Всего один год (или: "Президент"). - Анри Бертьен

– Что это мы – снова о бренном, да о политике… Президент что сказал? Пить, гулять, и веселиться! Любить и прощать! Короче – не думать о плохом, по крайней мере…- Он вздохнул.- Ну, что там у вас с танцами?

– Магнитофон что-то брыкается…- Виновато развёл руками Джакус.

– В твоих-то лапах?- Удивился Борен.- Да он тогда должен не брыкаться, а только пищать, тоненько так: иииии…иииии… пустиииии…- Неожиданно действительно очень высоко взял он. Народ вокруг прыснул, а Джакус сделал обиженную рожицу:

– Нет, ну я старался…

– Крепко держать его в руках…- В тон ему продолжил Борен. Народ уже откровенно не мог сдерживать смех; многие подходили, и, сочувственно похлопывая Джакуса по плечу, с деланым вздохом оглядывали магнитофон.

– Ладно, ребята – не доставайте…- Взмолился Джакус.- Позовите меня лучше, когда надо будет дверь высадить или холодильник занести…

– Вот-вот…- Согласно кивнул, подходя, второй ошпаренный.- А то – пристали: магнитофон, магнитофон… А там кнопочки такие, что их впору иголкой нажимать…- Сочувственно добавил он. Джакус только рукой махнул. Тем временем музыка таки зазвучала – и, надо сказать, весьма недурная полилась мелодия… С проникновенным, этаким, нежным текстом… "Солнышко моё" – нечто в этом роде было там дежурным обращением поющего к своей возлюбленной, милой, любимой. Жаль – голова была занята другим – я даже слов не запомнил. Мелодия как-то мягко обволакивала, баюкала, несла куда-то вдаль, нежно поддерживая в какой-то мягкой среде… Ко мне тихо подошла Ирен.

– Это ты выбирал?

– Нет…

– Всё равно спасибо…

– За что?- Она пожала плечами:

– Понятия не имею… Просто мне почему-то нравится, когда ты рядом.

– А мне…- Я вздохнул.

– Что?

– Не знаю… Какое-то совершенно непонятное ощущение.

– Какое?

– Будто я помню тебя – и не помню… Будто знаю тебя уже тысячу лет – и не могу вспомнить, откуда… Будто…

– Молчи…

– Почему?

– Давай потанцуем…

– Давай…- Согласился я, даже не сообразив, что мы уже давно, обнявшись, переминаемся в такт музыке с ноги на ногу. Было тихо и безмолвно вокруг. Музыка как бы несла нас куда-то вдаль, не нарушая тишины и существуя где-то сама по себе, независимо от нас, нашего окружения и наших ощущений. Ирен просто обняла меня, положив голову на моё плечо и тихо колыша ею в такт музыке. Все мои попытки вести её в танце легко и естественно приводили к соответствующим перемещениям по комнате, но сама она, казалось, жила только в этой мелодии – и ничто другое для неё не существовало. Этот праздник продолжался долго, очень долго – и уже напоминал медитацию. Нахлынули вдруг какие-то неясные воспоминания, не осознанные до конца образы… Включая и её – почему-то бесконечно дорогой мне образ… Такой похожий – и такой далёкий… Неясный… Я не пойму – может, мы всё же встречались когда-то… в детстве? Может, это была моя давняя детская Любовь? Когда думаешь, что влюблён – и боишься подойти, считая себя недостойным этой высокой, великой Любви, неспособным толком оценить это чувство и дарить его другому…

Неожиданно обнаружилось, что музыка кончилась. Мы стояли уже одни – обнявшись, в забытьи, посреди зала. Нас разбудила тишина. Спохватившись, мы некоторое время не могли толком очнуться – так неудачно разбуженный человек не может сразу, спросонок, сколько-нибудь связно мыслить. Окончательно нас разбудила следующая мелодия – она была заметно побойчее и… попроще. Народ начал двигаться в такт ей, изображая быстрый танец. Простыни попадали с плеч – и их топтали ногами, не обращая на это внимания или, даже – ухарски демонстрируя преднамеренность топтания. Мы с Ирен, не сговариваясь, отошли к столу и присели на диван. Я смотрел на неё и не мог отделаться от мысли, что знаю её всю – от кончиков пальцев на ногах и волос на голове – до самых глубин её души. Чёрт! Что за наваждение?

– Это не наваждение, Анри…- Вдруг тихо произнесла она.- Это – что-то большее… Гораздо большее. И… Я думаю, что в нашем положении… судьбу лучше бы так больше не испытывать…

– Может быть…- Неохотно вынужден был согласиться я. Ведь, в конце концов, у каждого из нас- по сути, уже семья. У каждого – своя судьба, уже связанная с судьбами других людей. Имеем ли мы право на такие грёзы?

– Сегодня – да.- Вдруг шепнула мне подошедшая Лидочка.- Сегодня можно грезить и Любить сколько угодно. Это не возбраняется…- И она, загадочно улыбнувшись, снова нырнула в толпу танцующих.

– О чём это она?- Я с удивлением уставился на Ирен.

– А ты не догадываешься?- Удивилась она. Я только продолжал ошарашено глядеть в бездонные глаза своей собеседницы.

– Разве ты не мучился вопросом, имеем ли мы право на такие грёзы?

– Дда…- Я был совершенно озадачен и ошарашен её информированностью.- Но… но откуда об этом узнала она?

– Она тебя любит, Анри… Очень любит…- Задумчиво произнесла Ирен.- И она многое может… И готова… Для тебя сделать… Будь смелее…- Улыбнулась она и почему-то вдруг такая тоска почудилась мне в её голосе, что я невольно подумал: может, именно чья-то несмелость… в Любви… И стала причиной её "чудачеств"? Может, едва найдя после той потери хоть кого-то, кто её понимает – Кароя, она просто панически боится потерять и его – и оттого её дикий, животный страх за его жизнь?

– Не бери дурного в голову, Анри…- Ирен несмело потрепала меня по шевелюре.- Сегодня – праздник. Праздник Любви.- Она загадочно улыбнулась.- А в эту ночь, по преданиям, случаются всякие чудеса…

– Пойдём, пойдём… Грустить будете позже – когда расстанетесь…- Джакус, сгребая нас в охапку, втянул в толпу танцующих. Дикая пляска растолкала нас, разбросала, развела в разные стороны. Когда всё стихло – мне вдруг показалось, что я потерял в толпе Ирен… Навсегда… Бог мой! Ну, за что такая пытка? Ну, дай же мне знать – что это было? Но Он молчит… "За страшный грех – за то, что в Боге усомнились – Он наказал Любовью всех, чтоб… в муках… верить научились"… – Вовремя прокомментировал ситуацию очередной исполнитель. Я очнулся. Народ в основном слушал. Вдумчиво. Лишь Джакус танцевал с Ингой. Я с удивлением заметил, что вели они себя примерно так же, как ещё недавно – мы с Ирен. Она – маленькая, хрупкая – лежала на этой глыбе, обхватив её за шею руками. И всё это сооружение плавно покачивалось в такт музыке… Велик Аллах… Воистину велик… Только… Что же он с нами делает?…

– Шампанского!- Едва ли не жестом, характерным для гусарского пира, возжелала Калиа.

– Нет проблем…- Развёл руками её благоверный и направился к столу.- За что пить будем?

– За любовь!- Встряхнув головой, с искорками в глазах предложила Лидочка.- Во всех её видах и проявлениях…- Едва ли не со вздохом, с грустноватой улыбкой добавила она.