Обрученная с розой - Симона Вилар

– Филип! Филип! Что с тобой? Очнись!

Он проснулся. В окно вливался утренний свет. Анна, уже почти одетая, трясла его за плечо.

– Филип, Филип, милый! Ты так страшно стонал во сне! Он обнял ее и притянул к себе.

– Ты! Я так боялся за тебя

Она гладила его по голове, по плечам. В ее руках была сила, от которой уходила тоска.

– Все хорошо, я с тобой. Он посмотрел ей в лицо.

– Нам надо ехать.

Анна нахмурилась, а потом улыбнулась краем губ:

– Мы и поедем. Поспи немного. И не спускайся, пока тебя не позову.

Напевая, она убежала, а Филип долго лежал, уставившись в потолок. Он слышал голоса внизу, слышал звенящий смех Анны. Она была беспечна, как всегда, но он уже не мог оставаться таким. Он думал о странном сне и о королевском письме. Пока они наслаждаются любовью, Уорвик может отплыть в Англию и развязать там новую войну. И тогда им снова придется гоняться за ним, и неизвестно, сыграет ли свою роль это послание.

Его окликнула снизу Анна.

Он оделся и спустился. Анна усадила его за стол, поставила перед ним тарелку с медовыми ячменными пирожками, зажаренными в масле.

– Я сама приготовила это для тебя! Филип был растроган.

– Разве стоило утруждать себя, моя принцесса?

Анна скорчила гримаску.

– Припоминаю, что в те времена, когда я была Аланом, меня заставляли и коня чистить, и караульную службу нести.

Она смотрела, как он ест, вся светясь, и Филип не знал, как снова заговорить с ней об отъезде. В полдень они отправились к мессе. Анна, как всегда, стала пробираться к алтарю. Неожиданно дюжий слуга в шитой галуном ливрее грубо оттолкнул ее.

– В сторону! Честь и место графу и графине Коменж! Тучный сеньор и его супруга важно проследовали к алтарю, а их слуга, пятясь, вновь задел Анну. У Филипа вспухли бугры желваков на скулах. Он шагнул было вперед, но Анна успела схватить его за руку:

– Мы в храме, Филип!

– Этот пес не смеет коснуться тебя!

– Нет, Фил, не права я. Граф Коменж – могущественный человек в Гиени, и, говорят, сам Карл Валуа прислушивается к его советам.

Филип упрямо мотнул головой:

– А ты принцесса из дома Невилей, достойная общества венценосных особ. В твоих жилах течет кровь правителей Англии.

– Молчи. Не забывай, что сейчас я всего лишь простая мещаночка из Бордо.

– Беру Бога в свидетели, что скоро это недоразумение кончится и граф Коменж вынужден будет с почтением относиться к благороднейшей леди английского королевства.

Анна ничего не ответила и отвернулась. В оставшееся время службы они украдкой наблюдали друг за другом, опасаясь встретиться глазами. Из церкви они вышли в числе первых. Филип видел, что Анна хмурится и готова вспылить в любой миг. Внезапно он вспомнил, каким пинком его наградила первая леди, когда он впервые сказал, что надо ехать, и невольно рассмеялся. Анна оттаяла и прильнула к нему, а Филип внезапно понял, как следует действовать.

Он повел ее к лошадиному барышнику. Уяснив, в чем дело, Анна удивленно взглянула на него. Опережая вопрос, он сказал:

– Перед отцом ты должна предстать достойно. Ты выберешь лошадь, которая придется тебе по душе.

Он знал, как она любит коней, и надеялся, что подарок окончательно вернет ей доброе расположение духа. Однако ошибся. Девушка никак не отреагировала на его слова и оставалась молчалива и задумчива. Даже когда они пришли к торговцу, где в стойлах находилось множество прекрасных скакунов, рассеянность ее не оставила.

– Так как? Ты выбрала? – спросил Филип.

Анна, словно очнувшись, указала на ближайшую лошадь.

– Да. Вот эта.

Перед нею стояла пегая кобыла, в белых и черных пятнах, рослая, сильная, с крепким костяком, длинной гривой и касающимся земли хвостом.

– Что ж, неплохой выбор, – проговорил Филип. Но, Признаюсь, я не любитель коней этой коровьей масти.

– Мне она нравится! – упрямо заявила Анна, и он почувствовал в ее словах вызов. Она злится, решил Филип, и не стоит ей перечить. Немного поторговавшись, он купил лошадь. Анна ждала его у входа и не выказала никакой радости, когда он с улыбкой протянул ей повод.

Когда они возвратились домой, Филип попытался было ее развеселить, но Анна, сославшись на недомогание, предпочла пораньше лечь в постель.

Сидя у окна, рыцарь смотрел на нее. Он не знал, спит ли Анна или просто затаилась, размышляя о близости расставания. Ему ли не знать, как она горда! И, разумеется, она страдает оттого, что он так настойчиво торопит с отъездом. Впереди только то, что разведет их навсегда. Но разве и его душа не разрывается от мысли, что чудо больше невозможно? Однако поступить иначе он не мог. Осознание неисполненного долга терзало его, как тяжелая болезнь.

Филип достал со дна сундука завернутый в пожелтевший лоскут парусины плоский футляр. Открыв его, он извлек послание. Оно помялось и истерлось по краям свитка, на нем виднелись пятна от соленой воды и даже следы крови. Печать местами раскрошилась. Он присмотрелся к ней – и замер, словно пораженный громом.

Легкий, едва различимый надрез подсекал печать, словно письмо уже вскрывали. След был так тонок, что заметить его можно было, лишь пристально вглядевшись. На лбу Филипа выступила испарина. Послание, которое вверено ему, тайному гонцу, было кем-то прочитано. Но кем? И когда? Он никогда не расставался с ним, если не считать… Он вспомнил события в большом зале Уорвик-Кастл, когда передал футляр Анне. Наместник Фокенберг так жаждал узнать, что содержится в письме… Неужели же Анна могла уступить ему? Это исключено. Тогда кто же? Она сама? Женское любопытство…

Он растормошил Анну, взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

– Анна, мне необходимо это знать. Письмо короля пало к тебе в Уорвик-Кастл. Ты вскрывала его?

– Оставь меня. Что за чушь? Я хочу спать.

– Ответь, дитя, неужели ты осмелилась прочесть тайн послание короля Англии?

В его голосе зазвучал металл. Такой поступок не мог быть оправдан. Филип почувствовал, как в нем закипает ярость. Эта девушка слишком легкомысленна и своенравна она готова ради каприза преступить закон и честь! Он с силой тряхнул ее за плечи.

– Говори же!

Анна уперлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть, но он лишь сильнее сжал ее пальцы. Девушка вскрикнула.

– Мне больно!

Он сразу отпустил ее.

– Прости, родная… Но скажи…

– Оставь меня в покое. Ничего я не вскрывала! Слышишь, ничего!

Он сразу поверил. Он хотел в это верить. Ведь и в самом деле – на их пути было столько передряг, и мало ли как могла образоваться эта волосяная трещинка на печати.

– А теперь уходи, – глухо сказала Анна. Он чувствовал себя виноватым и поэтому молча покорился. Когда он ушел, Анна зарылась лицом в подушку, содрогаясь от рыданий.