О себе (сборник) - Эдвард Радзинский

Если же ты не больна и все как следует, то, друг мой, с получением этого письма тотчас же займись поскорее моими делами. Слушай же: игра кончена — хочу поскорее воротиться, пришли же мне немедленно двадцать империалов… Немедленно! В тот же день, в ту же минуту! Обнимаю тебя крепко, целую бессчетно, твой весь, твой муж, тебя обожающий!..»

Она. «Двадцатого мая. Федя писал, что все проиграл. Я пришла домой и страшно расплакалась. Я плакала долго и много и просила Федю, чтобы побыстрее приехал. Мне страшно без него оставаться… или меня тяготит мысль… что выигрыш в рулетку — это нечестное дело? Лучше не разбирать этих чувств…»

Он. «Двадцать второго мая. Вчера получил твое письмо и обрадовался до безумия. И вместе с тем ужаснулся… Что же ты с собой делаешь, Аня, в каком находишься состоянии?.. Ты плачешь, не спишь и мучаешься? Каково мне было об этом прочесть? Милая моя, ангел мой бесценный, сокровище мое, я тебя не укоряю, напротив, ты для меня еще милее, бесценнее с такими чувствами!.. Каждый день, вставая утром, я решал про себя, что это последний мой день в Гамбурге, что завтра уеду и, следственно, нельзя мне выжидать у рулетки. Я спешил поскорее, изо всех сил выиграть сколько можно было — зараз! В один день. Потому что завтра ехать хотел! Хладнокровие терялось — нервы раздражались, я пускался рисковать… и — проигрывал!! Вся ошибка в том, что мы разлучились… что я не взял тебя с собою… И я о тебе тоскую — и ты чуть не умираешь без меня!.. Но посуди, что было, например, вскоре со мною: отправив письмо с просьбой выслать мне деньги, я пошел в игорную залу… Я употребил сверхъестественное почти усилие — быть хладнокровным целый час. Я выиграл триста гульденов. Я был так рад и так страшно, до безумия захотелось мне сегодня же, поскорее все покончить, выиграть хотя бы вдвое — и немедленно ехать к тебе, что, не дав себе отдохнуть, бросился на рулетку — и все, все проиграл до последней копейки!..»

Она (долго смеется). «Прочла и увидела, что Феде, видимо, очень хочется остаться и еще поиграть… Я ему тотчас написала, что, если хочет, пусть остается там. Я предполагаю, что он останется. Пусть лучше эта несчастная идея выигрыша выйдет у него из головы!..»

Он. «Аня, милая, друг мой, жена моя, прости меня, не называй подлецом! Я сделал преступление — я все проиграл, что ты мне прислала, — все-все, до последнего крейцера, вчера же получил — и вчера проиграл! Аня, как я буду глядеть на тебя, что скажешь ты про меня теперь? Одно, только одно ужасает меня — что ты скажешь, что подумаешь обо мне? Один твой суд мне и страшен!..

… Аня, только бы мне любви твоей не потерять!.. Теперь поскорее к тебе. Присылай скорее, сию минуту денег на выезд — хотя бы они были последние!»

Она. «А потом Федя вернулся… Но уже скоро, рассчитывая наши деньги, он сказал, откладывая сто франков на стол: «А вот на эти деньги я отправлюсь играть в Саксон Ле Бен». Вот ведь странный человек. Кажется, судьба так много раз показывала, что ему не разбогатеть на рулетке, — нет, этот человек неисправим, он все-таки убежден — я уверена: убежден, — что непременно выиграет!.. «Коли ты согласна?» — спросил меня он. «На все согласна». Он это согласие должен ценить, что я никогда ни о чем не спорю, а всегда стараюсь как можно скорее согласиться, чтобы не было ссоры… Вечером мы говорили о Евангелии и Христе, говорили долго. Меня всегда радует, когда он со мною говорит не об одних обыкновенных предметах — о кофе да сахаре… Ночью, когда он пришел прощаться, то много и нежно меня целовал, сказал, что решил завтра ехать, чтобы непременно вернуться в воскресенье, потому что долго без меня пробыть не может. «Я жить без тебя не могу — как мы срослись, Аня, и ножом не разрежешь…» А потом, в постели, он сказал: «Вот для таких, как ты, — и приходил Христос. Я говорю не потому, что люблю тебя, а потому, что знаю тебя».

Он. «Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке: сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют… С первых ставок спустил пятьдесят франков, потом вдруг поднялся, не знаю на сколько, потом пошел страшный проигрыш. И вдруг отыграл… на самые последние отыграл все мои… и, кроме того, в выигрыше — сто десять франков… Если что-нибудь еще прибавлю к выигрышу, то завтра же непременно пошлю тебе, а сам, наверное, приеду послезавтра, то есть во вторник!..»

