По волчьему следу - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Плохо.
Её правда.
- Ты была… другой. Совсем. И умела… отказывать. Маме, бабушкам… остальным. И отвечала так, дерзко… и не боялась совсем, что накажут.
Надо же. В жизни бы не подумала, что этому можно завидовать.
Сестра протягивает руку.
- Нет, - качаю головой. – Я… помню сказки. Коснется мертвец и душу украдет.
- Освободит, - отвечает уже матушка. – Хватит, Зима. Нагулялась и домой возвращайся… заждались уж тебя.
Бекшеев прислушивался к нашему безумному диалогу. И потому лишь крепче вцепился мне в руку. Не выпустит. Не позволит.
Не отпустит.
Как хорошо, когда есть тот, кто не отпустит тебя к мертвецам!
- Нет, мама…
- Я хлеб поставила… надобно испечь.
- Хлеб у меня никогда не получался.
- То живых, а мертвый, он иной… он приносит успокоение.
- Тогда я еще обожду, - отвечаю. – Мне пока успокоение не нужно. Мне пока и так… есть, чем заняться.
Матушка укоризненно качает головой. Совсем как тогда. И я боюсь, что она начнет уговаривать. Она всегда умела, но тут…
- Совсем выросла, - говорит она.
А я знаю… знаю, что если соглашусь, то смерть моя будет простой и безболезненной. Я вовсе её не замечу. Просто шагну вот навстречу родным и обниму их. И сброшу старое тело, измененное, больное, перекроенное людьми. И с ним сброшу все заботы и беды.
Обниму родных.
Вернусь в тот день, когда мне еще пятнадцать, и я влюблена… и быть может, свадьбу сыграем. Теперь-то почему нет? Вон, Михеич стоит, держа на руках своих девочек. И жена его, красивая статная женщина, рядом. И матушка, и другие… много. Семья.
Род.
Снова вместе.
Это ли не счастье.
И мне завидно.
До боли в зубах завидно. До воя. Темных глаз. Только… если я уйду, что будет с ними? С Бекшеевым… он же не позволит вот так. И не отпустит одну.
Тоже умрет.
Девочка…
Софья… Софья не выберется из леса, а эти вот не оставят свидетелей. Скормят своим свиньям… некромант, который устроил это вот все…
Тихоня.
У Тихони, может, и получится, да только тогда он все одно умрет. Чуть позже. Не простит себе, что жив, когда… у него с собой и прощением вовсе тяжко.
А еще где-то там, на ферме, есть люди, которые погибнут, если я отступлюсь.
- Люди всегда будут гибнуть, - говорит матушка. – Такова их природа.
Пускай.
Но…
Это мои люди. И я не позволю… не дам…
И рядом, у ног, возникает еще одна тень. Черная и гладкая, словно из стекла отлитая. Мрак?
- Хороший зверь вышел… - тот, кто назвал себя моим отцом, тоже выходит. – И ты, девочка, молодец… сама дошла. Вон, какую сотворила… стало быть, не зря все.
Девочка рычит.
Она видит Мрака. И он тоже скалится.
Надо же, мне казалось, что девочка похожа на Мрака, а на деле они разные совсем. И смотрят друг на друга. И я понимаю, что для зверей нет особой разницы.
Живые.
Мертвые.
- Идите, - говорю им. – Приглядите… за Тихоней.
Две тени исчезают. А я, обхватив покрепче руку Бекшеева, тяну его за собой…
- А мы не должны оставаться на месте? – уточняет он. – И там… круг очертить. Солью. От мертвецов.
- А у тебя есть с собой соль?
- Нет, - признается он. – И серебра тоже. Но помолиться могу.
- Не стоит. Не самая хорошая идея. Здесь… место власти другого бога. Богини… но нас не тронут, - я выдыхаю и понимаю, что так оно и есть. Дар? Или просто так повелось? - Если сам не полезешь.
- Постараюсь. А куда мы идем? Погоди… - он останавливается. – Тихоня… ушел. И этот мальчишка за ним. У него арбалет. И по-моему, не только. А еще он…
- Измененный, - спокойно говорю я. – Я догадалась.
- Пока все равно не складывается, - Бекшеев озирался. – Знаешь, такое ощущение, что тут туман. Просто туман и все… он не сказать, чтобы густой. Но это довольно странно, когда люди разговаривают с туманом…
- Ты видишь живых?
Потому что меня окружали мертвецы. Свои и чужие, кажется, здесь много всяких. И я не боюсь, но вот не вижу… ни Тихоню, ни Ваську.
Ни некроманта.
- Ярополк… вон, - Бекшеев разворачивает меня к дереву. – И Софья с ним, стоит рядом…
- А этот где…
Который все и затеял.
Я озираюсь. И нахожу-таки… здесь, в тумане, Генрих выглядит иначе. Он моложе и не болен. У него светлые волосы и синие глаза. Улыбка такая… наверное, многих с ума сводила. Статный и высокий. Красивый, пожалуй, но красота ничто, а улыбка вот… ею нельзя не залюбоваться.
Тот, кто стоит напротив его, тоже красив.
И куда более аристократичен.
Кровь?
О да, древняя, славная. Именно она и дает чертам лица эту вот безумную притягательность. И сейчас очевидно, что Генрих – лишь слабая тень своего брата.
А если так, надо радоваться, что этот поганец издох задолго до нашего появления здесь.
- Ты убил меня, - его голос звучит отстраненно. В нем нет ни злости, ни иных эмоций.
- Ты стал слаб.
- И ты решил воспользоваться случаем… даже и бил-то в спину. А перед этим что? Чем ты меня опоил?
- Какая разница. Ты сам меня учил, что все средства хороши.
- Никакой, - соглашается мертвец. – Скоро твое время выйдет, тогда и расскажешь. Я дождусь. Здесь все ждут.
Прозвучало все на редкость равнодушно.
- Где перстень?!
- Рода?
- Ты его спрятал… где ты его спрятал? Отвечай!
- Ты слаб.
- Я не слаб! Я… хороший охотник! Лучший, чем был ты… легко, когда дичь покорна. Когда подчинена твоей воле. А вот по-настоящему… пройти по следу. Столкнуться. Взять жизнь в честном бою…
Мертвецы тоже умеют смеяться.
- Что за… - Бекшеев засовывает палец в ухо. – Звук такой мерзкий… даже описать не возьмусь.
- Мертвецы смеются…
Я пересказала ему услышанный разговор.
- Перстень? Это многое объясняет.
Мне вот ровным счетом ничего.
- Он мой! По праву! Я… забрал твою жизнь. И твой дар.
- И мою болезнь, - немец, к слову, весьма чисто говорил по-русски. Или просто дело в том, где мы находимся?
