Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях - Сильвио Пеллико

— Папа мог бы уничтожить ваш брак одним росчерком пера, если бы захотел.

Он замолчал и из-под опущенных век пристально смотрел на нее.

— И насколько я знаю, он этого и желает. А чего желает папа, то нужно исполнять, если хочешь оставаться добрым католиком.

Хуанита улыбнулась. Она, видимо, не считала нужным соглашаться с папской непогрешимостью в делах сердца, и Мон понял, что он вступил на ложный путь.

— Я вдался в сентиментальность, — заговорил он с легким смехом, — мне хотелось бы, чтобы каждая девушка вступала в брак по любви… Мне хотелось бы, чтобы на любовь смотрели, как на нечто священное. Но, видимо, я уже становлюсь стар и отстаю от духа времени. Кажется, это Саррион?

Он встал и направился к двери. Он был прав. Саррион только что вернулся домой. Чувство гостеприимства завещано испанцам еще арабами. Мон проехал немало миль, и Саррион почти был рад его видеть.

XXIV

Буревестник

Покидая комнату, Хуанита слышала, как Саррион спросил своего гостя, завтракал ли он, а тот отвечал, что еще не имел для этого времени. Она пожала плечами. Она ненавидела его, и ей было приятно думать, что он страдает хотя бы от голода. Что такое голод в сравнении с разбитым сердцем?

Она была спокойна и сосредоточена. Несмотря на свою веселость и как бы легкомыслие, она, как это нередко бывает, обладала решительным характером. Она решилась покинуть Торре-Гарду и Марко, который женился на ней только ради денег. Прямолинейность всегда является отличительной чертой людей решительного характера. Они смотрят только вперед и с таким упорством и вниманием, что не видят никакого бокового пути, а только одну дорожку, которая должна привести их к намеченной цели. Хуанита решила вернуться к сестре Терезе, опять в монастырскую школу на улице Dormitaleria. Ни карлисты, ни путешествие по беспокойному краю ее не пугали.

Хуанита схватила свое пальто и собрала все деньги, которые могла найти. Она не отличалась особой аккуратностью, и деньги приходилось извлекать отовсюду: из футляров от драгоценных вещей, из разных кошельков.

Марко еще продолжал разговаривать о политике со своим горцем, когда она мелькнула мимо его окна. Саррион и Эвазио Мон перешли в столовую, где к ним присоединилась Пелигрос. Она отнеслась к Эвазио Мону с величайшим почтением, зная, что он на короткой ноге с самыми влиятельными людьми.

Хуанита сообразила, что теперь самое удобное время для ухода: через полчаса она может быть уже на полдороге к Памплоне.

Окна гостиной были открыты. С минуту она посидела на подоконнике, потом бросилась в комнату и кое-как написала записку, которую адресовала на имя Марко. Положив ее на стол и перекинув плащ через плечо, она пустилась вниз к деревне, держась узкой дороги, вившейся зигзагами. Не доходя до деревни, она нагнала какой-то извозчичий экипаж, шажком спускавшийся под гору.

Экипаж был старомодный, на высоких узких колесах.

— Куда ты едешь? — спросила Хуанита извозчика, который снял свою шляпу и как будто поджидал ее.

— Я еду обратно в Памплону, сеньорита. Я возил багаж сеньора Мона. Сам он передвигается по горам пешком. Рассчитываю кого-нибудь подсадить до Памплоны. Не задаром бы возвращался.

Такая удача была довольно странна. Положим, что Хуаните всегда везло, и она была одной из тех, на долю которых всегда выпадают разные маленькие удачи. Такой же удачей сочла она и встречу с извозчиком. Она не радовалась ей и не удивлялась.

Такие мысли приходили ей в голову, когда она проезжала по маленькой горной деревушке.

— Что такое? Как будто гром или пушка? — спросил Эвазио Мон, сидевший еще в столовой за простым, но сытным завтраком.

— Клерикальные уши едва ли могут распознать пушки, — шутливо отвечал Саррион, — это не пушки, это кто-то проехал по мосту в деревне.

Мон кивнул головой и углубился в свой завтрак.

— Вид у Хуаниты счастливый и довольный, — заметил он, немного помолчав.

Саррион промолчал. Эту манеру не отвечать он заимствовал у Марко, зная, что в словесной войне она иной раз действительнее всяких слов.

— А как по-вашему?

— Конечно, вы правы, Эвазио.

Саррион все старался разгадать, зачем этот буревестник клерикальной политики пожаловал в Торре-Гарду. Его приход никогда не предвещал ничего доброго. Иезуит не любил рисковать, не любил театральных эффектов, но неутомимо и, не покладая рук, работал на пользу того дела, за которое взялся.

