Пути и лица. О русской литературе XX века - Алексей Чагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли о чувстве истории естественно возникают при обращении к поздней лирике Твардовского, к его стихотворениям, созданным в конце 1950-х и в 1960-е годы. Поэту теперь достаточно взглянуть на горную тропу, чтобы разглядеть в ней результат многовекового труда предков («Горные тропы»); или заметить березу, выросшую «на выезде с кремлевского двора», чтобы увидеть в ней воплощение связи времен. Так появляется в поэзии Твардовского образ березы (традиционнейший поэтический образ), выросшей «в столице ненароком», чтобы «вновь зеленеть… и вновь терять свой лист, / И красоваться в серебре морозном, / И на ветвях качать потомство птиц, / Что здесь кружились при Иване Грозном». Поэтическая мысль автора, проникнутая чувством истории, мгновенно «включается» при виде растущей у кремлевской стены березы, высвечивает времена, которые эта береза соединяет. Историческое чувство так захватывает поэта, что преображает, как видим, все, оказавшееся в пределах воссоздаваемой картины: поэт уже видит не просто птиц, сидящих на березе, а «потомство птиц, что здесь кружились при Иване Грозном».
Очевидно и то, что чувство истории, живущее в душе лирического героя, воплощается здесь в движении поэтической мысли, в открыто развертывающемся размышлении. Именно поэтому в стихотворении человек и мир (в данном случае мир природы) отделены друг от друга. Потому и береза здесь не становится участницей слияния времен, а оказывается безмолвным свидетелем хода истории, обреченным «в кольцах лет вести немой отсчет всему, что пронесется, протечет…» Приглядимся к той из строф стихотворения, где береза теснее всего «соприкасается» с прошлым:
И стольких здесь она перевидала,Встречая, провожая всякий раз,Своих, чужих — каких там ни попало, —И отразилась в стольких парах глаз,По ней скользнувших мимолетным взглядомВ тот краткий миг, как проносились рядом…
Как видим, картина эта воссоздается в двух планах: сначала (в первых трех строках) как бы увиденная глазами березы, а затем глазами тех, что так часто «проносились рядом». Однако оба эти плана не сливаются, береза не погружается в стихию прошлого, а как бы стоит на обочине исторического времени безгласным и неподвижным свидетелем. Береза у Твардовского — не реализация связи времен, а ее символ, открывающийся обычной пейзажной зарисовкой «простецкого» деревца с «сорочьей черно-белою раскраской»— и обретающий в движении поэтической мысли глубокий обобщающий смысл:
Нет, не бесследны в мире наши дни,Таящие надежду иль угрозу.Случится быть в Кремле — поди взгляниНа эту неприметную березу.Какая есть — тебе предстанет вся,Запас диковин мало твой пополнит,Но что-то вновь тебе напомнит,Чего вовеки забывать нельзя…
В этих завершающих стихотворение строках поэтическая мысль уже предельно обнажена, на первый план здесь выступает сам лирический герой, чей голос звучал и на пространстве всего стихотворения, но несколько опосредованно. Опосредованность эта, надо сказать, весьма условна, духовная реакция героя сказывается на всем: и на «пейзажной» зарисовке, где возникает не столько объективное изображение, сколько личное впечатление героя («Простецкая — точь-в-точь с лесной опушки, / С околицы забвенной деревушки, / С кладбищенского сельского бугра»), и, конечно, на самом постижении истории, воплощение которой лирический герой увидел в березе. Но лишь в заключительных строках стихотворения размышление лирического героя лишается всех, даже самых условных оболочек, и обретает обобщающую силу открытого вывода. Не случайно поэт подчеркивает особую роль последней строфы опоясанной рифмой, придающей строфе весомость заключительного аккорда.
Стало быть, на протяжении всего стихотворения человек отделен от природы, он постигает движение исторического времени не слиянием с природой, а силою тех чувств и мыслей, которые она пробуждает в нем. Так открывается в стихотворении одна из особенностей поэтического мира Твардовского — самостоятельность человека и природы в их взаимоотношениях. В лирике Твардовского крайне редки — и уж, во всяком случае, не типичны — и образы, одушевляющие природу, и образы, открывающие природное в человеке. Человек и природа объединяются силою поэтической мысли, и взаимосвязь эта не приводит к слиянию человека с природой — человеческое здесь всегда торжествует. Природа у Твардовского как бы стоит по ту сторону «тревоги и боли насущной», именно поэтому она и не может осуществлять сама связь времен, а напоминает о ней человеку, в котором живы и сегодняшние и минувшие тревоги. Это мы видели в «Березе», это же можем увидеть и в «Горных тропах», и в «Посаженные дедом деревца…», и в «Листва отпылала…», и во многих других стихотворениях.
