. А может, может... Я подкралась к двери, взялась за ручку дрожащими пальцами — и открыла. И застыла на пороге, не веря своим глазам. Комната стала другой. С окон соскребли краску, медный палец из паркета выломали. На полках почти не осталось книг. В камине потрескивал огонь. Я шире распахнула дверь. Письменный стол мистера Лилли был на месте. На нем стояла зажженная лампа.

И возле лампы сидела Мод.

Она сидела и писала, подперев щеку рукой. Глаз мне не видно. В свете лампы я ее очень хорошо разглядела. Нахмуренные брови. Руки без перчаток, рукава засучены, пальцы в чернилах. Я стояла и наблюдала, как она пишет. Листок перед ней был весь густо исписан. Она подняла перо и стала крутить его в пальцах, будто подыскивала слова. И опять тихонько что-то забормотала. Закусила губу.

Потом собралась макнуть перо в чернильницу. И только теперь заметила, что я на нее смотрю.

Она не испугалась. Не закричала. Не произнесла ни слова — поначалу. Только сидела, устремив на меня удивленный взгляд. Потом я шагнула к ней, и она сразу же вскочила, выронила перо, оно прокатилось по листкам и свалилось на пол. Лицо ее стало белым как мел. Она вцепилась в спинку стула, словно вот-вот упадет в обморок. Когда же я сделала еще шаг...

— Ты пришла, — проговорила она, — чтобы убить меня?

Она произнесла это жутким шепотом, и, услышав эти слова, я поняла, что побледнела она не столько от изумления, сколько от ужаса. И как только эта страшная мысль осенила меня, я отвернулась и закрыла лицо руками. Оно и так было мокрым от слез, теперь же я просто захлебывалась ими.

— О, Мод!

Никогда прежде я не называла ее по имени, я всегда обращалась к ней «мисс», и даже теперь, после всего, что случилось, мне показалось это таким странным. .. Всего минуту назад я думала о том, как я люблю ее. Я думала, что она пропала. Я готовилась искать годами. Но увидеть ее вдруг, такую живую, такую настоящую, когда я так мучительно долго о ней думала, — это было слишком.

— Я — нет... — только и сказала. — Не могу...

Она не пошла мне навстречу. Так и стояла, держась за кресло.

И тогда я вытерла слезы рукавом и заговорила спокойней.

— Есть письмо. Я нашла письмо в платье миссис Саксби...

Говоря это, я провела рукой по своему платью — документ был при мне, я его нащупала, но она ничего не сказала на это, и я подумала — и поняла по выражению ее лица, — что она знает, о каком письме идет речь и что в нем написано. И от этого на какой-то миг, не желая того, я вдруг снова ее возненавидела — всего на краткий миг, а когда он прошел, я почувствовала, что сил у меня не осталось.

Я подошла к окну и присела на подоконник.

— Я заплатила одному человеку, и мне его прочли. А потом я заболела.

— Прости, — прошептала она. — Сью, прости меня.

А сама все равно не подошла ко мне. Я отерла пот со лба.

— Меня подвезли на телеге. Сказали, твой дядя умер. И никто тут не живет, кроме мистера Пея...

— Мистера Пея? — Она нахмурилась. — Мистер Пей ушел.

— Они сказали, один слуга остался.

— Это они про Уильяма Инкера. Он действительно прислуживает мне. А его жена мне готовит. И больше никого.

— Только они и ты? В таком большом доме.— Я огляделась вокруг и поежилась. — И не страшно тебе?

Она пожала плечами, посмотрела на свои руки.

— Чего мне теперь бояться?

И то, как мрачно она это произнесла, поведало мне о многом. Так что я даже не сразу нашлась что ответить. И постаралась говорить спокойнее.

— Когда ты узнала? — спросила я. — Когда узнала все — про нас? С самого начала?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, не тогда. Только когда Ричард привез меня в Лондон. Тогда она... — Покраснела, но вскинула голову. — Тогда мне рассказали.

