Один год - Юрий Герман

- Это так! Но с другой стороны, если бы не вы, Иван Михайлович...

- Дурака не валяй, - строго перебил Лапшин. - Что я делал, то делал не от себя лично, а потому, что так я моей партией выучен и лично Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, заруби на своем носу и добрую старую деву из меня не строй. Ясно?

- Ясно!

- Теперь выйдем куда подальше, и ты мне все подробно доложишь.

- Так вы и так знаете.

- Мне надо от тебя услышать. Где тут потише?

Вышли на лестницу.

- Здесь у нас здорово холодно, - сказал Алексей, - иногда до ноля доходит, собрались именно по сезону батареи чинить, продернуть бы их в периодической печати. Но зато вражеское ухо не подслушает. Рассказывать?

И подробно рассказал, как к ним в часть прибыл один человек, "замечательный парень, хитрован, ну прямо гвоздь мальчишек, вроде классного вора Юрки Полякова, который больших людей обкрадывал, про него даже писали, вы его знаете, он у Николая Федоровича Бочкова сидел", как этот парень (не Юрка Поляков, а прибывший) все приглядывался к бойцам, приглядывался, а потом однажды ночью вызвал к себе в землянку Жмакина и попросил поделиться с ним своей автобиографией. Поскольку этот секретный майор обещал, что все останется между ними, Жмакин не утаил свою автобиографию, и, как это ни странно, "секретчик" остался беседой доволен и на следующий день исчез.

Тут Алексей внимательно и хитро поглядел на Лапшина.

- Дальше давай!

- Могу даже число назвать, - сказал Жмакин. - Теперь-то я понимаю, что он у вас проверял ту эпоху моей жизни...

- Рассказывай, эпоха!

Появился опять майор так же внезапно, как исчез. Опять Жмакин был вызван к нему в землянку и в ней остался до полуночи. В полночь пошли вдвоем и только с ножами и гранатами...

- Думал - языка брать? - спросил Лапшин.

- Языка! - горько усмехнулся Алексей. - Я ж не октябренок. Сразу догадался, что международных вопросов огромных масштабов я этими руками коснусь.

Иван Михайлович терпеливо вздохнул. На лестнице было действительно здорово холодно.

- Ты побыстрее, - велел он, - а то схватим оба воспаление легких. Свищет!

- На фронте-то нам, рядовым бойцам, похолоднее, - сказал Жмакин и быстро осведомился: - Бывает, Иван Михайлович, что вам охота мне в ухо дать за мое врожденное хамство? Я и сам чувствую, случается, - остановись, Алеха, перебор, - но не могу!

- Ты будешь по делу говорить? - сердито спросил Лапшин.

- Или назад в камеру? - задумчиво улыбнулся Жмакин. - Нет, товарищ начальник, не будет мне больше, как я предполагаю, камеры. Я на большой оперативный простор вырвался, мне прошлые делишки без интересу. Так вот, продолжим...

- Продолжим...

Секретчик и Жмакин вышли, как было уже сказано, вдвоем, но в какой-то старой баньке в темноте их ждал еще один неизвестный им и невоенный человек. Ночь была морозная, но очень темная, секретчик подготовил операцию "согласно астрономическим данным". Шли без пути, иногда ползли. Двигались всю ночь. День скрывались в подвале, слышали голоса не по-русски. И часа в три пополуночи из дома в четыре окна со двора они взяли те два "аппарата", в доставке которых и заключалась вся их задача. Аппараты легкие, "транспортабельные". Проводник исчез неожиданно, как и появился, кто он и откуда, Жмакин до сих пор не знает. Уже когда были возле своего переднего края, попали под сильный минометный обстрел, и секретчика почти совсем убило, а Жмакин добрался вроде бы здоровый, только потом нога отказала и в щеке сделалась эта игра. Большое начальство сразу собралось смотреть аппараты, их фотографировали и даже на кино снимали. За аппаратами прислали специальный самолет, а за секретчиком санитарный. Поскольку в санитарном оставалось еще место, а на этом задании пострадал и Жмакин, жизнь которого нужна советскому народу, то его и отправили вместе с секретчиком. Вот теперь и лечат, как генерала.

- А что за аппараты? - спросил Лапшин.

- Да не знаю же! - с горечью и злобой воскликнул Алексей. - По темноте своей не знаю. Вроде трубочки, вроде из железа, вроде со стеклами, вроде оптика, а что именно, не знаю и теперь уже никогда не узнаю, хотя сам их и выкрадывал, рискуя жизнью, из дома из секретного...

- Выкрадывал? - стараясь сделать как можно более серьезное лицо, строго спросил Лапшин. - Это интересно! Значит, опять ты, Жмакин Алексей...

- Иван Михайлович! - воскликнул Жмакин, и в голосе его что-то пискнуло. - Товарищ начальник...

- Значит, опять, - смеющимися глазами глядя на Алексея, продолжал Лапшин, - значит, вновь...

