Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Хэммонд Иннес

— Зима, — сказал утром Сергеич. — Эх, Крайний Север… Ты на душе человеческой как хомут из мечтаний, надежд и разочарований. Речку вот-вот прихватит, уже забереги. И надо же — именно сегодня, когда мужики обещали… Закон бутерброда. Пора убирать сети. А тебе, Рыжий, готовиться на повышение. Ишь какой могучий и красивый вымахал. Конем будешь работать Упряжь стачаем, постромок. На лыжи — и ай-да-а по снегам — Сергеич развесил капканы с цепями по гвоздям, набитым в стену избы. — Пусть проветриваются. Теперь я поехал убирать сети, а ты смотри: мужики придут — привечай по-хозяйски.

К полудню ветер утих, облака растаяли и открыли блеклое небо. Солнце, усевшись на вершину одной из сопок, светило вяло и безразлично. Гуси стояли кучкой посреди загона и переговаривались вполголоса, а иногда кричали. Грязные перья превратили их в какие-то безликие существа. Удивительно быстро пачкаются в неволе северные звери и птицы. На улице топают по хлябям, кувыркаются в болотах, а чисты до скрипа. Зато в ухоженной клетке словно кто поливает их несколько раз за день липучей гадкой жижей…

— Гыл-ла! — протяжно и скорбно прозвучало над головой.

— Гы-ы-ыл-ла! — растекся звук второго голоса. — Гла-ла-ла!

Рыжий поднял голову. В небе, рассыпая колючие белые взблески, плыл гусиный косяк. Линии его изгибались волнами. Казалось, ветер несет легкую, мерцающую живыми огнями, прозрачную ленту. Кырыны, его братья и сестры задрали головы и словно окаменели. А косяк, продолжая сыпать над схваченной первым морозом, укрытой белым покрывалом землей прощальные печальные звоны, плыл и плыл на юг, пока не растаял в блеклой солнечной короне. Воцарилась тишина. Она окутала горы, долину, заглушила журчание Оленьей реки, придавила избу тяжелым тусклым монолитом, а потом взорвалась. Видно, от собственной невыносимой тяжести.

— Гал-гла-ла! — завопили гуси. — Гал-гал-гал!

Они бросились в разные стороны, застучали телами в решетчатые стены, забили крыльями, один ухватил клювом и задергал сетку на потолке. Пружинящий звон, скрип деревянных планок, крики и удары возбудили Рыжего. Он прыгнул на дверь клетки оттянул ее лапой, ухватил край зубами.

— По какой причине шум? — вдруг раздался человеческий голос.

Рыжий отпрыгнул. Довольно близко стоял незнакомый человек. Высокий, широкий в плечах, без бороды. Большие глаза его смотрели весело и любопытно, а на лице светилась добрая улыбка. На плече висел большой рюкзак.

— Что происходит? — спросил пришелец и догадливо засмеялся: — A-а, понял: взятие Бастилии!.. Какой уж раз… Наконец и мне довелось присутствовать на сем историческом акте. А где дирижер? Серге-ич! Спишь? Хм… Молчок… Хозя-яин!.. Хозяин в страхе убежал, заслышав треск формации, но треск о крепости речет, а не о деформации… Вот какой я мудрый. А мудрость повелевает ждать. — Он пошел в сторону избы, но Рыжий прыгнул к двери и зарычал.

— Пароль? — Пришелец остановился. — Не знаю, братец. Но ты молодец, службу знаешь. Подождем на лоне. — Пришелец отступил, обошел клетку, подобрал обрезок доски и сел на нее у края обрыва.

— Э, да тут целый порт, а корабля нет. У берега лед… все ясно: рыбак убирает сети. Наверняка с утра поплыл, значит, скоро будет. А пока давай знакомиться, — пришелец протянул руку.

В запахе нового человека мешались решительность и доброта. Хороший человек. Пришелец взял лапу пса, тиснул и отпустил, сказав:

— Нефедыч. — Потом подвинулся на доске: — Садись, Рыжий-Рыжий-Конопатый! Красавец. Готов спорить, тебя и зовут так — Рыжий. Знаешь, в давние времена обычай был: каждому новорожденному сначала давали имя по первой, на глаз, примете. И только позже, по делам и характеру — настоящее. Знакомишься, например, и уже знаешь, с кем имеешь дело. Доброслав, например, Бычий Рог или Перекати-Поле. Хорошее время было, все знали, что такое честь, традиция и уважение к себе и ближнему. И еще каждый знал, что он может. Отсюда и имел, что мог. Эх, Рыжий, всем этим заповедям тысячи лет. Жаль, в наш век их выбросили, и каждое поколение начинает почти с нуля, орет: «…Мы свой, мы новый…» А надо просто развивать старый… Начинает с нуля, к нулю и приходит — закономерно. Как ты думаешь, отчего это? Отчего вдруг природа решила в массовом порядке почти на сотню лет дать восторжествовать безграмотности? Мистика, скажешь? Да нет, без воли природы ничего не делается, травинка не вырастет. Ты глянь в историю: стоит какому-либо государству далеко высунуться из общего строя, она его р-раз — и к ногтю. Согласен?

— Ав-вав! — Рыжий подскочил, перебирая лапами. Новый пришелец Нефедыч ему понравился, а тут еще зазвучал мотор, и пес захотел предупредить, что лодка за поворотом, совсем близко.

— Плывет? — проследив его взгляд, догадался пришелец. И тут же лодка вылетела из-за поворота, крутнула кормой по плесу и прыгнула носом на берег. Сергеич посмотрел на гостя, подумал и сказал:

— Нефедыч?

— В точку! — пришелец засмеялся. — Наконец-то визуально.

— Да. А то все через космос.

— Через мир духов.

— Потусторонние контакты, ха!.. Извини, заставил ждать.

Снег испугал, хоть уже и тает. Убоялся сети потерять. А река на глазах мелеет, два раза шпонку на винте резал. Вот и не — Спел гуся к столу. Делать или сегодня обойдемся? Рыба в разных видах есть, оленины нажарим. А завтра…

— Отпусти ты их, — сказал Нефедыч. — Соплеменники уже отчаливают. Домашние бы — ладно: зажирели и отупели от тысячелетней неволи. Верят, что причина их рождения — голод человека. А свободные думают… Отпусти.

— Ну посмотрим. Завтра. Пошли в избу. А рюкзачок-то напихал. Повестку, что ли, получил? С вещами?

— Вроде… Родилась одна мыслишка…

Комнату уже затянул вечерний сумрак. Сергеич привычно нашарил спички, чиркнул, снял стекло керосиновой лампы за жег фитиль и двинул лампу на середину полированного всяческими жирами, широкого и длинного стола. Потом быстро протер стекло и водрузил на лампу. Чадящий фитиль притух на мгновение, а потом вытянулся стройным желтым лепестком и потек в окружающее пространство теплыми рыжими лучами. Стало видно что копченые стены избы увешаны цветными фотографиями, обложками и картинами-репродукциями из всевозможных журналов. У окна на гвозде гитара.

— Ух — сказал Нефедыч. — Да тут целая галерея… изъятых из обращения душ.

— Да библиотеку весной в селе громили. Часть списали, народ по домам растащил, а часть в районную отдали. Так, мол удобней. У нас чего ни громят, довод один: так удобней. Причем удобней, на поверку, одному какому-нибудь ретивому дураку… — Теперь из села до книги шестьдесят кэмэ. Цветет отдел культуры! Старые журналы пытались жечь, так я пару мешков набрал.