Антология Сатиры и Юмора России XX века - Аркадий Аверченко

Ь. (мягкий знак). — Остается на теле после допросов в чека.

Ѣ. — Составная необходимая часть хлѣба. Пока его писали через ять — хлѣб был. Стали писать «хлеб» — и нет хлеба, а есть одуванчики, лопух и березовая кора, как известно, буквы «ять» не имеющие.

V. — Пока ее нет, но скоро пропишут.

F. — Фу, как я устал, сочиняя этот точный словарь советских слов!

Двенадцать портретов

(в формате «Будуар»)

От автора

Эта книжка портретов — нечто среднее между портретной галереей предков и альбомом карточек антропометрического бюро при сыскном отделении.

Во всем том, что происходит в России, чрезвычайно большую роль сыграл Александр Керенский. Поэтому я и отвожу ему в своей портретной галерее целых три места.

Я не дал портретов Ленина и Троцкого, потому что эти два знаменитых человека и так уже всем навязли в зубах.

Вместо них я даю портреты их жен. Это — элегантнее и свежее.

Как я ни хитрил, а в заключение должен признаться, что из всей портретной галереи мне симпатичнее всего последний портрет — балтийского матроса, в лице Шкляренко и Бондаря…

Аркадий Аверченко

Мадам ЛеНина

Лошадь в сенате

Был в Риме такой человек по имени император Калигула, а по характеру большой чудак… Была у Калигулы лошадь, которую он до того любил, что однажды приказал Сенату выбрать ее в сенаторы.

Ну раз такой человек, как Калигула, приказывает — ослушаться неловко: обидится.

И выбрали лошадь в сенаторы.

И сидела она в Сенате.

Вся деятельность российских правителей заключается теперь в «затыкании за пояс» и «утирании носа». Заткнули за пояс Нерона. Заткнули за пояс Иоанна Грозного. Утерли нос испанской инквизиции. Утерли нос Варфоломеевской ночи.

А совсем недавно очень искусно утерли нос и заткнули за пояс и лошадь Калигулы.

Да и в самом деле, что такое лошадь Калигулы? Мальчишка и щенок! Сидела она смирно, положив передние ноги на стол, и если пользы никакой не приносила, то и особого вреда не делала.

В Советской России появилась новая лошадь Калигулы — мадам Ленина, жена правителя.

Да что одна лошадь Калигулы!

Перед мадам Лениной побледнеет целый табун римских лошадей.

Газеты эпически рассказывают, что сделала эта активная «лошадь, допущенная в Сенат».

Во время первомайских торжеств около пятисот детишек, предводительствуемых новой лошадью Калигулы, — все это, кроме лошади, оборванное, голодное, истощенное — отправились на прогулку в авиационный парк.

Раз все обыкновенные парки для прогулок вырублены — ясно: лошадь должна вести своих маленьких пленников в авиационный парк.

Когда будут разобраны на дрова все обыкновенные театры — Лошадь отведет свое маленькое умирающее войско в анатомический театр.

В парке погуляли, подышали бензиновым воздухом, потом Лошадь выстроила свою босоногую команду и спросила:

— Хотите ли вы, детки, конфект? — Только тихий стон пронесся по рядам. — Ну вот. Если хотите, то становитесь на коленки и просите у вашего бога конфект.

Бедные запуганные, затурканные дети опустились на колени и завопили в небо:

— Боженька, дай нам конфект!

Лошадь сделала пятиминутную паузу и потом, хитро усмехаясь, проржала:

— Вот видите — какой же это боженька, который не исполняет вашей просьбы… Это все один обман. А теперь станьте на колени и скажите: «Третий Интернационал, дай нам конфект!»

Петербургские детишки теперь такой народ, что если ты их заставишь просить конфект у бурой свиньи гоголевского Ивана Никифоровича — они и тут покорно станут на колени.

Опустились детки на колени и, простирая руки, завопили в небо:

— Третий Интернационал! Дай нам конфекток!

И что же? О чудо! Сейчас же неподалеку поднялся аэроплан, закружился над детишками и стал осыпать их плохими паточными леденцами. Дети боролись, возились и дрались на грязной земле, чтобы больше захватить драгоценного лакомства, а Лошадь из Сената стояла тут же и, довольная, радостно ржала.

А еще вот для Лошади хороший рецепт: взять голодного ребенка и с помощью хорошей розги выдрессировать для следующей штуки: положив на нос кусочек белой булки, сказать:

— Во имя божие — ешь!

Выдрессированный ребенок стоит, как каменный, и смотрит на вас собачьими глазами.

— Во имя справедливости и милосердия — ешь!

Стоит ребенок, как каменный.

— Во имя Третьего Интернационала — пиль!