Она. «Сегодня — вторник, я встала довольно рано и тотчас принялась за Федино пальто. Мне хотелось, если бы Федя приехал даже и сегодня, пальто было бы готово — если не все, то хотя бы наполовину. Но когда я посмотрела на пальто, то оно оказалось до такой степени грязное… Мне пришло в голову отдать его в стирку — но надо было заплатить непременно франка два, а у нас этих франков — ужасно мало… На почте я получила письмо от Феди: он извещал, что сходил на рулетку: сначала было все проиграл, но потом как-то отыгрался и даже выиграл сто франков, хотел было послать их мне, да подумал, что мало и что, если у него будет хотя бы еще сто, — непременно пришлет их мне. «Ну, — подумала я, — это все пустяки — больше ничего ты, батюшка, мне не пришлешь, это известное дело». Потом я пришла домой, пообедала и опять принялась за шитье, так что пальто сильно подвинулось!..»

Он. «Аня, милая, я хуже, чем скот! Вчера к десяти часам был в чистом выигрыше: тысяча триста франков! Сегодня — ни копейки! Все! Все проиграл! И все оттого, что подлец лакей не разбудил, как я приказал, чтобы ехать в одиннадцать в Женеву. Я проспал! Нечего было делать, надо было отправляться в пять часов, я пошел в два часа на рулетку — и все! Все проиграл! Осталось четырнадцать франков — ровно чтобы доехать… Душа ты моя, радость ты моя. Брани меня, скота, но люби меня. А я тебя люблю безумно. Теперь чувствую, как ты мне дорога!.. До свидания, до скорого!..»

Она. «… Наконец поезд пришел. Федя показался у двери вагона со страшно расстроенным лицом. Я поняла, что это значит — полная неудача. Он был чрезвычайно бледен, как-то измучен и расстроен. Мы вышли, я начала его утешать!»

Он. «Вот беда-то какая… вот беда… Видишь, у меня даже пальто нет, там оставил, хорошо, что еще тепло, а то я мог бы простудиться… Ведь у меня было тысяча триста франков!! В руках!! Я велел разбудить себя, чтобы ехать в утреннем поезде, но подлец лакей не думал меня будить — и я проспал. Потом пошел — и все проиграл… Потом заложил пальто».

Она. «Я даже не слушала, что он говорит: вот, думала, давалось счастье в руки — не мог привезти домой выигранного… Хотя я про себя уверена, что лакей разбудил его вовремя… Тут явилась мысль: дескать, я непременно выиграю, не только что одну какую-нибудь тысячу, а уж наверное — десять, чтобы облагодетельствовать всех своих подлецов родственников. Ну, разумеется, дикие мысли пошли: вдруг разбогатеть! Вот и пошел — и все проиграл!..

… Потом Федя лежал на постели, думая заснуть, и ужасно как мучился мыслью, что все проиграно — опять вещи закладывать, эта подлая необходимость!.. Ночью, в десять минут третьего, с Федей сделался припадок. Припадок был из сильных. Через десять минут Федя пришел в себя и говорил со мной, но очень долго не мог припомнить, где он был, откуда приехал. Это его очень мучило. Утром я пошла на кухню заваривать кофе, и старухи хозяйки начали ужасно жалеть Федю. Я рассказала это Феде, а он тотчас придумал историю…»

Он. Хо-хо-хо. «Когда мы съедем, они начнут рассказывать: «Ах, у нас жили русские, такая молодая, интересная особа, всегда такая веселая… и старый идиот. Он был такой злой, что ночью падал с постели, и делал это назло! Ах, он был такой злой, и эта бедная молодая особа!» Хо-хо-хо! (Вдруг безумно.) Аня! Аня! Я слышу! Они подходят к дому, я чувствую. (Бросается к двери, закрывает задвижку.)

Она. Кто — «они», Федя?

Он. Скоро они войдут! Убежим! Еще есть время!..

Она. Ну не надо безумствовать… Мы так хорошо читали…

Он. Старуха, я отобрал у тебя все драгоценности. У тебя ничего нет! Ты беспомощна, как все красавицы… Ты сгинешь здесь без меня — уже через месяц!

Она (сухо). Через месяц… Я давно вернусь домой, мой дорогой «ку-ку»!

Он. Тебе некуда возвращаться — у тебя нет дома!

Она. Что вы мелете, негодяй!

Он. И никакие дети не ждут тебя.

Она. Замолчите!

Он. Ты думаешь… я не знаю, какой гримерше ты звонишь по телефону? А ну-ка набирай! Ну, что ж ты?

Она. Оставьте меня!

Он. Как? Ты больше не хочешь беседовать с твоей преданной гримершей? Ты не хочешь, как всегда, поговорить с ней по телефону… который, правда, не соединяет с городом… Потому что он — местный! Хо-хо-хо! Что ты молчишь, старуха? Они сдали тебя в этот дом! Обещали забрать — и не забрали! Великую актрису! Хо-хо-хо!