Мир природы может пробудить в лирическом герое и вполне конкретные исторические ассоциации. Вот в стихотворении «Многоснежная зима…» поэт, глядя на выпавший обильно снег, обращается к кругу народных примет («Мало снегу — год голодный, / Вдосталь снегу — сытый год»), и размышление это. естественно, пробуждает в нем память о сравнительно недавних тяжких испытаниях: «Лишь в примете чрезвычайной / Не примкнуть бы к старине. / Что отменно урожайный / Выпадает год к войне». Так даже самая мирная картина «многоснежной зимы» приносит в сегодняшний лень память о былых невзгодах. Стихотворение это продолжает устойчивую традицию поэзии Твардовского, в которой не угасает память о тяжелейшем историческом потрясении, пережитом нашей страной, — вспомним хотя бы такие стихотворения последних лет, как «Отцов и прадедов примета…», «Перед войной, как будто в знак беды…»
И все-таки даже здесь поэт, вспомнив прошлое, обращается мыслью именно к сегодняшнему дню, не желая в этой «примете чрезвычайной» примкнуть к прошлому. В любой ситуации чувство истории обращает взгляд поэта не назад, не в прошлое, замкнутое на себе, а через прошлое — в сегодняшний день, образ которого становится масштабнее, обретая историческую глубину.
Ощущение сегодняшнего дня как естественного звена истории народной неизменно приводит Твардовского к размышлениям о нравственных проблемах. Возникает чувство неумирающей ценности связи времен, переклички поколений, так ясно воплотившееся в целом ряде произведений сборника «Из лирики этих лет». Оно, это чувство, бросает свет на все позднейшее творчество поэта, служа противовесом мотиву бренности, заката, смерти, звучащему в таких стихотворениях, как «Листва отпылала…», «Все сроки кратки в этом мире…», «Некогда мне над собой измываться…», из цикла «Памяти матери» и другие.
И вот именно историческое чувство демонстрирует, как явственно перекликаются между собою стихотворения сборника «Из лирики этих лет». От стихотворения «Дорога дорог», открывающего сборник, тянется нить к «Горным тропам». Стихотворения ли как бы перетекают, проникают друг в друга: образ дороги нашего народа (в стихотворении «Дорога дорог») обретает в «Горных тропах» большую глубину и обобщающий нравственный смысл, в свою очередь, придавая ему необходимую национальную, историческую конкретность. Чувство связи времен, перекличка поколений оборачивается иною своей стороной в стихотворениях «Береза» и «Посаженные дедом деревца…», где образ деревьев – свидетелей времен, набравший в первом стихотворении большую обобщающую силу, находит во втором, при всей его масштабности, некоторую камерность, лирическую четкость, связуясь с конкретной человеческой судьбой и контрастируя с мыслью о краткости земных сроков, возникшей уже в этом стихотворении и эхом отзывающейся в целом ряде других. От стихотворения «Космонавт», естественно выразившего идею эстафеты поколений, родственные нити протягиваются, с одной стороны, к стихотворениям, отмеченным чувством истории, с другой — к стихотворениям, полным неизжитой боли прошлого (таким, как «Ночью все раны больнее болят…», «Я знаю, никакой моей вины…», «Лежат они, глухие и немые…» и другим). Чувство связи времен, уверенность в непрерываемости исторического движения народа проникнуто той оптимистической, светлой нотой, которая так необходима в скорбной мелодии, неизменно звучащей в поздней лирике Твардовского.
И надо сказать, эта неутихающая память о былых исторических потрясениях так глубоко проникла в сознание поэта, так естественно порою растворяется в созданной им лирической картине мира, что угадать ее присутствие невозможно, не прислушавшись к перекличке стихотворений, эхом отзывающихся друг в друге. Эхом, в котором становятся вдруг слышны самые затаенные ноты, самые сокровенные движения души лирического героя. Вот в стихотворении «Спасибо за утро такое…» перед нами полный чувства покоя лирический пейзаж, отрешенный от образов грозного прошлого. Казалось бы, все в этой миниатюре открыто читателю, все вынесено на «поверхность» воссозданной картины. Так оно и есть, но обратим внимание, в каком окружении находится в сборнике это стихотворение, и лишь тогда мы осознаем весь многозначный смысл этого лирического пейзажа. Непосредственно предшествует ему стихотворение «Многоснежная зима…», где мирная картина природы пробуждает в герое память о минувшей войне. После «Спасибо за утро такое…» следуют стихотворения «В который год мне снится, повторяясь…», «Я знаю, никакой моей вины…», «Лежат они, глухие и немые…», где живая память о минувшем, неутихающая боль прошлого предельно обнажены. И мы начинаем понимать, что чувство покоя так откровенно — уже с первой строки — подчеркнуто в стихотворении «Спасибо за утро такое…» именно потому, что покой этот — покой обретенный, стоивший дорогой цены. И не менее важна здесь обратная связь — эхо войны, донесшееся до этой картины тихого зимнего утра, растворяется в умиротворенности лирического пейзажа и возвращается к окружающим его стихотворениям чистой нотой покоя и гармонии, говорящей о том, что та боль и кровь были не напрасны, утверждающей необратимость исторического движения народа.
