Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

– А зовут?

– Евгений.

– Будете читать мне вслух? Часа по два-три, пока не устанете.

– С удовольствием. Читать я люблю. А вы почему любите книги?

– А вы?

Евгений улыбается, в улыбке сквозит милая детскость:

– Я первый спросил.

Мне тоже становится весело: игра так игра. Отвечаю:

– Потому что личный опыт накапливается необъяснимо медленно, наше знание жизни ничтожно и однобоко, а книги отдаляют горизонт и заставляют шевелиться загадочное серое вещество. Хорошие авторы умеют назвать словами то, что ты чувствуешь, но не можешь выразить. Среди них попадаются философы. Это особый кайф! Теперь ваша очередь.

Гость отвечает сходу, я слушаю внимательно.

– Частное становиться важнее общего, но общество всё меньше готово считаться с личным. Это выражается в полярных формах: от пренебрежения к обыденной жизни масс до насильственного внедрения в печёнку людей популярных. Гипертрофированная страсть к скандалам, к грязному белью. Спасение – в хороших книгах. Есть ещё безусловное целительное средство – классическая музыка, я мало в ней смыслю, но люблю. С удовольствием пригласил бы вас в субботу на филармонический концерт в Зимнем театре. Петербургские гастроли.

– Увы. Давайте читать.

Но он не смог сразу переключиться и добавляет:

– Я сам из Питера.

Люблю провокации, потому спрашиваю:

– Отчего же его покинули?

– Слишком красивый, чтобы быть практичным, слишком промозглый для обитания.

– Второй человек, который не приемлет этот город-музей.

Разумеется, Евгений поинтересовался, кто же первый. С удовольствием ответила, что я.

Библиотекарши симпатизировали Евгению и новинки приберегали. Одним из первых оказался женский роман «Беспамятство». Мне понравился почти безупречным языком и зачатками психологии, а Чтец остался недоволен.

– Одно название чего стоит. Отовсюду торчит какая-то подлянка, которую поначалу можно принять за иронию. Автор словно пила из отравленного источника и сочинять взялась, чтобы насолить тому, кто испортил ей желудок. Бедняжка. Отчего её так перекосило? Не люблю безысходности.

В словах Чтеца есть доля правды. По этой книге сняли телесериал, сляпанный наспех и не про то. Судя по отзывам в Интернете, фильм имел успех, который означает, что вкус у публики окончательно сбился набок.

Но я отвыкла сдаваться.

– Любая жизнь – трагедия хотя бы по законам жанра: главный герой всегда гибнет.

– Трагедия – это когда аллергия на пиво. А жизнь – прекрасная штука.

– Что же тогда смерть?

– Неприятность. Со смертью чудеса кончаются.

– Но, возможно, они только начнутся?

Он пожал плечами.

– Очень сомневаюсь в потустороннем, как, кстати, и в божественном, хотя я принимаю Библию как историю человечества. Но нашего ума недостаточно, чтобы решить, что истинно.

– Разве неумение понять и поверить – аргументы против Бога? Отрицание должно основываться на знании, а не на незнании. Что же страшнее и что привлекательней – жизнь или смерть?

– Привлекательнее любовь, – улыбается Евгений.

– Да, но почему, если Бог есть любовь, люди так страдают? Какими грехами можно оправдать отрезанные головы и смерть детей?

– Религия держится на праве не давать прямого ответа. Не будет тайны – не будет веры. Это же очевидно.

Евгению явно надоело дискутировать, и он переходит к своим прямым обязанностям. Следующим в нашей программе оказался уже знакомый мне роман Степновой, об этом я молчу – с удовольствием послушаю ещё раз. Когда Лазарь обнимает умирающую жену, и продолжает обнимать уже мёртвую, закрываю глаза, но слёзы без спросу бегут по вискам в уши.

Чуткий Евгений замолкает. Говорю:

– Читайте дальше.

Внимаю глуховатому голосу Чтеца, но уже не воспринимаю текста, думая о своём, о том, что меня любовь такой чистоты и силы обошла стороной. Знаю, что идеал – лишь спутник хорошей литературы, в жизни встреча с ним большая редкость, но сердцу не прикажешь. И плачу не оттого, что сентиментальна, я так устроена. Мне нравятся весёлые люди, в компании сама звонко смеюсь, люблю хороший юмор и сомнительные анекдоты, но жизнь воспринимаю трагически, и тут ничего не поделаешь, я этим ощущением не владею, оно владеет мной. Мой стакан всегда наполовину пуст. Карма.

Читая, Евгений постоянно касается волос на висках, приглаживая аккуратно, но как-то неуверенно, может быть, машинально, словно тоже думает о чём-то другом. Недавно начал лысеть – это причина? Хочет выглядеть хорошо, но стесняется, и приукрашивается не передо мной, а перед собой.

Новая книга, взятая Чтецом в библиотеке, опять написана женщиной, он думает – это мне интереснее. За вечер прочёл пару рассказов. Посыл так захватил меня, что я не выдержала и к утру проглотила остальные. Особенно понравилась повесть «Хрустальная мечта».

На другой день делились впечатлениями. Чтец повесть снова забраковал: надумана, неорганична. Анализирую его доводы, укоряю, что он мыслит ординарно и не понимает – поступки людей далеко не всегда оправданы и рациональны. В повести нет прямой, плоской логики, когда всё мотивировано до тошноты. Напоминаю ему фильм Антониони «Журналист». Жарко. Мужчина в мятой одежде лежит на кровати, на несвежих простынях, разглядывает муху на стене. Смотрит долго. Муха – крупным планом: жирная, трёт чёрными лапками грязно-серые крылья, словно сейчас взлетит, но остаётся на месте и без перерыва, однообразно работает лохматыми членистыми ногами… Человек встаёт и идёт убивать. Не муху. Так и в «Хрустальной мечте» – всё кинематографично. В сыром тумане Венецианской лагуны мелькают морские трамвайчики, у героини от холода покраснел нос, она снимает каплю пальцами. В узком канале несвежая вода лижет обшарпанную штукатурку древних стен, зелёную слизь на камнях ступеней… Тишина. И вдруг, на фоне ударов бронзового молота бронзовых мавров в колокол на Часовой башне, сменяются короткие, как выстрел, кадры: кружевной собор Сан-Марко, изящная Кампанила, роскошный дворец Дожей, крылатые львы, гондольеры, взмахивая веслом, прячут от ветра лица за широкополыми шляпами. Удары молота заканчиваются, и звучит хрустальный аккорд. Женщина садиться прямо на камни мостика и рыдает от избытка чувств, от жалости к своей несостоявшейся мечте. Во мне умер режиссёр.

Чтец возражает:

– Это повесть не о потерянной красоте, а о том, что новый общественный уклад отдаётся старому, как девушка пожилому насильнику – со слёзами и кровью.

– А люди продолжают рваться вперёд, работая локтями, уничтожая природу. Бог явно смастерил человека на скорую руку – столько в нём гадостей. Адам и Ева какие-то худосочные, бесцветные, как на полотнах Кранаха. И этот детский грешок, кислое яблоко, сорванное в чужом саду – ну, право же, смешно! – превратился в тяжкий грех. Как удобно – родился и уже виноват. Потом их первенец Каин убил брата Авеля, дальше – хуже. Свобода выбора – это серьёзно. Неучтиво Господу дать людям жизнь с условием, мы же не на рынке. Да и