Красный Марс - Ким Робинсон

— Я собирался в Каир, — сказал он, — чтобы встретиться там с Фрэнком и Майей, потому что они считают: нужно объединить всю первую сотню и создать некое представительство для переговоров с полицией УДМ, чтобы все это прекратилось.

Когда он доехал до подножия Геллеспонта, тепловое облако мохола в Лоу-Пойнте вдруг пожелтело и образовало в небе столб высотой в двадцать тысяч метров.

— Оно превратилось в гриб, похожий на ядерный взрыв на Земле, только не с такой крупной шапкой, — рассказывал он. — В нашей атмосфере перепады температуры не такие резкие.

После этого он повернул назад и поехал на край бассейна, чтобы увидеть наводнение. Вода, заполнявшая его с севера, была черной, но белела и почти мгновенно застывала крупными кусками везде, кроме Лейкфронта, где пузырилась…

— …Как будто грелась на плите. Термодинамика там сначала была довольно сложной, но уже скоро вода охладила мохол и…

— Заткнись, Сакс, — сказала Энн.

Сакс поднял брови и принялся чинить бортовой радиоприемник.

И они полетели дальше уже вшестером: Саша, Илья, Энн, Саймон, Надя и Сакс. Шестеро из первой сотни, собравшиеся вместе, словно притянутые магнитом. Им было о чем поговорить той ночью, и они обменивались историями, информацией, слухами, предположениями. Но Сакс мало что смог добавить к общей картине. Он оказался отрезан от новостей тогда же, когда и они. И Надя вновь содрогнулась, осознав, что эта проблема никуда не собиралась деваться.

На рассвете следующего дня они посадили самолеты на полосу в Бакхёйзене, где их встретила дюжина людей с полицейскими травматами. Встретившие держали свое оружие дулом вниз, но сопроводили шестерку в ангар в стене кратера без особых церемоний.

В ангаре оказалось больше людей, и они все время прибывали. Наконец их стало около пятидесяти, и среди них было порядка тридцати женщин. Все находящиеся здесь держались чрезвычайно вежливо, а когда узнали, кем были путники, даже проявили дружелюбие.

— Мы хотим точно знать, с кем имеем дело, — сообщила крупная женщина с заметным йоркширским акцентом.

— А кто вы? — прямо спросила Надя.

— Мы из Королёва-1, — ответила она. — Мы оттуда сбежали.

Они отвели прибывших в столовую и подали им щедрый завтрак. Когда все уселись, присутствующие подняли магниевые кружки и каждый потянулся за яблочным соком, чтобы поухаживать за своим соседом, потом соседи ответили тем же, и у каждого стало по полной кружке. Затем обе группы стали, поедая блины, обмениваться историями. Пятьдесят человек сбежали из Королёва-1 еще в первый день мятежей и с тех пор двигались на юг, желая добраться до самого южного полярного региона.

— Там находится крупная база повстанцев, — сказала им йоркширская женщина, на самом деле оказавшаяся финкой. — И есть эти изумительные ступенчатые террасы с выдающимися выступами, поэтому они похожи на длинные открытые пещеры, в основном в пару километров длиной и очень широкие. Идеальное место, чтобы оставаться незаметными для спутников и при этом иметь доступ к воздуху. Там можно жить, как пещерные люди, кроманьонцы. Это правда очень мило.

Так вышло, что многие заключенные в Королёве знали об этом месте и условились встретиться там, если удастся бежать.

— Так вы заодно с Аркадием? — спросила Надя.

— С кем?

Оказалось, что они были последователями биолога по фамилии Шнеллинг, который, судя по рассказам, был кем-то вроде радикала-мистика, который тоже содержался в Королёве и умер несколько лет назад. Он читал виртуальные лекции, которые пользовались большой популярностью на Фарсиде, и после его ареста многие заключенные стали его учениками. Так, он учил их своего рода марсианскому коммунализму, основанному на принципах местной биохимии. В этой бакхёйзенской группе не вполне понимали его учение, но они были на свободе и надеялись объединиться с другими повстанцами. Им удалось наладить связь со скрытым спутником, запрограммированным на работу при управляемых микропорывах воздуха, а также отслеживать передачи по каналу, используемому силами безопасности на Фобосе. Так что новостей и у них было немного. Фобос, по их словам, стал разведочной и атакующей станцией сил транснационалов и полиции УДМ ООН, недавно прибывших на новейших шаттлах многократного использования. Эти же силы имели контроль над лифтом, горюй Павлина и большей частью всей Фарсиды. А после того как поднялся мятеж в обсерватории на Олимпе, в нее открыли огонь с орбиты. Кроме того, транснациональные силы заняли почти весь Большой Уступ, по сути, разделив планету надвое. На Земле же, судя по всему, война продолжалась, и самые горячие события происходили в Африке, Испании и на границе между США и Мексикой.

