История Востока. Том 2 - Леонид Васильев

Если вести речь о колониях, проводниками такой политики были колониальные державы в лице их администрации в этих колониях. Англичане, французы, голландцы, португальцы, испанцы, бельгийцы не только не препятствовали, но всячески содействовали процессу формирования в своих колониях влиятельного слоя европейски образованных и соответствующим образом подготовленных людей, преимущественно из числа выходцев из местных правящих кругов, высших слоев. Именно из их числа колониальная администрация подбирала себе надежных помощников, проводников ее политики. Что касается стран зависимых, то там тоже складывалась влиятельная элита ориентировавшихся на европейские ценности людей, в основном из числа высокопоставленных слоев общества. Там тоже создавались учебные заведения европейского типа, готовившие кадры будущих управителей, технической и иной интеллигенции.

Эта большая подготовительная работа, ведшаяся на протяжении многих десятилетий, а кое-где и века-полутора, не могла не дать результатов. К моменту деколонизации проблема кадров, способных возглавить новые самостоятельные государства и повести их по европейскому пути, в основном уже не стояла. Возникал лишь вопрос о выработке политики, об организации управления, характере власти, формах социально-политического устройства, наконец, о выборе пути развития. Все эти вопросы были новыми для традиционного Востока, прежде не имевшего никаких представлений о подобных проблемах. Выход их на передний план – это и есть в определенном смысле наследие колониализма, т.е. то новое, что проявило себя под его воздействием и способствовало преодолению консервативной традиции.

Важным моментом, вначале характерным едва ли не для всех государств Востока после деколонизации либо обретения политической независимости, стало ограничение характерного для традиционной структуры всесилия власти, типичной для недавнего прошлого абсолютной безнаказанности, произвола администрации на местах. Конечно, не следует преувеличивать. Многое осталось от прошлого, а со временем кое-где и окрепло, освоило новые формы существования, адаптировалось к переменам. Речь идет о коррупции и непотизме, бюрократизме и волоките, семейно-клановых и патронажно-клиентных связях, опоре на земляков-соплеменников в ущерб всем остальным, да и о многом другом, аналогичном уже сказанному. Тем не менее степень всесилия власти и произвола на местах была все же иной, не той, что прежде, – даже в тех нередких случаях, когда молодые республики с их демократическими институтами и процедурами замещались военными диктатурами.

Важным элементом политической культуры, чаще всего сознательно насаждавшимся колонизаторами либо естественно воспринимавшимся от Европы странами, зависевшими от колониализма, стала практика многопартийной борьбы, политического плюрализма. На традиционном Востоке нечто в этом роде всегда существовало, но там это проявляло себя в форме скрытных закулисных либо дворцовых интриг и переворотов и разве что изредка принимало облик сколько-нибудь организованной оппозиции, как то было во времена династии Мин в Китае или в Корее. В эпоху колониализма, особенно в последний ее период, все изменилось: государства Востока не только познакомились с идеей многопартийности и открытой политической борьбы, включая парламентские выборы, свободную прессу и гласность, да и многие прочие демократические свободы, но и по меньшей мере с XX в., а кое-где и раньше научились активно всем этим пользоваться. Это не значит, что все эти институты, права, свободы и принципы европейской политической культуры заработали на Востоке в полную силу: ведь традиция здесь еще достаточно сильна, включая и традицию сильной центральной власти. Но даже в тех нередких случаях, когда в той либо иной из современных стран Востока демократический режим на долгое время вытеснялся привычным строем однопартийной власти или вовсе беспартийной военной диктатуры, ситуация оказывалась вовсе не безнадежной: трансформированные восточные общества, уже знакомые с идеей многопартийности и плюрализма в принципе, явно дорожили ею, видя именно в этом надежный противовес всесилию диктата сверху. Наиболее тонко ощущала эту разницу молодежь, легче всего адаптирующаяся к изменившимся условиям жизни (имеется в виду изменение в сторону свободы) и тивнее всего выражающая свой протест, как то проявило себя в сра нительно недавнее время, на рубеже 80 – 90-х годов и в Африке, и в Азии.