- Так с опасностью же...

- А разве безопасные кражи бывают?

Но здесь Жмакин увидел глаза Лапшина и засмеялся. Посмеялись немного оба, в меру, как полагается мужчинам. И, посмеиваясь, Жмакин сказал, что никогда не думал о том, как его "выучка" может пригодиться.

- И не думай больше, - посоветовал Лапшин. - А то эти думы далеко увести могут. Так какой национальности все-таки оказались приборчики?

- Немецкие, Иван Михайлович, именно что немецкие. Интересная история. Фашистские! Это я из разговора большого начальства понял. Это будто приборчики или аппаратики барону Маннергейму англичане слали, которые с Гитлером воюют, и французы, которые с Гитлером воюют, а теперь и сам Гитлер их шлет. Так что некто Жмакин хорошенькую пилюльку кое-кому подготовил, и навряд ли ему фашисты за это поднесут на блюдечке свой "железный крест"...

- Да, это уж, верно, навряд ли, - с усмешкой согласился Лапшин.

- И здесь все теперь зарастет травой, как старая беседка, - вздохнул Алексей. - Секретчик про меня забудет, а я ничего, кроме случайного ранения, рассказывать не имею права. Будет у дедушки внучек, чем он его развлечет? Как дамские сумочки в Пассаже срезал?

- Ладно, Алексей, не отчаивайся, тебе еще до дедушки далеко...

- Не так далеко, когда сын растет. А папа воевал неплохо и ничем не отмечен. У меня жена комсомолка, я и ей ни слова не сказал...

- Не сказал?

Пропустив вопрос Лапшина мимо ушей, Жмакин жалобно сказал, что ему "ужасно хочется получить на грудь", поскольку этим бы закончились все "кошмары его прошлой жизни". Лапшин ничем утешить его не успел, потому что в это время на лестнице появился Антропов.

- Э, да я этого товарища знаю, - сказал он про Алексея. - Молодец парень, все у него протекает нормально. Пойдем, Иван Михайлович?

- Нормально, нормально, - проворчал Алексей, - другие правительственные награды имеют, а я... Или, может, поскольку операция секретная - секретно и отметят меня?

- Возможно, - протягивая Жмакину руку и улыбаясь, сказал Лапшин. - И тихо спросил: - А мог ли ты представить себе, Алеха, год назад или немного поболее, когда я тебя из ресторана на площадь вел, что ты со мной про орден будешь беседу вести? Мог?

- И верно... Чуть поболее года... - так же тихо ответил Жмакин. Потом, смутившись, предложил: - Апельсинчик не хотите взять для супруги? Его нынче нигде не укупишь, только на госпиталя идет.

Лапшин неожиданно согласился:

- Возьму. Тем более что она в свое время немало набегалась, когда поручиться нужно было, что ты грузчиком мясопродукты красть не будешь...

Внизу он еще раз обернулся: Жмакин неподвижно стоял на лестнице, тот самый Алеха Жмакин, который "своими руками замешан теперь в международной дипломатии". "Ах ты, Жмакин, Жмакин, - подумал Лапшин, и что-то на мгновение стеснило ему горло, - и нахал же ты, Жмакин!"

- Что задумался? - сидя в машине, спросил Антропов.

- Да так... Не хочешь вечером в театр пойти на "Марию Стюарт"?

- А билеты?

- Билеты не твоя забота...

- Но ведь Лиза...

- Я за вами заеду!

Пообедать вдвоем с Катей Лапшину не удалось. Судебное заседание затянулось, потом Криничный попросил допросить последнего из казнокрадов, задержанного в Ялте "Кузнечика", и Иван Михайлович освободился только к семи часам, но и то как-то не по-настоящему. Около семи позвонил телефон, и корректно-служебный голос спросил:

- Товарищ Лапшин? Соединяю с товарищем Альтусом.

- Лапшин у телефона, - сказал Иван Михайлович.

Они поговорили о том о сем, потом Алексей Владимирович спросил, какие у Лапшина планы на вечер.

- Да вот в театр собрался, - сказал Лапшин, - товарища пригласил.

- К жене, что ли, в театр?

- К ней.

- Так, так, - сказал Альтус. - Ну а если мы тебя потревожим вдруг в театре, не обидишься?

- Время военное!

- А в мирное бы обиделся?

- Что-то я для нас с вами мирного времени не помню, - улыбнулся Лапшин. - А, Алексей Владимирович?

- Да, вроде бы не избалованы мы покоем. Так, значит, договорились, Иван Михайлович. И еще попрошу - не посчитай за труд, - обуй в театр бурки. Я помню - есть у тебя хорошие бурки.

- Вместе получали. Такие же, как у тебя, Алексей Владимирович.

- Точно, точно.

Но трубку Альтус не вешал. Опять поговорили о пустяках. Потом он небрежно осведомился:

- Еще вопросик - ты Старо-Парголовский район хорошо знаешь?