Кусочек булки моментально взлетает и через секунду хрустит на голодных зубах.

Вот настоящая забава — даже не для самого Калигулы, а для его Лошади… Калигула просто зарежет ребенка, но не станет над ним измываться.

Интересно, когда Лошадь после праздника вернулась в свою роскошную конюшню, пришла ли ей хоть на секунду в убогую лошадиную голову такая мысль:

«Мы издеваемся над именем Божиим и топчем Его в грязь. А Он нас не наказывает — значит, Его нет».

И если она это подумала, то наружно в этот момент ничего не случилось, гром не загремел, молния не засверкала и потолок не расплющил Лошади.

Но где-то в беспредельной высоте и глубине взметнулся невидимый жесткий и сухой бич и хлестнул поперек всея России…

Земля потрескалась, злаки приникли к раскаленной почве, и двадцать миллионов народа — того народа, который допустил среди себя хулу и унижения бога, — поползли с родных мест неведомо куда, устилая трупами сухой проклятый путь свой…

Мадам Троцкая

Шапка Мономаха

Сегодня мадам Троцкая никого не принимает. У нее с утра мигрень, кислое настроение, и даже ее постоянные посетители, два Аякса — Клембовский и Гутор, просидевши в передней сорок минут — уехали, не повидав своей повелительницы.

Только когда доложили о приходе ее любимца — генерала Парского, мадам Троцкая немного оживилась и приказала просить.

— Ах, мой женераль, — протянула она, капризно выпятив губки, — у меня сегодня такое настроение, что впору самой к стенке стать.

— А что такое? — озабоченно спросил Парский, склонясь к протянутой ручке.

— Скучно. Мне чего-то хочется, а чего — и сама не знаю. Знаете что, генерал. Я хочу, чтобы вы устроили мне двор.

— А что? Опять грязь развели, канальи? Сегодня же прикажу вымести и убрать пустые ящики.

— Какой вы смешной, мой женераль. Я вам не о таком дворе говорю, который из окна виден, а о настоящем придворном дворе. У нас при дворе нет настоящего блеска, настоящего изящества, а Леве хоть кол на голове теши — никакого внимания. Я пробовала сама что-нибудь сделать — ничего не выходит.

— Да, это трудно, — призадумавшись, отвечал Парский.

— Еще бы. Вы знаете, я основала благотворительное общество Красного Креста и попросила назначить себя почетной председательницей и покровительницей — а что вышло? На первом же торжественном заседании секретарь общества стащил у меня соболий палантин и выменял на полпуда сахару.

— Неужели только полпуда дали? — оживился Парский.

— Ах, мой женераль, вы совсем не тем интересуетесь, чем надо. Полпуда или пуд — сэт эгаль.[46] Пришло мне позавчера в голову — иметь своего придворного поэта — помните, как Мольер был. Я и позвала Маяковского. Посидел полчаса, выпил полторы бутылки коньяку, набил все карманы печеньем, обкусал ногти, плюнул три раза на ковер и ушел, даже не попрощавшись. Неужели и Пушкин и Лермонтов были такие? Генерал, устройте мне двор!

— Понимаете, это очень сложная вещь. Нужно, чтобы было много блестящей молодежи… У вас есть родственники?

— Конечно, есть. И в Житомире есть, и в Елисаветграде. Один племянник Сеня — он на станции Одесса-Товарная с хлебом работал — на днях заявляется ко мне и просит: «Тетя, — говорит, — вы теперь совсем как королева — сделайте меня виконтом». «Сеня, — говорю я ему, — какой из тебя может быть виконт, когда ты каучуковые воротнички носишь и у тебя всегда под носом красно». «Тетя, — говорит, — когда буду виконтом, вместо линолевых воротничков надену жабо, а что касается красного, так вы же сами знаете, что у меня хронический насморк».

— Да, — задумчиво покачал головой Парский. — Этот, пожалуй, на роль петиметра не подойдет.

— Ну разве же это не обидно? Теперь, когда мой Левочка разговаривает с державами Согласия, заложив ногу на ногу, а руки в карманах — так для этого же нужен пышный блеск. А где он? Нужна придворная жизнь, а где она? Мадам Каменева советовала мне: «Фаничка, — говорит она, — Фаничка! Набери себе побольше фрейлин, и чтобы они присутствовали при твоем ложении и вставании». Это легко сказать — набери. А как я с ними должна обращаться — я и не знаю. Могу я послать ее сбегать в Предком за сотней папирос, или для этого паж должен быть? Должна я с ними здороваться за ручку или они мне должны целовать ручку? Прямо-таки целый ряд тяжелых неразрешимых вопросов. Генерал, устройте мне двор.