Ледобой - Азамат Козаев

– Чего уставилась? – Безрод засыпал, глаза еле-еле держал открытыми, а все равно ухмылялся. – Дожил, наконец. Теперь сама с меня глаз не сводишь. Нравлюсь?

Все. Спал наглец, но подол рубахи зажал в руке намертво. И даже не спал, а забылся сном бессилия. Но даже в забытьи шептал:

– Рубаху не тронь! Не тронь!

Да почему не тронь? Неужели тело у Безрода красоты неописуемой, – боится, что полезу сильничать? Думает, на передок слаба, не удержусь? И даже если не удержусь, не для того ли боги поделили род людской на мужчин и женщин и послали в мир красоту, дабы находили жены мужей, а мужи красивейших жен? Не этого ли хотел Сивый, когда замуж брал? Тупо глядела на спящего, держала его голову на коленях, – и не узнавала себя. Моя израненная душа перестала плакать кровью, подняла голову и впервые после порабощения взглянула на этот мир с любопытством. Я сама себе призналась, что нутро немилого мужа для меня совершенно непроглядно. Как понимать слова Сивого? Я для него настолько нехороша, что и прикоснуться к себе не дает? Как ножом по сердцу резанули обида и злость. Мне Сивый не нужен, но неужели кто-то в здравой памяти отшатнулся бы от меня, как от болезной? Что прячет на теле Сивый, – может быть, какой-то родовой знак? Неужели печать самого Злобога?

Я осторожно убрала голову Безрода с колен, встала и ухаживала за ранеными до собственного изнеможения. Делала то, что делал Сивый. Вышло, что мы занимались одним делом, как это часто бывает у мужей и жен. Сама не поняла, как так получилось, однако получилось. Спала без снов, и пока спала, недоумение и злость не давали покоя. Почему? Как от прокаженной! Неужели побрезговал?

Оставались на острове две седмицы. Слава богам, к нашему берегу больше никто не пристал. Соратники отлежались, начали ходить, и все это время с мрачным выражением на исхудавшем лице от них не отходил Безрод. Ко мне подходили парни, вставшие на ноги, кланялись. Благодарили за мужа, отдавали мне должное – в бою видели. Я мрачно кивала. А Круглок, наш предводитель, странные слова сказал. Будто рад тому, что Сивый на ладье оказался. Мол, такой боец в любой дружине лишним не будет.

Да что, в конце концов, творится вокруг меня? Что такого видели все, и только я, дура, ни сном, ни духом? Как разъяренная волчица подлетела к спящему Безроду, хотела растолкать, взять за грудки да хорошенько расспросить. Мой постылый сам взвился на ноги, едва услыхал мой топот. Быстрее быстрого в руке сверкнул меч. Ну, откуда на острове взяться топоту да грохоту, если кругом все от немочи тихонько с рогатками ковыляют? Сивый не рассуждал, спросонья подумал, будто враг подкрался. А это я, дурища, оказалась. Всего несколько раз такое видела, когда спросонья – сразу за меч, да скорее молнии врага надвое. Безрод и проморгаться не успел бы, как быть мне, топотливой корове, разваленной надвое! Уж и не знаю, как догадался, что это я, а не чужаки.

– Чего носишься, точно угорелая? Лишних сил много?

Не кричал, слюной не брызгал, сунул меч в ножны и устало потер лицо. Я кривила губы, клацала зубами и надвигалась, ровно холм на мышь. Сивый глядел на меня исподлобья и ни шагу назад не сдал. Злая, как бешеная сука, подступила к благоверному, взяла за грудки и зашипела прямо в лицо.

– Что ты, мой ненаглядный муженек, в сече делал? Откуда рана на боку? Что знают все остальные, и только я, дура, не ведаю?

Безрод мгновение смотрел мне в глаза, потом резко пропустил голову под правой рукой и дернул шеей, словно отбросил чуб, лезущий на глаза. Меня неудержимо повело влево, ворот съехал Сивому на загривок, и, чтобы не распустить мужу рубаху, я разжала пальцы. Только мои пятки засверкали. Едва не падая, пробежала несколько шагов и быстро повернулась, готовая драться, кусать, грызть. Но Сивый уже уходил, плечами поправляя рубаху. Я опустила руки. Все поняла. Ни мне, ни кому-то еще Безрод не даст таскать себя за грудки. Никому. Не знала, что поднимает голову в душе, но стало так жарко, – думала, пар от меня валит. Щеки запылали, грудь заходила.

Глядела ему вослед и сама себе удивлялась. Мое равнодушие к жизни на чужбине без отца и матери, без сестер, без Грюя – таяло, как снег на солнце. Словно непрочную озерную дымку его рвало в клочья шалым ветром. Сначала была зла, потом изумлена, потом разъярена, а теперь мне стало необъяснимо жарко. Рванула ворот, подставилась ветру, и все равно не помогло. Хоть забеги Сивому поперек дороги и смотрись в холодные глаза, пока жар в душе не уляжется. Куда заведет меня злость, я не знала, и боялась. Всю последнюю седмицу Безрод как будто рос в моих глазах, и мне это очень не нравилось.

Я знала, что делать. Безответные вопросы не давали покоя и роились голове, словно болотная мошка. Пройдет еще немного времени, и Безрода не станет видно за этими вопросами. Да, я знала, что делать.

Муженька нашла вечером у Нелепы, сухонького воя, на вид невзрачного, но гораздого рубиться, как немногие на ладье. Не кто-то рассказывал, сама видела. Нелепа хитро мне подмигнул, как будто знались много лет, и смешно покосился на Безрода, склоненного над раной. Дескать, туго Сивый дело знает. Я лишь кисло усмехнулась. Уж так получается, что на этом острове солнце ходит вокруг моего постылого. Наверное, Сивый меня спиной почуял, или глаза на затылке завел – только он еще ни разу не ошибся, не назвал другим именем, когда подходила со спины.

– Стряслось что-то, ненаглядная моя? – лица Безрода мне видно не было, но все равно знала, что он ухмыляется. Как будто сама видела эту ухмылку. Улыбнулась в ответ.

– Разговор есть. У ладьи ждать буду.

Когда вечно прищуренные глазки Нелепа сально блеснули под густыми, седеющими бровями, я поверила, что воин близок к выздоровлению. Умирающему не может быть дела до того, что бывает между мужем и женой, а этот живее всех живых оказывается.

– Жди. Приду, – буркнул Сивый и даже глазом на меня не повел.

«Не обижусь, не растаю, а дождусь и допытаю», – вертелось в голове. Пела в детстве с подружками на отчем берегу. Вот дождусь, и допытаю. Все вопросы разом улетят, точно журавлиный клин. Только бы Сивый согласился.

Пришла раньше Безрода. Нужно все тщательно обдумать в тиши да плеске волн. Лишь бы согласился, а станет упрямиться – уговорю, уболтаю. Интересно, чем сама отдавать стану. Идет…

Мой страхолюд пришел на каменистый берег, покрутил головой, и я словно наяву услышала, как заскрипели на его переносице жесткие брови. Собрала волю в кулак, – и неслышно выступила из-за камня, сама ровно тень. Безрод медленно повернулся.

– Чего звала?

Я глубоко вдохнула. Всегда так ныряю.

– Обмена хочу. Сновидениями.

Безрод словно вымерз. Я повторила.

– Хочу вещего сна.