Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

Эскадрилья 524-го полка. Комэск Емец, Николай Рулин, Борис Малеев, Василий Репин, Александр Васильев у самолета ЛаГГ-3

Слева направо: комэск Михаил Чайковский, Александр Васильев, Василий Стоян, Михаил Эпштейн, Акимов, Петр Резвых, Щетинин, Бескоровайный, Михаил Затолокин, Литвинов, Копытин, стоит справа Василий

Летчики 716-го ЛНБАП. Александр Васильев стоит в середине

Слева направо: Николай Ремизов, Василий Белов, Александр Васильев, Михаил Чайковский

Гайдаенко Иван Дмитриевич

Иван Гайдаенко у самолета ЛаГГ-3

Иван Гайдаенко

Родился и жил я в Кировограде, на Украине. Жили мы на окраине города. А рядом располагался аэродром авиационной бригады. С детства я видел, как летали истребители и бомбардировщики, а однажды самолет даже разбился неподалеку от нашего дома. Летчик вы­прыгнул, и мы, ребятня, бегали смотреть. Так что стать летчиком было мечтой моего детства.

Отец у меня погиб рано, семья жила бедно, и, за­кончив только 7 классов, я поступил в машинострои­тельный техникум, чтобы получать стипендию и тем са­мым помогать матери.

При городском Осоавиахиме мы организовали кру­жок и на общественные деньги купили планер. Запуска­ли его на резиновом амортизаторе, как из огромной рогатки. Летали на нем, пока одна девушка его не грох­нула. А потом, когда прозвучал призыв: «дать стране 150 тысяч летчиков!» у нас в Кировограде был органи­зован аэроклуб. Я попал в его первый набор, который шел в три группы: пилотов, летчиков-наблюдателей и техников. Я еще подумал: «Пилот — это хорошо, но лет­чик-наблюдатель — это же лучше!» Я же не знал, что это штурманы! И пошел записываться. Но мне, к сча­стью, отказали в приеме в эту группу: «Нет. Ты же на планере летал, давай пилотом». Вот так я стал учиться. В течение года по вечерам и в выходные мы занима­лись теорией и практикой — мне же еще в техникуме учиться нужно было! Помню, ходили по городу строем, в летных комбинезонах — красота!

После окончания аэроклуба на самолете У-2 в 1937 году нам предложили идти в летную школу, что я сделал с удовольствием. Я был зачислен в Одесскую школу имени Полины Осипенко. Набор школы состоял из двух частей: в одну входили те, кто не имел летной практики, во вторую — ребята из аэроклубов. Много было парней с Кавказа (грузин, армян, азербайджан­цев) и с Украины. Тех, кто не летал, готовили два го­да — год на У-2 и второй год на Р-5, а мы проучились меньше года, сразу вылетели на Р-5. Я-то хотел быть истребителем, но в армии не спрашивают — сказали, будешь летать на Р-5, значит, летаешь на Р-5.

Что я могу сказать про курсантов училища? В основ­ном это были ребята из вузов и техникумов. Некоторые недостатки общего образования восполняли инструк­тора и шефы из Одесского оперного театра, куда мы ходили по субботам и воскресеньям. Конечно, бывали мы и в других театрах. Кроме того, в курсантской сто­ловой стояли столики на 4 человека, как в ресторане, и играл духовой оркестр. Старшина ходил и объяснял, как держать вилку, ложку. Это многим потом пригоди­лось.

В 1938 году, проучившись всего год, я закончил уче­бу. Тогда все рвались туда, где какие-то события про­исходят. Мы написали рапорта направить нас на Даль­ний Восток, где только что прошли бои с японцами на Халхин-Голе. Но, опять же, начальству было виднее, и меня направили в Гатчину, под Ленинград. На этом са­мом первом российском аэродроме базировалась 333-я отдельная разведывательная эскадрилья на Р-5. Тре­нировались мы очень много, летали днем и ночью.

Когда в 1939 году началась финская война, нашу эс­кадрилью направили на Север. Мы сидели на озере Ко-олаярве, что на запад от Кандалакши. Основными зада­чами нашей эскадрильи были разведка и бомбежка. Финны действовали небольшими отрядами. Найти их в лесу можно было только по оставленной лыжне. Если заставали их отряды на открытом месте, при пересече­нии замерзших озер, то тут мы их хорошо обстрелива­ли и бомбили. Нам везло, что с самолетами финскими не приходилось встречаться. На Р-5 вести бой с враже­ским самолетом — дело безнадежное. У нас ведь воо­ружение какое было? Впереди ПВ-1 (тот же «максим», только авиационный), а сзади два спаренных пулемета Дегтярева.

Кроме того, мы снабжали по воздуху наши окружен­ные дивизии. Война нехорошая была... Руководство хреновое. Ну что эти солдатики могли сделать в своих ботинках с обмотками, тоненьких шинелях и буденнов-ках? Две дивизии, по сути, замерзли. Помню, наша эс­кадрилья жила в школе. Спали в спортивном зале на нарах, а недалеко от школы в палатке была устроена баня. Мыться же где-то надо было. И вот мы один раз приходим в баню, а туда привезли машину трупов. Они скрюченные. Их в баню затаскивают, отогревают, и они начинают распрямляться. На это было страшно смот­реть. Их выпрямили и похоронили как положено...

Нам исключительно повезло, что никакой ПВО на том участке фронта у финнов не было. Они по нам стреляли из стрелкового оружия, но у нас в эскадрилье потерь не было. Правда, уже после войны, когда мы возвращались в Гатчину и сели на Лодейном Поле, ко­миссар эскадрильи не удержал самолет на пробеге (летали на лыжах, а при сильном ветре его трудно удержать). Самолет развернуло ветром, и он винтом зацепил лежавшие на аэродроме штабеля бомботары, в результате чего поломал концы винта. Так как я в эс­кадрилье был самым младшим, то меня высадили, ко­миссар забрал мой самолет и улетел в Гатчину, а меня оставили ждать, когда пришлют новый винт. Но тут мне подфартило. У меня был очень опытный техник. По сравнению со мной, мальчишкой, он был стариком. Он посмотрел самолет, пошел, достал ножовку, отпилил каждую лопасть винта, так чтобы они стали одинаково­го размера, проверил, зачистил, запустил двигатель — не трясет! И мы с ним на этом самолете прилетели до­мой.

За участие в финской войне я был награжден орде­ном Красной Звезды, который мне вручил лично Миха­ил Иванович Калинин. Это потом орденоносцев стало много, а тогда, перед войной, я мог получить ежегод­ный бесплатный билет в мягкий вагон!

Хотя если честно, то перед войной жили трудно. По­суди сам — жилья не было. Перед финской я жил на ча­стной квартире в каком-то коридорчике, где стояла моя раскладушка. Только после финской летчики пересели­лись в общежитие, устроенное в одном из крыльев дворца Павла Первого. Там нам выделили комнату, в которой разместилось 18 человек!

Я в нашей комнате считался самым богатым. У меня был патефон, редкость по тем временам, и велосипед. Потом появились и часы. Часы купить было невозмож­но, с трудом я разыскал и купил серебряные часики в виде медальона. Но я же не буду медальон носить! От­дал его в мастерскую, там к медальону припаяли ушки, получились ручные часы.