Гибель Иудеи - Элиза Ожешко

— Я сделаю все, что смогу, — отвечал Тит. — Сейчас я иду к цезарю и, если только будет можно, сегодня же вечером постараюсь устроить военный совет.

— Что мне в твоем совете! — еще более раздражаясь, воскликнула Вероника. — Ты докажи мне на деле, что любишь меня. Иначе я завтра же утром сама отправлюсь в Киликию, чтобы с мечом в руках стать во главе легионов. Вероника может побеждать и без помощи римлян!

Тит еще раз повторил Веронике, что сделает все, что можно, и, поцеловав ей руку, удалился.

Веспасиан действительно получил известие о беспорядках в Киликии. В тот же вечер он собрал у себя военный совет.

Среди полководцев цезаря самым влиятельным и опытным был Муций. Римлянин как по духу, так и по происхождению, он вел свой род от знаменитого Муция Сцеволы. Множество заслуг, оказанных им отечеству в войнах с разными врагами, создали ему вполне заслуженный почет как в сенате, так и при дворе. Но Веспасиан сравнивал его с мулом, который может свалить в яму и колесницу, и кучера. Это был слишком упрямый человек, не останавливавшийся ни перед чем и, главное, любивший говорить и действовать открыто. После своего провозглашения на Востоке цезарь послал его с неограниченными полномочиями в Рим. И только благодаря его энергии и предусмотрительности Веспасиан так быстро был признан императором во всех концах империи.

Но Муций позволял себе говорить то, о чем никто другой не решился бы и подумать. Муций был одним из тех, кого отношения Тита и Вероники возмущали до глубины души. Муций не допускал даже и мысли, чтобы будущая царица Рима была иностранкой, теперь он с радостью ухватился за представившийся случай открыто высказаться.

Вероника не предполагала, что, грозя Титу стать во главе легионов, она высказала то, чего Муций будет добиваться во что бы то ни стало на военном совете. Отъезд Вероники из Рима представлялся для Муция более чем желательным, так как прекратились бы отношения между ней и Титом. Когда этому воспротивился Тит, Муций открыто заявил, что ни сенат, ни народ, ни тем более легионы никогда не согласятся признать Веронику своей царицей.

Настойчивость Муция имела воздействие. На следующее утро Веспасиан распорядился пригласить к себе Веронику и сообщил ей, что она должна поспешить в Киликию и сама наблюдать за безопасностью своих пределов. Римские легионы, расположенные в прилегающих провинциях, немедленно будут присланы ей по первому ее требованию.

Гордая царица, услышав это, была совершенно убита — она ожидала какого угодно решения, но только не этого. Вероника в чрезвычайном волнении поспешила к Титу, чтобы он заставил отца изменить решение. Но, о коварство! Тит еще ранним утром уехал неизвестно куда. Она плакала, называла его изменником, который перестал ее любить, но так как это нисколько не помогало делу, то она решила снова отправиться к цезарю. Но цезарь остался непреклонен. Напрасно Вероника затем приглашала к себе Иосифа, чтобы воспользоваться его посредничеством. Иосиф даже не явился.

После решения военного совета Тит провел бессонную ночь, обдумывая, что ему делать, и он решил уехать из Рима и навсегда прервать свои отношения с Вероникой. Он решил даже не ходить к ней проститься, так как знал, что ее слезы могут поколебать его решение. Еще не успела заняться заря, как он был уже в пути, направляясь на север, в Заальпийскую Галлию, к своим легионам, чтобы там забыть о любви к Веронике.

Когда он девять лет спустя занял трон цезаря, Вероника несколько раз была в Риме, но прежних отношений уже было не восстановить. Эта женщина, мечтавшая стать повелительницей всего мира, вынуждена была умереть всеми забытая. И когда весть о ее смерти принесена была в Рим, то тот, который ее некогда любил, был давно похоронен.

Пережитое Фебой не осталось без последствий для ее слабого здоровья После того, как тело отца недалеко от гробницы первосвященника было предано земле, она почувствовала, что ее покидают последние силы. Как добралась домой, она не помнила, мало она также помнила и то, с какой материнской заботливостью ухаживала за несчастной рабыней Домицилла. Всю ночь она провела у постели Фебы, прикладывая больной холодную воду к вискам, так как та поминутно впадала в забытье. Больная бредила и этот бессвязный бред действовал на Домицилла удручающе. То она с радостью восклицала, что нашла своего отца, то начинала плакать, что он умер, и просила Тита и Климента оживить его. Иногда больное воображение рисовало ей картины далекой юности, все ее страдания. То она видела пред собой каких-то лиц и спорила с ними об Иисусе из Назарета.

