Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22 октября.
Жить одними размышлениями о реальности – хоть отбывшей к ночи, хоть явившейся с утра – невозможно. Испытанный и надёжный спасательный круг – вымышленный мир, который называется искусством. Велела Нине по списку купить несколько романов, получивших отечественные литературные премии. Хорошие книги обязательно будят воспоминания, вызывают ассоциации.
Читаю дни и ночи напролёт, как заводная кукла. Поразила писательница с неудачной для публичного употребления фамилией Степнова – машинально читаешь Степанова, так и просится псевдоним. Её «Женщины Лазаря» задевают за живое. Хотя некая демонстрация знаний всемирной истории, разных областей наук и философии чуть портит прозрачность бульона, но удовольствие от литературных реминисценций, плотно набитого рюкзака памяти и умело расставленных слов, часто вызванных из небытия и очень к месту, позволяют несколько вечеров кряду засыпать без тоски, с ощущением правильности жизни. К сожелению, её же роман «Хирург» удручил вязким языком и фальшивой идеей.
Ещё одно имя, тоже неловкое – Ееласимов, наверное кто-то из предков не выговаривал букву «р». Этот сражает присутствием собственного голоса, его ни с кем не спутаешь, как нельзя спутать скрипку и виолончель, Верди с Россини, ослиный тенор Пьявко с сердечным баритоном Хворостовского. Сравнений не счесть.
До Алексея Иванова и Водолазкина ещё не добралась, наткнулась на русские истории Радзинского, напечатанные блеклым шрифтом на сортирной бумаге, правда, баснословным тиражом, какой практиковался только при советской власти, мне ли не знать. Ах, мудрый душка! Даром, что урод. В таких влюбляются на раз. Ум и обаяние таланта важнее внешности. Какая разница, что Пушкин был росту метр с кепкой, толстогубый и плосконосый. Гению дозволено быть любым – вздорным, неверным, предателем и козлом. Говорят, среди них существовали даже убийцы, но не доказано: то ли не гений, то ли не душегуб.
Порой является мода на сочинения непривычные, как случилось не так давно с Мураками. Люди глотали толстенные романы о непонятной жизни в непонятной стране. Хотелось чего-то неизведанного, хотя бы и бумажного. Спросите у молодых сегодня – никто не слышал такой фамилии. Моды не бывает только на великих, хотя время деформирует восприятие, делая его избирательным: Бальзака и Ромена Роллана перечитывать не тянет, а к Хемингуэю и Ремарку я по-прежнему обращаюсь, когда нужно забыть себя. Ещё у меня есть личная книга – «Королева Марго», которую я открываю едва ли не каждый год, сердце замирает, а пальцы дрожат, как у алкоголика, которому дали опохмелиться. Объяснить этот феномен я не способна.
Среди иностранных изданий и теперь попадаются любопытные вещи. Восстал из забытья Гессе, увенчанный в середине прошлого века Нобелевкой. Почему-то тогда он прошёл мимо меня, правда и перевели его у нас позже. Сейчас, когда все объелись фильмами и литературой тела, хочется литературы духа. Отсюда мода на Гессе, хотя многое потеряло философскую остроту, требуется время и мужество, чтобы не утонуть в повторах пространных объяснений, в старомодном способе изложения мыслей. Не каждый способен получить удовольствие от его сочинений, да он на каждого и не рассчитывал, похоже, для него вообще не существовало понятия «читательская аудитория». Впрочем, не менее сложный для восприятия Марсель Пруст внедрился в русское сознание раньше и прочнее, хотя они практически одногодки, только немец прожил в два раза дольше француза и даже скончался от болезни, а не от старости. Я читала Гессе, замирая от любопытства и страдая от авторского занудства, но такие книги делают жизнь осмысленней.
Целый месяц наслаждалась Сарамагу, его мастерским изображением невероятных завитков жизни: «Воспоминание о монастыре», «Каменный плот» и ещё куча толстых романов. Сколько эмоций, сколько новых знаний! О, это посильнее Маркеса. И я, наивная, когда-то мечтала писать? Всё уже написано. Но можно переживать, воображать и мыслить.
Люблю познавательные передачи, и чем больше узнаю, тем больше хочется знать. Вдруг увлеклась Римской империей I века нашей эры, вершиной которого стало безумство Везувия, средневековой Венецией, историей индуизма и буддизма. В моём положении – дело совершенно бессмысленное с практической точки зрения. Но так я чувствую жизнь и – без всяких оснований, на уровне ощущений – свою нужность миру. Мир существует, пока им кто-то интересуется. И мне обидно, что невозможно узнать всего. Не успею прочесть все замечательные книги, услышать все прекрасные оперы, увидеть творения всех замечательных художников и скульпторов. И небосвод, украшенный миллионами звёзд, так и останется для меня загадкой. Хотя вряд ли новые знания сделали бы меня счастливее. Счастье не во множестве, а в том единственном мгновении, которое заставит повторить за Фаустом: остановись, ты прекрасно! С другой стороны: достаточно ли пытливому сознанию такого ощущения? Пушкин писал: На свете счастья нету и я не думаю, что это поэтическая поза.
1 ноября.
Привычка способна возникать даже к самому лучшему. Просто книг мне уже не хватает. Читать интереснее, когда можно поговорить, поспорить. Чтобы жизнь оставалась похожей сама на себя, требуется живое общение, информация извне. Неучастие в общественном процессе делает человека никчёмным. Попробую организовать хотя бы простую связь или её иллюзию: приглашу какого-нибудь безработного гуманитария, который станет читать мне за деньги. Появится возможность обсуждать прочитанное и вообще болтать о насущном. Вечерами я смогу обдумывать эти беседы, извлекая из них свежие мысли. Неплохой довесок к воспоминаниям, которые начинают повторяться.
Нина получила задание, но долго не могла найти подходящий объект. Идею она не одобряет, кривит рот: «И не жалко денег на такую хрень! Я тоже грамотная». Не понимает, что мне хочется пообщаться с интеллигентным человеком.
Наконец, привела высокого, интересного мужчину среднего возраста по фамилии Миронов. Он вполне самодостаточен, не ходит, а носит себя пружинистой походкой, хотя по сути уже попал в отвалы человеческой породы. В прошлом – старший научный сотрудник сочинского НИИ курортологии, эколог, уволен ещё в 90-е за ненадобностью изучаемых проблем, вскоре и институт развалился. Торговать не хочет, но, скорее, не умеет, способен управлять своей жизнью лишь по заданной схеме, потому живёт необременительно и служит охранником в пансионате «Кристалл». Корпуса расположены замечательно – вдоль набережной реки, недалеко от моря. Раньше там были комнаты, где отдыхали по дешёвым профсоюзным путёвкам, теперь только полулюксы и цены соответствующие. Что охранять? Запертую дверь ночью и открытую днём. Теперь так полагается, потому что