Сыграла свою роль на современном Востоке и заимствованная из Европы не без помощи колонизаторов практика независимого от властей судопроизводства. Пусть она заимствовалась разными способами (в Индии ее внедрили англичане, в Турцию она пришла в ходе радикальных реформ Ататюрка и т.п.), важен сам принцип: европейский тип судопроизводства проник во многие страны Востока, и это сыграло там немалую роль, хотя во многих случаях, особенно в исламских странах, параллельно продолжал существовать и традиционный суд. Вместе с независимостью суда проникла и в большинстве случаев заняла весомые позиции европейская по происхождению идея разделения властей, необходимая в практике республиканского правления, парламентской демократии. Не чужды многим странам современного Востока и заимствованные из Европы идея индивидуальных свобод, принцип гражданского общества, феномен правового государства – то, чего прежде нигде и никогда на Востоке не было, да и быть не могло. Все это, независимо от механизма приобретения (в колониях насаждалось; в зависимых странах воспринималось в ходе реформ; реформы были характерными и для политически независимых государств, например для той же Японии, хотя здесь свою роль сыграла американская военная оккупация после второй мировой войня), можно считать на Востоке наследием колониализма, т.е. результатом целенаправленной. активной политики, вектором которой было заимствование еврокапиталистического стандарта.

Наследие колониализма и Восток

Нетрудно заметить, что основные элементы европейской (колониальной) администрации и цивилизации и всей политической культуры Востока не только противостоят друг другу, но и практически несовместимы. С одной стороны, ставка на материальный успех индивида, собственника, гражданина, обладающего правовой защитой закона, огражденного веками выковывавшейся и направленной против произвола власти броней демократических процедур, свобод, гласности, разделения властей. С другой – привычные нормы всесилия власти и бесправия подданного, произвола власть имущих и безгласности отдельного человека, включенного для выживания в состав различного рода социальных корпораций, внутренне тоже организованных по принципу безоговорочного подчинения младших старшим. Соединить одно с другим означало бы попытку соединить несоединимое. Стало быть, речь должна была идти не столько о синтезе старого и нового, своего и чужого, сколько о вытеснении и замещении одного другим.

Но так бывает только в теории. Социальная практика сложнее, и она в конечном счете сводится именно к соединению, пусть даже к насильственному и неорганичному, сближению одного с другим, по меньшей мере вначале, на первых порах. Впрочем, последующее скрепление либо органичное соединение элементов, равно как и вытеснение одних другими, зависело уже от многих обстоятельств, которые были в разных странах Востока весьма различными и в свою очередь обусловливались множеством факторов.

Индия, например, с ее древней многовековой традицией религиозного плюрализма и ненасильственных действий, с огромной ролью в ее жизни общины и касты при сравнительно ограниченных функциях государства оказалась достаточно благоприятным полигоном для насаждения там элементов британской политической практики и культуры, включая вестминстерскую парламентскую традицию. Принимая во внимание длительность правления англичан в Индии и целенаправленность политики британской колониальной администрации, не приходится удивляться тому, что английская парламентарно-демократическая модель в Индии была воспринята, а затем и закреплена, внедрена в жизнь достаточно основательно. Впрочем, это далеко не значит, что весь механизм демократической культуры работает в Индии так, как в самой Англии. Достаточно обратить внимание на поведение электората, склонного поддерживать имя и личность кандидата, но не его программу, чтобы зафиксировать существенную разницу между этими странами. Разница станет еще более очевидной, если принять во внимание принцип организации в Индии политических партий, фракций и группировок, многие из которых организованы по традиционному принципу вчерашних социальных корпораций с их подчинением и преданностью тесно и навсегда связанных друг с другом людей возглавляющим их лидерам. Впрочем, это характерно не только для сравнительно еще отсталой Индии, но и для передовой Японии.