Кто эта черная женщина? — вдруг спрашивала она, устремляя лихорадочный взгляд на Домициллу. Она так много говорила, чтобы меня утешить, но я все забыла. Ах да, я помню «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я успокою вас». Ах, если бы надо мной не висело проклятия!

Несчастная девушка снова начинала метаться в жару. К утру, однако же, она уснула.

Домицилла тоже решила отдохнуть, поручив больную попечению надежной рабыне. «Какую черную женщину она видела, — думала про себя Домицилла, — и что это за слова: „Придите ко Мне все труждающиеся“?»

Черная женщина, о которой бредила Феба, была Помпония Грецина. Возвращаясь из фамильного склепа в город, она увидела одиноко идущую в такую позднюю пору девушку. Судя по всему, ее постигло сильное горе, потому что слышны были ее приглушенные рыдания. Помпония, приказав остановить носилки, подошла к девушке. Это и была Феба, и Помпония услышала ее рассказ. Утешая несчастную, Помпония проговорила те загадочные слова «о труждающихся», которыми Феба бредила.

Заботиться в течение целой ночи о больной Домицилле приходилось первый раз в жизни Если бы ей раньше кто-нибудь сказал, что она на это способна, она никогда бы не поверила.

Как-то, когда больная почувствовала немного лучше, Домицилла решила нанести визит Клименту. Войдя в его дом, Домицилла нашла Климента сидящим среди каких-то старых бедняков и калек. Одни из них плели корзины из прутьев, другие делали циновки из тростника, третьи распушивали шерсть, ни один из них не был без работы.

Незамеченная никем девушка долгое время смотрела на это непонятное ей собрание. Ее поразило спокойствие, которое здесь царило, отражаясь на лицах всех присутствовавших. Один старик заметил девушку и сказал Клименту, что кто-то к нему пришел.

Климент обернулся и, увидев Домициллу, подошел и тепло поприветствовал ее. Он расспросил про Фебу и, узнав, что бедная девушка лежит в беспамятстве, сильно опечалился. Видя, что Домицилла с удивлением смотрит на сидевших, он сказал:

— Это мое семейство. Всех этих стариков, из которых каждый годится мне в отцы, я принял к себе, как сын. Но ты видишь, что у меня никто не сидит без работы, потому что только тот, кто трудится, должен есть.

— Но что же ты делаешь, дядя, с вещами, которые делают эти люди? — спросила девушка.

— Я продаю их и плату, которую получаю, отдаю в их распоряжение, — отвечал Климент. — Но они обычно все деньги возвращают обратно и просят раздать их другим несчастным. Я так и поступаю, потому что и без этого Господь мне дал достаточно средств, чтобы приютить этих несчастных.

— И что же, моя тетка не тяготится этим обществом? — спросила Домицилла.

— О, нет, — отвечал Климент… — Около нее такие же престарелые женщины. Мы так и живем, она вместе с несчастными старухами, я с этими бедняками. И мы счастливы…

— Как это ни ново и ни странно для меня, но я нахожу, что и в такой жизни можно испытывать своего рода счастье. У постели больной Фебы я отчасти испытывала это на себе.

— Да, дорогая племянница, — отвечал ласково Климент, — ты только немного послужила другой, но если бы ты знала, какое великое счастье получает человек, отдавая всю свою жизнь на служение другим. А вот и тетка, — сказал он, обращаясь к подошедшей Флавии. — Покажи племяннице, в каком обществе ты проводишь все время, а то она думает, что тебе скучно среди этих стариков.

Домицилла нашла в покоях своей тетки то же, что и у дяди. Здесь точно так же сидело множество старух, по большей части калек, и занималось той или другой работой. Та же тишина и то же спокойствие господствовали и здесь.

— Дорогая тетя, — сказала Домицилла, выходя, — я так поражена всем, что здесь вижу, что не знаю, как и спросить тебя об этом. Скажи мне, что, однако же, побуждает вас обоих принимать у себя столько несчастных людей? Дядя говорит, что хорошо всегда служить другим, но я думаю, что надо же подумать и о себе, и о своем положении.

— Но ты представь себе только, Домицилла, — отвечала жена Климента, — что стали бы делать и куда девались бы эти несчастные, если бы мы их не приняли! Мы очень жалеем, что у нас не хватает средств принять их еще больше.

— И что же вы их круглый год кормите и даете пристанище? — спросила Домицилла.