Волшебство и трудолюбие - Наталья Кончаловская

— Стесняется. Ты себе не можешь представить, какая она скромная и застенчивая. Ни за что не покажет, пока не узнает тебя поближе… — говорил Ника, тревожно глядя на меня своими темными и добрыми глазами.

Нет, конечно, Ника никогда не станет думать (разве к старости!) об удобствах, квартире, мебели, телевизоре, несмотря на то что он врожденный хозяин, артизан, мастер на все руки. Такая уж у него непоседливая природа, и подругу он выбрал с таким же вольным характером. Пусть будут счастливы! Они правы. Во Франции так легко стать рабом комфорта, удобств и… мещанства. Пусть умеют летать, они естественны и прямодушны, как молодые птицы.

Министр Дюамель принимал посетителей в громадном старинном кабинете в Пале-Рояль. В назначенный день мы вчетвером явились к нему: посол, советник по вопросам культуры, атташе по вопросам культуры и я.

Дюамель встал из-за своего стола и, поздоровавшись с нами, предложил сесть в кресла напротив. Сам он сел как-то боком, прислонив к ручке кресла массивную палку, без которой, видимо, не мог ходить из-за больной ноги. Посол очень быстро и четко, но все же довольно подробно рассказал министру обо мне и о моей деятельности. Затем перед министром была разложена папка с нашим манускриптом. Крупная голова министра с взъерошенными волосами, все время слегка пригнутая к правому боку, склонилась над рукописью.

— Это поразительно! — сказал он, разглядывая рисунки. — В наше время такой совершенной техники, такого всесокрушающего темпа времени, такого прогресса — и вдруг рукописное искусство, прекрасные гравюры пером, художественная ручная вышивка!.. Это великолепно! И я не сомневаюсь, что это будет самый драгоценный экспонат в музее Арлатен.

Он заговорил о серьезном, большом значении этого перевода в деле культурного обмена между нашими странами и упомянул о знаменитом музее, собранном Мистралем.

Потом на лице его появилась какая-то хитринка.

— Я расскажу вам небольшую историю, но смотрите не упомяните о ней академику Шамсону, который будет открывать церемонию вручения вашего манускрипта, — он не любит вспоминать об этом происшествии. Дело в том, что в юности я однажды въехал в музей Арлатен… верхом на лошади, а за мной на крупе лошади сидела красавица арлезианка, как это принято у местных гардианов…

Мы все рассмеялись, а он добавил:

— Да, да, в самом деле, я однажды выкинул такой номер!..

Наша аудиенция подходила к концу, министр встал с кресла и, опираясь на палку, торжественно произнес:

— Я хочу поблагодарить вас, мадам, от имени моей Франции за этот великолепный вклад в сокровищницу нашей культуры!

И после обычных куртуазных заверений с обеих сторон: «Восхищен нашим знакомством, мадам!», «Счастлива встретиться с вами, господин министр!» — мы покинули кабинет министра культуры Франции господина Дюамеля.

Посол предложил мне место в своей «Чайке», и мы уселись на заднем сиденье черной машины с красным флажком над кузовом, и мне было почему-то очень приятно ехать в этом несколько громоздком лимузине, очутившемся в потоке модных, плоских, сверкающих цветным лаком «мерседесов» и «опелей».

…Автострада, ведущая на юг, принадлежала частной компании и потому через каждые сто километров преграждалась заставами, где с автомобилей взималась плата за пользование дорогой. Она была так отшлифована и ухожена, что машины могли мчаться по ней со скоростью не менее 170 километров в час, обгоняя одна другую в одностороннем движении в три ряда.

Я впервые попала в путешествие на такой скорости, когда уже не чувствуешь движения и будто не катишься, а плывешь по воздуху над асфальтом. Должна признаться, что с непривычки меня эта скорость пугала, особенно если представить себе, что случись что-нибудь на пути — и тормозить не придется, все взлетает на воздух, взрыв — и от автомобилей остается металлическая каша. Ужас! Очень опытный водитель должен быть за рулем.

Таким водителем оказался наш советник Юрий Васильевич Борисов, он вел машину как бог!

Второй мой спутник, Юрий Михайлович Котов, высокий шатен, был очень милым собеседником, веселым и остроумным, отлично знающим быт и порядки Франции.

Мы неслись между холмами, сжатыми полями, фруктовыми садами. Франция праздновала сбор урожая винограда. То справа, то слева от шоссе, на холмах и в долинах, мелькали виноградники, люди с корзинами, грузовики, и чем дальше к югу, тем краснее были листья на виноградных лозах и тем все более широкополыми становились соломенные шляпы крестьян.

На автостраде движение было умеренное — курортный сезон окончился. Мы пролетели Дижон и, не доезжая до Лиона, остановились в ресторане для автопутников. Очень удобное, быстрое самообслуживание дало нам возможность отлично отобедать, и через полчаса мы уже мчались дальше. Вскоре густо-зеленый колорит сменился легкими тенями от сосенок и оливковых деревьев, по обе стороны дороги начались скалистые отроги еще невысоких гор, и за Валансьеном мы въехали в Прованс.

Удивительно светлое, яркое и теплое чувство охватывало меня при виде этих каменных, с виду неказистых «масов» — домиков, крытых черепицей. Казалось, что войди в любой «мас» — и там встретят тебя с улыбкой, веселой шуткой, предложат гостеприимство, кров и стол. Да, так было еще совсем недавно, по рассказам людей, знающих Прованс. Теперь уже не то. Не то потому, что слишком много приезжих туристов из Америки, Англии, ФРГ. Слишком много состоятельных бездельников, готовых скупить весь этот удивительный край с его солончаками, реками, стадами, косяками рыбы, персиковыми рощами. Иностранцы бороздят шинами чудесные проселки Прованса. Конечно! Что говорить, они приносят большой доход городкам и курортам, но в то же время их психология подгрызает древние крепкие корни национальной культуры, и начинается продажа ценностей, обычная халтура в любом кустарном деле, всегда свято хранившем традиции народного мастерства. Сувениры! О, это страшное слово, обозначающее распродажу стиля, вкуса и торговлю дешевыми массовыми воспроизведениями сокровищ народного искусства, хранящегося в арлезианском и других музеях страны…

Вечером того же дня мы сидели с хранителем Арлатена господином Рукеттом в маленьком арлезианском ресторане под каменными сводами, за столом, на котором горели красные свечи. Рукетт угощал нас национальными блюдами. На стол была подана горячая, с углей, сковорода с половинками помидоров, заправленных дольками чеснока, сдобренных травами, все это шипело в оливковом масле, распространяя одуряющий аромат, и подавалось гарниром к сочным бифштексам, печенным на решетках. Особым способом печенные баклажаны и перец дополняли это блюдо, а когда подали миску пятнистых бобов под провансальским соусом, я вспомнила ту песню поэмы Мистраля, в которой он описывает праздничный стол на ферме у Рамона — отца Мирей.