Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

3. ПРИЧУДЫ ГОРБУНА

Закончив дележ добычи, наши удачливые спекулянты Тарани, Альбре и прочие снова появились в толпе. Все они сильно выросли в глазах окружающих. Дельцы смотрели на них с уважением.

— А где ж он, наш милый Шаверни? — спросил Гонзаго. Только Пероль собрался ответить, как толпа забурлила.

Все бросились к крыльцу, куда двое гвардейцев тащили за волосы какого-то бедолагу.

— Фальшивая! — раздавались крики. — Она фальшивая!

— Подделывать кредитный билет гнусно!

— Это осквернение символа общественного благосостояния!

— Это мешает сделкам! Губит коммерцию!

— В воду этого жулика! В воду!

Пухленький откупщик Ориоль, Монтобер, Таранн и другие надрывались что было мочи. Быть безгрешным, чтобы бросить камень первым, — это ценилось во времена Спасителя. Полуживого от страха беднягу подвели к Гонзаго. Преступление жулика заключалось в том, что он пытался продать белую акцию за голубую, чтобы положить в карман небольшую разницу в курсах, которая установилась на этот час.

— Сжальтесь! Сжальтесь! — вопил он. — Я не понимал, что совершаю большое преступление!

— Ваша светлость, — проговорил Пероль, — нам тут только мошенников не хватало.

— Его следует примерно наказать, ваша светлость, — добавил Монтобер.

Толпа продолжала бесноваться:

— Безобразие! Позор! Жулик! Негодяй! Наказать его!

— Пусть его выкинут отсюда, — отведя глаза, решил Гонзаго.

Толпа тут же вцепилась в бедолагу и закричала:

— В реку! В реку его!

Было пять часов вечера. На улице Кенкампуа зазвенел колокол, возвещающий о закрытии биржи. Случавшиеся ежедневно ужасные происшествия вынудили власти запретить торговлю акциями после захода солнца. В этот последний момент исступление обычно достигало апогея. Начиналась настоящая схватка. Люди вцеплялись друг другу в глотку. Шум достигал такой силы, что превращался просто-напросто в рев.

Неизвестно, зачем ему это было надо, но горбун не сводил глаз с принца Гонзаго. До его ушей долетело имя Шаверни.

— Сейчас закроют! Уже закрывают! — слышались выкрики в толпе. — Скорее! Скорее!

Если бы у Эзопа II, он же Иона, было несколько дюжин горбов, какое он сколотил бы себе состояние!

— Вы хотели мне что-то сказать насчет маркиза де Шаверни? — осведомился Пероль.

Между тем Гонзаго покровительственно и надменно кивал своим приближенным. Со вчерашнего дня он еще более вырос в глазах тех, кто подвергся унижению.

— Шаверни? — рассеянно переспросил он. — Ах, да, Шаверни. Напомни мне немного позже, что я должен поговорить с этим горбуном.

— А девушка? Не опасно ли держать ее в домике?

— Крайне опасно. Но долго она там не пробудет. Я обдумаю, что с ней дальше делать, за ужином, друг мой Пероль. Устроим небольшую вечеринку для узкого круга у доньи Крус. Вели там все приготовить.

Принц шепнул еще несколько слов Перолю на ухо, тот поклонился и проговорил:

— Этого достаточно, ваша светлость.

— Эй, горбун! — воскликнул некий раздосадованный делец. — Чего ты все топчешься, как лошадь! Господи, нам лучше снова позвать сюда Кита.

Пероль откланялся и пошел, но Гонзаго окликнул его:

— И отыщите мне Шаверни, живого или мертвого! Я хочу его видеть.

Горбун снова качнул горбом, на котором как раз подписывалась очередная бумага.

— Я устал, — проговорил он. — Уже звонят. Мне нужно отдохнуть.

Колокол продолжал гудеть; появились привратники, звеня связками огромных ключей. Несколько минут спустя в саду был слышен лишь скрежет запираемых замков. У каждого биржевика был свой замок, и нераспроданные или необмененные товары оставались на ночь в клетушках. Охранники поторапливали тех, кто еще не ушел.

Наши спекулянты — Навайль, Таранн, Ориоль и компания, сняв шляпы, окружили Гонзаго. Принц неотрывно смотрел на горбуна, который сидел на земле у дверей своей будки и, казалось, не собирался никуда уходить. Он мирно пересчитывал содержимое своей кожаной сумы и — по крайней мере, с виду — получал от этого занятия огромное удовольствие.

— Утром мы заходили осведомиться о вашем здоровье, кузен, — сообщил Навайль.

— И были счастливы узнать, — добавил Носе, — что вы не чувствовали особой усталости после вчерашнего праздника.

— Кое от чего устаешь гораздо сильнее, нежели от удовольствий, господа. От тревоги, к примеру.

— Да уж, — проговорил Ориоль, во что бы то ни стало жаждавший вставить и свое словечко. — Да уж, тревога… Я-то знаю… Когда человек озабочен…

Обычно Гонзаго изображал из себя славного малого и приходил на помощь запутавшемуся придворному, но на сей раз он позволил Ориолю потерять нить рассуждений.

Горбун сидел и улыбался. Закончив считать деньги, он загнул верх своей сумы и тщательно завязал ее веревкой. После этого он полез было в свою конуру.

— Постой, Иона, — остановил его привратник, — ты что, собираешься здесь ночевать?

— Да, друг мой, — ответил горбун, — я принес сюда все, что нужно.

Привратник расхохотался. Его примеру последовали и развеселые господа, один принц Гонзаго оставался необычайно серьезен.

— Хватит! — отрезал страж. — Довольно шутить, недомерок! Убирайся отсюда, и поживее!

Горбун захлопнул дверь у него под носом. Стражник принялся колотить в нее ногою, тогда горбун высунул свое бледное лицо в круглое окошко под крышей.

— Справедливости, ваша светлость! — воскликнул он.

— Справедливости! — принялись вторить ему весельчака

— Жаль, что здесь нет Шаверни, — заметил Навайль. — Мы поручили бы ему вынести столь важный приговор.

Гонзаго поднял руку, призывая к молчанию.

— Каждый должен покинуть сад, когда звонят в колокол. Таково правило.

— Ваша светлость, — ответствовал Эзоп II, он же Иона, по-деловому и четко, словно адвокат, высказывающий свое мнение, — если изволите обратить внимание, у меня здесь положение иное, нежели у других. Другие не взяли внаем конуру вашей собаки.

— Неплохо придумано! — воскликнули одни.

— Но кто это докажет? — усомнились другие.

— Медор, — ответил горбун. — Скажите, разве он не ночевал всегда в своей конуре?

— Остроумно! И весьма!

— Если, как я могу с легкостью доказать, Медор ночевал в конуре, то я, завладевший посредством суммы в тридцать тысяч ливров его правами и привилегиями, буду поступать так же, как он, и не уйду отсюда, если только меня не выставят силой.

На этот раз Гонзаго тоже улыбнулся и выразил свое согласие величавым кивком. Сторож ушел.

— Поди сюда, — приказал принц.

Покинув свою конуру, Иона приблизился и поклонился, как истинно светский человек.