Македонский Лев - Дэвид Геммел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это имя мне ничего не говорит.
— Она — Верховная Жрица Мистерий, — сказала девушка.
— Что ж, дорогуша, скажи ей, что я желаю видеть ее.
— Да, господин. — Девушка отбросила одеяло и встала. Филипп посмотрел на ее длинную спину и тонкую талию, взгляд соскользнул на крутые бедра и совершенные ягодицы.
— Сейчас же! — приказал он строже, чем требовалось. — Быстро иди!
Блондинка проснулась и сладко зевнула. — Вон! — прорычал Филипп. — И велите кому-нибудь принести кувшин с холодной водой. — Когда они ушли, Царь встал, протер глаза, подавляя пульсации в своей голове, и отдернул занавески широкого окна.
Солнечный свет пронзил его мозг, и он отвернулся с проклятьем на устах. Вино было крепким, но ему было плохо из-за черных зерен, которые он так отчетливо запомнил. Девушки принесли их в маленьких серебряных коробочках, и дали их Филиппу после первого акта любовных утех. Семена иссушали язык, но воспламеняли разум и тело. Цвета казались невыразимо яркими, а осязание, вкус и слух усилились во сто крат. Сила Филиппа возросла — а вместе с ней и аппетиты.
Но теперь голова его раскалывалась, тело ослабло. Последнее ощущение было ему особенно неприятно.
Одевшись в чистый темно-зеленый хитон, он сел на скамью и стал ждать, когда принесут воды. Темноволосая девушка принесла ее, и он принялся жадно пить. Она поднесла ему серебряную коробочку, откинув крышку и показывая темные сухие семена.
— Они восстановят твою силу, — пообещала она.
Он сильно мучился, однако отстранил ее в сторону. — Что насчет Великой Жрицы? — спросил он.
— Она будет здесь вечером, господин. Я скажу ей о твоем приглашении.
— Сколько еще гостей в этом дворце?
— Сейчас только одна — госпожа Олимпиада.
— Олимпиада? Откуда она?
— Из Египта, господин. Она — дочь Царя.
— Тогда я повидаюсь с ней, — сказал Филипп.
Девушка, похоже, испугалась — а затем забеспокоилась. — Нет, господин, это запрещено. Она проходит Ритуал Союза. Ни один мужчина не должен видеть ее до назначенной ночи — в особенности ее нареченный. Боги ослепят его за это!
— Пришли ко мне Пармениона.
— Его нет во дворце, господин. Его видели бегающим на холмах на рассвете.
— Тогда скажи ему, когда он вернется, — буркнул Филипп. — А теперь оставь меня!
После того, как она ушла, Филипп на миг почувствовал стыд за то, что так грубо говорил с ней, но он был так раздражен, что это чувство очень скоро прошло.
Он целый час ходил по комнате взад-вперед, потом позавтракал грушами и козьим сыром и вышел на луг возле дворца. Его настроение не улучшилось, когда он увидел там лошадей, тонконогих и малохольных. Он расположился у широких ворот и стал смотреть на холмы, где паслись козы и овцы, за которыми приглядывал тощий мальчишка.
Что с тобой такое, Филипп? Женщины были на удивление покладисты и изобретательны в постели. Обычно, после ночи любовных утех, он просыпался и чувствовал себя как молодой Геракл. Это всё те проклятые семена, подумал он. Никогда больше! Он увидел бегущего по склону Пармениона и окликнул его. Спартанец замедлил бег.
— Доброе утро, государь. Ты рано поднялся.
— Я бодрствую уже несколько часов, — сказал Филипп. Парменион облокотился о забор, растягивая мышцы икр. — Ты по-прежнему быстр, Леон. Думаю, ты сможешь обогнать любого даже сейчас.
— Если б это было так, государь. Но я не пытаюсь одурачить себя. Что-то не так?
— Это так заметно?
— Ты похож на тучу.
— Это всё из-за ожидания, Парменион. Два года я ждал этот день, и теперь я не могу больше вынести этого. Она здесь. Ее зовут Олимпиада… и мне нельзя увидеть ее. Боги, видишь ли! Я — Филипп! И я получу то, что хочу!
Парменион кивнул. — Мы пребываем здесь всего день, государь. Потерпи. Ты говорил, что это предначертано богами, так пусть все идет своим чередом. Почему бы тебе не побегать немного? Это прояснит твои мысли.
— Я погоняюсь с тобой вон до той рощи, — сказал Филипп, внезапно пустившись бегом. Утренний бриз приятно веял в лицо, и гонка вновь вернула ему радость жизни, а головная боль пропала. Он услышал Пармениона прямо у себя за спиной и ускорился, устремившись к вершине холма. Для него ничего не значило то, что спартанец бегал перед этим уже больше часа. Главным для него сейчас было само соревнование. Он перемахнул через низкий валун и побежал к деревьям в ста шагах впереди. Его дыхание стало более прерывистым, и он почувствовал тепло в мышцах икр, но также услышал спартанца у себя за спиной. Он замедлил бег. Парменион поравнялся с ним. Филипп вытянул руку и толкнул Пармениона, лишив равновесия. Спартанец оступился и чуть не упал, уступив Филиппу самую малость перед первым деревом, добежав до которого тот постучал по стволу ладонью.
— Нечестная тактика! — крикнул Парменион.
— Победа, — тихо ответил Филипп, повалившись на землю и раскинув руки, с красным лицом и частым сбивчивым дыханием. Он восстановил силы за несколько минут, и тогда двое мужчин расположились в тени, рассматривая поля и горы, однако глаза Филиппа то и дело возвращались к белому мраморному дворцу.
— У меня будет такой же дом, — произнес он. — Даже боги почтут за честь жить в нем. Однажды у меня будет всё это, Парменион.
— Это всё, чего ты желаешь, государь?
— Нет. Чего хочет всякий мужчина? Приключений. Власти. Я часто думаю о Бардилле — старый, увядший, почти что мертвый. Я смотрю на себя и вижу молодое, сильное тело. Но меня не одурачишь, Парменион. Бардилл — это отражение того, каким станет Филипп. Я хочу прожить свою жизнь по-полной. Не хочу, чтобы сожаление омрачало мой старческий рассудок.
— Ты многого хочешь, Филипп, — мягко произнес Парменион. — Сожаление посещает всех — даже Царей.
Филипп посмотрел на Пармениона и улыбнулся. — Два года я просил тебя называть меня просто по-имени, когда мы одни — но ты ждал до этого дня. Почему?
Спартанец пожал плечами. — Нынче вообще странные дни. Вчера ты говорил со мной как отец. Потом я встретил женщину и испытал чувство, которого не знал вот уже десять лет. Сегодня я чувствую себя… иначе — снова как молодой мужчина.
— Ты переспал с ней?
Парменион усмехнулся. — Порой, Филипп, твоя предсказуемость изумляет меня. Нет, я не переспал с ней. Но, честно говоря, хотел бы. И это желание было мне чуждо уже очень давно. Кстати, сколько женщин ты имел прошлой ночью в своих покоях? Судя по звукам, там у тебя была целая труппа танцовщиц.
— Да всего двадцать или тридцать, — ответил Филипп. — Так как зовут ту женщину?
— Не знаю.
— А где она живет?