— А не раньше? — спросила я.

— Не раньше.

— Выходит, тебя тоже обманули.

Раньше мне приятно было так думать. Теперь же это стало частью той долгой, нескончаемой муки, в которой я пребывала последние девять месяцев. Какое-то время мы обе молчали. Я отвернулась и прижалась к стеклу щекой. Стекло было холодное. Дождь все лил и лил. Тяжелые струи долбили по гравию под окном, камушки подпрыгивали в лунках. Лужайка была вся какая-то побитая. Меж черных ветвей я разглядела вдали зеленые кроны тисов и островерхую крышу краснокирпичной часовни.

— Там лежит моя мать, — сказала я. — А я стояла над ее могилой и ни о чем не знала. Я думала, моя мать преступница, убийца.

— А я думала, моя мать сошла с ума, — печально произнесла она. — А оказалось...

Она не договорила. И я тоже не смогла произнести это вслух. Пока что. Но, обернувшись, я снова посмотрела на нее и, проглотив горький ком, сказала:

— Ты навещала ее в тюрьме.

Это я вспомнила слова надзирательницы. Она кивнула.

— Она говорила о тебе, — сказала она.

— Обо мне? И что же?

— Надеется, что ты никогда ничего не узнаешь. Что она лучше бы десять раз дала себя повесить, только бы ты не узнала. Еще говорила, что они с твоей матерью плохо придумали. Хотели сделать из тебя простую девчонку, а это все равно что спрятать бриллиант в грязи. Грязь засохнет и отвалится...

Я закрыла глаза. Когда я их наконец открыла, она уже была совсем близко.

— Сью, этот дом — твой.

— Мне он не нужен.

— И деньги твои. Половина материнского состояния. Если желаешь — все. Мне ничего не надо. Ты будешь богатой.

— Я не хочу быть богатой. И никогда не хотела. Мне нужна только...

Я не договорила. Сердце мое дрогнуло. Глаза ее так близко, совсем рядом... Я вспомнила, как в последний раз видела ее — не на суде, нет, а в ту ночь, когда умер Джентльмен. Глаза ее сверкали тогда. Теперь в них не было блеска. И волосы, завитые тогда, теперь гладко расчесаны и забраны сзади ленточкой. Руки без перчаток и, как я уже говорила, перепачканы чернилами. На лбу тоже чернильное пятно видно, пальцем провела. Платье на ней темное и длинное, но не до полу. Шелковое, с застежками спереди. Верхний крючок расстегнут. Я увидела, как пульсирует жилка на ее шее. И отвернулась.

Потом посмотрела ей прямо в глаза.

— Мне нужна только ты.

Она вспыхнула. Протянула руки, шагнула ко мне... Но нет, отвернулась и пошла к своему столу. Потрогала листок бумаги, подняла с полу перо.

— Ты меня совсем не знаешь. И никогда не знала. Есть вещи...

Она глубоко вздохнула и не стала продолжать.

— Какие вещи?

Она не ответила. Я слезла с подоконника и пошла к ней.

— Какие вещи?

— Мой дядя... — Она поглядела на меня испуганно. — Дядины книги... Ты думала, я хорошая. Правда? А я не была хорошей. Я была...

Казалось, она борется с собой. Обошла стол и сняла с полки книгу. Сняла, постояла, прижав к груди, потом вместе с книгой вернулась ко мне. Открыла ее дрожащими руками.

— Вот. — Она перевернула страницу. — Или нет, вот здесь.

И взгляд ее застыл. А потом, тем же ровным, невыразительным голосом, который я слышала только что, начала читать.

— «Как восхитительно, — читала она, — сияла во тьме ее прекрасная шея и обнаженные молочно-белые плечи, словно точенные из слоновой кости, в миг, когда я бросил ее на диван. Как удивленно, в диком смятении, вздымались и колыхались подо мной ее снежные всхолмья...»