Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Замечательный рассказ! — воскликнул редактор. — Знаешь, чрезвычайно убедительно. Только вот напрасно насчет магазинов, что их доверху завалили мясом. Это не соответствует действительности. В остальном же превосходно, У тебя прекрасно разработана животноводческая проблема. Откуда ты все это почерпнул?
— Я прочел всю имеющуюся по этому вопросу литературу и на ее данных построил рассказ.
— Очень убедительно. Сейчас же сдаю в набор. Вот видишь, и сатирик при желании может написать рассказ, который по нынешнему времени всякий редактор у тебя с руками оторвет.
Потом, помолчав несколько времени, он засмеялся и покачал головой, видимо, что-то вспомнив.
— А для первого варианта ты никакой литературы не изучал?
— Какая же там литература, там — жизнь, — сказал писатель.
— Да… остро и смешно. Уморил.
Когда писатель уходил, редактор остановил его и сказал:
— Вот что. 15‑го числа у меня соберется кое-какой народ, все большие знатоки и любители литературы, твои горячие поклонники, отдохнем, поговорим об искусстве. Приходи и прочти свой рассказ.
В назначенный вечер редактор всем приходившим гостям говорил:
— Ну, сегодня вас уморю, будете благодарить.
— В чем дело?
— Не скажу. Сами узнаете.
Когда пришел писатель, редактор, фыркнув и зажав рот рукой, спросил шепотом:
— Принес?
— Принес.
— О, черт возьми, ну и будет потеха!
Писатель поправил очки и, несколько удивленно посмотрев на хозяина, хотел было спросить, какая потеха ожидается на вечере, но уронил шапку и не спросил.
Появление писателя в связи с неясными намеками хозяина заставило гостей насторожиться. Любители посмеяться толкали друг друга, когда после ужина писатель доставал из портфеля рукопись.
— Какая тема? — спросил кто-то из гостей.
— Тема — животноводческая проблема, — почему-то очень поспешно сказал хозяин, засмеявшись при этом во все горло, чем смутил автора.
Тот с недоумением посмотрел на хозяина, но подтвердил, что действительно тема рассказа — животноводческая проблема.
У дам при этом известии брови полезли наверх.
Но с первых же строк, трактовавших об отрешении крестьян от капиталистической психологии под влиянием агитации, все слушатели покатились со смеху, чем смутили и озадачили автора.
А хозяин так вздрогнул и передернулся, точно ему в открытый нерв зуба что-то попало.
Слушатели с улыбками переглядывались и перешептывались.
— Остроумная выходка — пародия на современную литературу.
— Да, да, обратите внимание, как он уловил язык; тон.
— Действительно остроумно, все написано по готовому рецепту, как пишут сейчас почти все. Очень удачно.
Так как чтение в том же тоне продолжалось, то все решили, что это, может быть, и остроумно, но перехвачено в смысле длительности. Но чтобы не обидеть не совсем удачных остряков — хозяина и автора, — все стали усаживаться поудобнее, как это делают на длинных, утомительных докладах, чтобы хватило терпения и сил высидеть до конца.
Когда автор от описания прорыва перешел к восстановлению животноводства, слушатели стали переглядываться. Автор чувствовал общее движение и хотя не видел через очки ясно лиц, но стал ощущать больше уверенности от сознания того, что, значит, рассказ производит впечатление. И голос его зазвучал ровнее и спокойнее.
Один из гостей наклонился к своему соседу и сказал;
— Уморит, подлец! Весь хмель из головы выскочил…
— Выскочит… Просто не знаешь, как реагировать. Как будто сделали из тебя дурачка, а тебе нечем даже защититься.
Когда чтение кончилось, водворилось общее молчание, какое бывает, когда после длинного доклада председатель спрашивает: «Может быть, у кого-нибудь есть вопросы?»
Но этой фразы сказано не было, и все гости, точно после. окончания проповеди, целой толпой повалили в переднюю. Удержать их не было никакой возможности, У всех оказались больны жены, дети…
Когда они все ушли, хозяин повернулся к озадаченному писателю и сказал:
— Ты что, издевался, что ли, надо мной и над всеми?
— А что? Чем?..
— Как это «чем»?! Зачем ты читал эту чертовщину? Кому это нужно? Я взял его у тебя для печати, а вовсе не для того, чтобы читать его людям, понимающим толк в литературе. Я просил тебя прочесть первый рассказ, а не эту макулатуру. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать таких простых вещей.
[1931]
Блестящая победа
Художник в парусиновой блузе, испачканной красками, наскоро приводил в порядок свою мастерскую.
Он ждал посетителей из высоких партийных кругов, свидание с которыми ему устроили друзья. Эти друзья страдали за него, так как большой талант художника-пейзажиста, не могущего перестроиться в плане требований современной критики, гас от потери веры в себя и от наседающей на него нужды.
Он не мог написать ни одной картины, которая отвечала бы современным требованиям. В то время, как его товарищи, менее известные, менее талантливые безболезненно вышли на дорогу нового искусства и писали картины десятками, получая большие деньги.
В углу мастерской, заставленная другими картинами и мольбертами, стояла брошенная на половине, очевидно, одна из его прежних работ: угол балкона в деревенском доме, рама открытого в цветник окна и вдали над спелым полем ржи серо-лиловая грозная туча, идущая с юга.
Это было так живо изображено, что, казалось, чувствовался сумрак от тучи и свежий запах приближающегося летнего дождя.
А в центре мастерской на мольберте стояло полотно новой, только что оконченной картины. Художник, наконец пересилив себя, написал большое полотно, на котором был изображен чугунолитейный завод.
Гигантская красная кирпичная труба, затем железный каркас завода с кранами и вагонетками и на первом плане — богатырь рабочий с обнаженным торсом и вздувшимися мускулами.
Послышался гудок автомобиля. Художник нервно подбежал к окну и посмотрел на высаживающихся людей — одного в военной форме, другого в штатском — в пальто, кепке и сапогах, и взволнованно сказал:
— Они…
Через несколько минут у входной двери раздался звонок, тот продолжительный и властный звонок, с которым входят власть имущие люди.
Художник бросился открывать.
Пришедшие не стали раздеваться и прямо вошли в мастерскую. Военный был высокого роста с той спокойной неподвижностью лица, какая бывает у высокопоставленных людей, которые не чувствуют неловкости или необходимости быть стеснительно вежливыми с хозяевами.
Штатский, более скромный и тихий человек, очевидно, выдвинутый из рабочих на высокий пост начальника искусств, часто поглядывал на военного, как бы справляясь с