Белая борьба на северо-западе России. Том 10 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из лесистого Прилужского района мы попали в холмистую часть уезда. Высоко в небо поднималась колокольня Ставропольской церкви, на холме высился Козьегорский монастырь. Крестьяне Гдовского уезда сильно отличались от жителей только что покинутых нами уездов. Говор у них был на «а», они растягивали слова. Отличительной особенностью здешних мужиков была полная непривычка к полевым работам, вся тяжесть полевых и домашних работ лежит на бабах. Часто слышалось, как мужик посылает хозяйку запречь лошадь, так как сам не привык это делать. Это объясняется тем, что все мужское население сплошь было на заработках в Петербурге. У многих, очень зажиточных, дома каменные, встречаются и двухэтажные. Зато поля у них чрезвычайно запущены, они не велики, а площадь их еще уменьшается широчайшими межами, чересполосица невероятная. Мой вестовой Званцов, сам уроженец Гдовского уезда, с презрением говорил, что такая обработка поля и женский труд присущи лишь этой части уезда, в других частях его обработка полей великолепная, многие деревни перешли на хутора. «Здесь не наши мужики, а все больше «самряки». – «Это что за зверь – «самряк»?» – спрашивал я. «Самрки», это что собаку съели! – смеялся Званцов. – Они тут вокруг озера Самро живут».
Жители всех губерний Российской империи имели свои клички. Солдаты ими дразнили друг друга. Уроженцы Петербургской губернии звались «жуликами», Тверской – «козлами», владимирцы были «богомазы», про харьковцев говорили, что они срезали с колымаги Императрицы Екатерины II ее дорожные чемоданы, а потому они с тех пор прозывались «чемоданники», вятских дразнили: «Вятский народ хватский – семеро одного не боятся!» Вятский полк, входивший в состав нашей дивизии, не был очень устойчив, а потому ему приходилось часто выслушивать эту насмешку над собой. Чуя в словах Званцова отголосок какой-то местной басни, я его спросил: «Как же это «самряки» собаку съели?» – и он мне рассказал. «Самряки» собирали сено в копны, вдруг через поле бежит заяц, а за зайцем пустилась вдогонку собака Жучка. Заяц в копну, Жучка за ним. «Самряки» окружили копну и, желая сжарить зайца, подожгли сено. Копна догорела, и «самряки» полакомились жареным зайцем. Только когда все съели, то обнаружили у жаркого длинный хвост. Оказалось, что заяц проскочил копну, а Жучка в ней застряла, и ее зажарили и съели. С тех пор «самряков» и дразнят, что они, мол, собаку съели. Я знал еще по походу в Германскую войну, что, попадая в другую местность, приходилось привыкать к новому созвучию названий деревень, вокруг озера Самро, широкого и болотистого, и названия были особые – Осьмино, Сара-Гора и Сара-Лога; в отличие от близких к Петербургу уездов здесь «запахло Русью»: погосты на холмах, старые церкви, где сохранились служебники времен Петра I. Под Петербургом часто рядом с чухонской деревней находилось русское поселение (например, были Анташи «русские» и «чухонские»), русское население было привезено из средних губерний во время освоения края, после постройки новой столицы. Гдовский уезд, земли которого принадлежали к уделу святой княгини Ольги (название Гдов, как мне говорили старожилы, не что иное, как исковерканное слово «вдовий удел»), был издревле заселен славянами. Для нас положение женщин в этих местах отразилось в том, что большинство подводчиков, возивших снаряды за батареей и составляющих ее обоз, стали женщины. Они постоянно и неимоверно приставали, требуя смены, или ругались между собой из-за груза. Подводчики, число которых доходило до 40–50, были настоящим бичом в этом походе. Они делились на постоянных, то есть взятых из деревень, занятых красными, а потому не могущих вернуться домой, и на переменных, из ближайших деревень. В них больше, чем в солдатах, выражалось свойство русского народа – неуважение к чужой собственности и наклонность к грабежу, правда, в армии пример подавался свыше. Во время похода подводчиков приходилось иногда выстраивать и через деревни проводить строем, спасая огороды и сады крестьян. Беспрестанно приходилось разбирать случаи кражи, виновниками которых обыкновенно оказывались подводчики.
4 августа к нам присоединился 2-й взвод. После длительной борьбы ему все же удалось вырваться из лап Ревельского полка, но потеряв, к сожалению, одну лошадь, насильственно отбитую у солдата батареи все тем же штабс-капитаном Садовским.
В тот же день я уехал в деревню Валово, где стоял штаб корпуса. Корпусом командовал граф Пален, только что произведенный в генералы. Производство в армии шло быстро, и многие в насмешку называли его «самогонным». В шутку рассказывали о взаимном производстве Родзянко и Крузенштерна. Но, по правде сказать, эти производства были вынужденными, дабы уничтожить некоторые ненормальности. Например, в Талабском полку Перемикин был ротмистром, помощник же его Алексеев – полковником.
В Штабе было много новостей, которые мне сообщил мой друг и член нашей финской группы Неведомский (л. – гв. Конной артиллерии). В связи с приездом генерала Юденича предполагались перемены, была тенденция заменить многих первоначальных работников в штабах людьми, приехавшими с генералом из Гельсингфорса. Говорили о только что приехавших курьерах от Бермондта с предложением соединиться для борьбы с большевиками. Отряды Бермондта-Авалова были чисто немецкой ориентацией, носили лишь вывеску Бермондта, но за ним скрывались немцы, во главе которых стоял фон дер Гольц. Бермондт был сыном капельмейстера Приморского драгунского полка и сам офицер этого же полка, по каким-то причинам он присоединил к своей фамилии титул князя Авалова и стал князем Бермондтом-Аваловым. Он был стойкий антибольшевик, доброй души человек, которого очень любили его подчиненные за его исключительную заботу о своих солдатах и офицерах. По слухам, фон дер Гольц располагал 70 тысячами великолепно обмундированных и снаряженных солдат, набранных из военнопленных и добровольцев. Двигаться, борясь с коммунизмом, он предполагал прямо на Москву. Присоединение такого крупного отряда к нам могло, конечно, решить участь нашей борьбы на подступах к Петербургу, но наши союзники (это название уже можно было не без основания взять в кавычки) протестовали против возможности соединения с отрядами Бермондта, грозя прекратить выдачу хлеба и снаряжения. О Бермондте ливенцы отзывались не особенно одобрительно, обвиняя его в переманивании к себе многих офицеров, завербованных в их отряды. Но они все же признавали, что отряды Авалова были великолепно снаряжены и обмундированы.
К этому же времени относится план перебазировки всей армии на Псков.