— Я не той стороны, которая выигрывает, но я уверен, что я на правильном пути, — заявил он однажды публично. Эта фраза обошла в свое время всю Испанию.

Покончив с завтраком, Эвазио стал говорить об отъезде и спросил, может ли он видеть Марко, чтобы поздравить его с избавлением от опасности.

— Этот случай должен послужить ему уроком не ездить по ночам. Долго ли до беды в этих горных теснинах.

— Конечно, — медленно проговорил Саррион.

— Я спрошу сиделку, можно ли войти к нему, — сказал Эвазио, вставая из-за стола.

— За ним ходит Хуанита. Я сейчас спрошу ее, — отвечал хозяин, без церемонии оглядывая все столы как бы для того, чтобы убедиться, не осталось ли где-нибудь на них письма или записки, которую Мон мог бы прочесть.

Войдя в комнату Марко, он увидал, что тот встал уже с постели и одевался с помощью слуги и горца. Быстрым жестом он указал отцу на открытое окно, через которое Эвазио Мон мог слышать каждое восклицание.

— Хуанита уехала, — сказал Марко отцу по-французски, — прочти эту записку. Это, конечно, его дело.

«Я знаю теперь, — писала Хуанита, — почему ты боишься, чтобы я не выросла. Но я уже выросла и поняла, зачем ты женился на мне».

— Я знал, что это произойдет рано или поздно, — продолжал Марко, осторожно продевая в рукав сломанную руку. Он был спокоен и сосредоточен, подобно человеку, над которым давно висела страшная опасность. Наконец эта опасность разразилась и невольно принесла с собой чувство облегчения.

Саррион молчал. Быть может, и он предвидел этот момент. Девушка — это закрытая книга. Никто не знал, что было написано внутри ее, в самом сердце Хуаниты.

— Она, очевидно, могла уехать только через долину, — продолжал он по-французски, который по матери был ему родным языком, — она, вероятно, уехала к сестре Терезе. Это он уговорил ее как-нибудь бежать. Направить ее в другое место он бы не решился.

— Я слышал, как проехал по мосту какой-то экипаж, — сказал Саррион, — он тоже слышал и спросил, что это такое. А через минуту он заговорил о Хуаните. Стук колес, по-видимому, напомнил ему о ней.

— Это значит, что он и подослал экипаж. Он, должно быть, ждал ее в деревне. Все, что он предпринимает, всегда бывает удивительно организовано. Сколько времени прошло с тех пор, как ты слышал этот стук?

— Около часа, а может быть, и больше.

Марко взглянул на часы.

— Он, конечно, принял все меры, чтобы ее довезли благополучно до Памплоны.

— В таком случае, куда же ты собираешься? — спросил Саррион, видя, что сын старается надеть пальто, без которого он никогда не ездил в горах.

— Еду за нею.

— Ты хочешь привезти ее обратно?

— Нет.

Марко задумчиво посмотрел в окно, откуда виднелись поросшие соснами вершины гор.

— Нет, — повторил Марко, — нет, если только она сама этого не пожелает. Уведи его, пожалуйста, из столовой в библиотеку, пока я не пройду. Скажи, что на веранде слишком жарко. Я поеду за ней и, по крайней мере, удостоверюсь, что она доехала до Памплоны благополучно.

Саррион рассмеялся.

— По крайней мере, можно будет извлечь хоть какую-нибудь пользу из него. Ведь он уверен, что ты лежишь в постели, а на самом деле ты будешь сидеть в седле.

— Он скоро догадается об этом.

— Конечно, а в это время…

— Да, — с улыбкой сказал Марко, — в это время…

С этими словами он вышел из комнаты. На пороге он остановился и через плечо посмотрел назад. В его глазах блестел гнев.

Саррион поспешил на веранду занимать своего нежданного гостя.

— Кофе нам подали в библиотеке. Здесь на солнце очень жарко, хотя теперь еще март!

— А какова резолюция Хуаниты? — спросил Мон, когда они уселись и закурили сигары.

— Резолюция не в нашу пользу, — отвечал Саррион, — решено ни в каком случае не допускать вас к Марко.

Мон вытянул руки, словно готовясь принять то, что и сам он считал неизбежным. Он был философом.

— Ага! — засмеялся он. — В такого рода делах дамы всегда имеют решающий голос. А Хуанита теперь стала настоящей дамой. Это видно: она начинает уже подавать свой голос.

— Да, — отвечал Саррион, едва усмехнувшись, — она начинает подавать свой голос.

С чисто испанской вежливостью Саррион предоставил в распоряжение Мона весь свой дом на случай, если он захочет провести ночь в Торре-Гарде. Но Мон отклонил это предложение.