Они считали, что подниматься на гору Павлина не имело смысла. «Вас или посадят, или убьют», — как сказала Соня. Но когда шестеро путников решили, что все равно попытаются это сделать, им дали четкое указание, как найти убежище в ночи лета на запад. Это была метеостанция на юге Жемчужной земли, сказали им бакхёйзенцы. Там обосновались последователи Богданова.

Сердце Нади упало, когда она услышала это слово. Она ничего не могла с собой поделать. Несмотря на то что у Аркадия было множество друзей и последователей, никто из них, очевидно, не знал, где он находится. И тем не менее она не смогла уснуть в ту ночь, ее желудок стягивался тугим узлом. На рассвете она была счастлива вернуться к самолетам и двинуться в путь. Повстанцы из Бакхёйзена снабдили их таким количеством гидразина, кислорода и замороженного провианта, что они с трудом оторвались от земли.

Их ночные полеты стали казаться какими-то странными ритуалами, словно они изобрели какой-то новый вид паломничества. Самолеты были такими легкими, что их сильно трясло от порывов западного преобладающего ветра. А иногда их сносило то вверх, то вниз на десять метров, отчего нельзя было долго спать даже тем, кто не управлял самолетом, — резкое падение или подъем, и приходилось снова просыпаться в темной тесной кабине и видеть из окна черное небо или беззвездную черную землю. Они почти совсем не разговаривали.

Пилоты сидели ссутулившись, расходуя свою энергию на то, чтобы следить за местоположением другого самолета. Двигатели жужжали, ветра свистели над длинными гибкими крыльями. За бортом было шестьдесят градусов ниже нуля, давление — всего 150 миллибар, воздух — ядовитый, а на черной земле — ни единого убежища в радиусе многих километров. Надя некоторое время сидела за штурвалом, затем отходила в заднюю часть кабины, отворачивалась и пыталась поспать. Щелчки ретрансляторов по радиосвязи, вкупе с общими чертами положения, в котором они оказались, не раз напоминали ей о времени, когда они с Аркадием сражались с бурей на «Стреле». Она видела его, расхаживающего по дирижаблю голышом, с рыжей бородой, смеющегося, окруженного облаком частиц, летающих по гондоле. Затем 16Д вдруг дергался, вырывая ее из сна, и она снова ворочалась с неуютным чувством страха. Она могла бы сесть за штурвал, но Илье хотелось управлять самолетом не меньше нее, по крайней мере, в первые пару часов своей смены. И ей не оставалось ничего, кроме как помогать ему следить за вторым самолетом, который должен был все время находиться в километре по правому борту. Им редко удавалось связаться с другим 16Д по радио, но они контактировали при микропорывах и сводили переговоры к минимуму — к ежечасным выходам на связь или запросы в случаях, если один из самолетов отставал. Иногда глубокой ночью казалось, что они жили так всегда, и трудно было вспомнить, каково было жить до мятежей. И сколько так прошло — двадцать четыре дня? Всего три недели, но ощущение было такое, будто прошло пять лет.

А потом небо позади них стало наливаться кровью, высокие перистые облака становились фиолетовыми, ржавыми, красными, лиловыми, а потом быстро обретали вид металлической стружки в розовом небе; и невероятно разливающееся солнце начинало лучиться над каменистыми уступами, а они беспокойно принимались всматриваться в щербатые, тенистые ландшафты, ища признаки посадочных полос или железных дорог. После той бесконечной ночи им казалось, что они ничего не найдут, но внизу засияла дорога, на которую они могли сесть в случае необходимости. Ретрансляторы тоже можно было определить по карте, так что теперь их курс стал более определенным, чем казалось прежде. И теперь каждый раз на рассвете они замечали среди теней, лежащих впереди, посадочную полосу, идеально ровную и приветливо выделявшуюся своими светлыми оттенками. И они скользили вниз, ударялись оземь, замедляли ход, подъезжали к месту, которое представлялось им наиболее удобным, глушили двигатели и откидывались на сиденьях. И ощущали непривычное отсутствие вибраций, забытую безмятежность.

Тем утром они сели на полосу возле Жемчужной станции, где их встретила дюжина мужчин и женщин, крайне воодушевленных их прибытием, — они обнимали и целовали шестерых путников бесчисленное число раз, при этом смеясь от счастья. Прибывшие сбились в кучу, более настороженные таким приемом, чем в предыдущий раз, когда их с недоверием встречали в Бакхёйзене. Подчеркнутое гостеприимство не отменило, однако, лазерного сканирования запястий для определения их личности; но когда искин подтвердил, что эти шестеро были из первой сотни, раздались радостные возгласы. А когда шестерых гостей провели через шлюз в общий блок, некоторые из местных сразу же подошли к небольшим резервуарам и вдохнули веселящего газа с пандорфином, а потом с глупым видом посмеялись над собой.