Чужестранец - Алексей Семенов

Поморянин же, не говоря ничего более, взялся привычно за рукоять меча, и тускло блестящий, как чешуя гадюки, клинок с шипением вышел из ножен.

Должно быть, к такому повороту дружина готова не была. Бежавший первым чуть замешкался и выскочил на Торфинна уже не так скоро, как мог, чем тот не замедлил воспользоваться: коротким, но очень сильным ударом он просто отбросил противника обратно, и тот, не удержавшись, повалился, мешая следующим за ним.

— Беги на корабль, — еще раз так же невозмутимо проскрипел поморянин.

— Сейчас.

Мирко уже выхватил нож, как вдруг, будто из-под земли, возник Ари Латикайнен.

— Беги, — шепнул громко хиитола. — Как только ты окажешься там, бой закончится сам собой. Они не посмеют убивать Торфинна.

Тем временем поморянин легко отбил и второе нападение, так и не давая никому взобраться на холм.

Мирко, вняв словам Ари, стал отступать. И тут хиитола забормотал что-то на своем языке, слова которого были длинны, будто целый десяток слов на языке мякшей. Мирко показалось — или так оно и было? — что с каждым словом Ари становится выше, грознее, что это уже и не Ари вовсе, а кто-то другой, который может прийти, если Ари позовет… Хиитола шагнул вперед, поравнялся с Торфинном, отметавшим уже третью попытку дружинников прорваться наверх, поднял правую руку, сомкнул пальцы щепотью… Ослепительный свет ударил внезапно — такой вспыхивает иногда, когда некоторые из оленных людей, умеющих говорить с духами, бросают в костер какие-то маленькие шарики. Только этот свет был тысячекратно сильнее, до невозможного бел. И если таким его ощутил Мирко, то каково же было дружинникам, на которых колдун направил главную мощь лучей?

— На корабль, — услышал Мирко голос Торфинна: поморянину было легче перенести вспышку — он не смотрел на пальцы колдуна, а занят был схваткой, да и глаза его были защищены выкружками шлема. Сильные пальцы Торфинна сдавили плечо Мирко, и он послушно, видя перед собой покуда только цветные пятна, последовал за немцем.

— Ты достойный воин, но еще плохо владеешь мечом, — начал говорить Торфинн, когда страшный удар грома с головой накрыл всех, кто был на холме и в селе.

На некоторое время Мирко оглох. Почти ничего не видя и не слыша, только ощущая ступнями землю под ногами, он плелся за Торфинном. Вот дорога резко пошла вниз, вот деревянные ступени и ровные доски пристани, качающаяся доска сходней… Торфинн слегка подтолкнул мякшу, тот нащупал руками чью-то крепкую, протянутую навстречу руку и спрыгнул вниз, на корабль.

Через мгновение Мирко почувствовал, что корабль оттолкнули от пристани и он тихо движется на веслах. Наконец слух его стал различать звуки. И первое, что он услышал внятно, было конское ржание: это был его Белый, которого Ари честно привел на корабль.

Когда зимним утром проснешься под взглядами звезд,Увидишь снег, крупой присыпавший путь,Что вьется меж сосен и уходит в легкий мороз,Цепляясь за корни и землю, за самую ее суть.

Восторг пути! Не все ль теперь равно,Кто по земле язык метели бросил,Кто распахнул застывшее окно,Откуда вдруг до срока в сердце осень? 

Кто претворил картину со стены?Кто взял с нее неровную дорогу?Кто отпустил по ветру эти сны,Пронзил туман отчаянием рога?

Идущего цель — достичь благодатных кущ.Но путь тернист, и, в терние павши, семя не даст плодов.Заботы и прелесть мира стоят нагорных круч.Выращивай хлеб, отпускай по водам или иди на зов

Ломают смерчи черной мглы,Как спички, древние стволы,Не видно зги на километры,Но живших прежде волшебствоМне дарит чары голосов, 

И к ним эолов мех и ветры.И где бы ни был далекоВ пространстве или глубокоВо днях грядущих, днях вчерашних —Тебя подвигнет взять порогМой тысячеголосый рогС вершины бесконечной башни.

Пусть нет цели, но есть конец любому пути.Ты делал добро, а понял ли это лес?Дорога светла, но хватит ли сил, чтобы ее пройти?И если хватит, воздай хвалу и все сохрани как есть.

Абсурден архангел с картонной трубой,Смешна колдуна пиктограмма,А исты трилистник над синей водойИ Троица в воздухе храма,А также дороги — след звезд на земле —И башня Звучащего Слова,Стрелы наконечник, что найден в золе,Как эхо предвечного зова.

XI. РАДОСЛАВ

Встреча за встречей, расставание за расставанием. Что-то заканчивается, что-то начинается. В каждой встрече и в каждом расставании собираешь ты маленькие кусочки себя, складывая причудливый узор без начала и конца, и сколько ни смотри вокруг, смекая и очаровываясь, а только этот узор остается вечно недоступным. Никак не схватить его целиком, не узнать, кто же ты сам. Только там, на самой последней росстани, где ожидает тебя последняя встреча и последнее прощание — только там вспыхнет вдруг ясным огнем, четким светлым контуром рисунок твоей жизни — и оборвется смертью. А дальше… Дальше подхватит тебя широкая и сильная река и поведет неторопливо и неизбежно в закат, за которым только темное и вечное море. Так надо ли дожидаться последней росстани? Не шагнуть ли за нее сразу, одним махом, увидеть там, кто ты таков? Никто после этого не отнимет у тебя того, что ты там увидел. Ты — оттуда и отовсюду, там и везде твоя родина. Ты везде у себя дома и всегда возвращаешься домой. Твоя смерть всегда с тобой, и ты ее не боишься. Твоя дорога — всегда твоя, а не чья-то. Ты всегда знаешь, куда ты идешь. Ты всегда жив, потому что уже умер. Тебе всегда не по себе, но все твое вечно с тобой. Ты идешь в мир, находя там себя. Ты один, но только вместе со всеми. Ты свободен. Ты знаешь это. Ты открыт миру, он открыт тебе.

Легкий, с мелкой осадкой, крутобокий корабль поморян скользил по тугим струям Хойры. Постепенно зрение и слух вернулись к Мирко, и он увидел наконец, что Устье осталось уже далеко за кормой, и только могучий сосновый лес выходит на берег встретить их. Впрочем, перемолвиться словом даже с этим молчаливым встречным было затруднительно — река в этих местах была широка, саженей в две сотни, и докричаться до берега — а корабль шел точь-в-точь по стремнине — не смог бы самый горластый поморянин.

Конечно, Хойра не была безмолвной: шелестела вода, кричали резко большие речные птицы, скрипели уключины, переговаривались меж собой люди. Течение было плавным и накатистым, но поморяне все равно работали длинными веслами, помогая реке.